О чём он говорит? Её жизнь исковеркана с самого начала. Упрёками, презрением, стыдом за её появление на свет.
− Всё это не важно. Какое Вам дело до моей жизни, если вы не любите меня? – спросила она, открывая глаза.
− Давайте сядем где-нибудь и поговорим. И дайте мне Ваш саквояж.
Евгения послушно поплелась следом. В соседнем вагоне нашлись свободные места. Александр сел рядом. Она чувствовала тепло его руки. Оба молчали, поскрипывая, поезд напевал свою ритмичную песню. Ехать бы так вечно, подумала Евгения. С ним.
− Я могу поговорить с …, − сказал Александр. – Не нужно делать из себя жертву.
− Он любит меня, − Евгения промокнула упрямые слёзы платочком.
− Этого недостаточно. У меня есть твёрдое убеждение, что семья не может существовать без любви. Многие живут, конечно.
− Вам не понять! Он единственный человек в этом мире, который меня любит!
Граф Ракитин развёл руками:
− Знаете, я действительно не понимаю. Если вы не любите Григория, какой в этом смысл?
− У вас, к счастью, не было такой жизни, как у меня. И это сейчас не важно. Мне пора возвращаться.
Евгения заставила себя посмотреть ему в глаза. Почувствовала, как ёкнуло сердце. Какой же он красивый. Эти упрямо сведённые брови, крупный нос с горбинкой, подбородок с ямочкой. Ему шла эта трёхдневная ребристость, которая делала его более мужественным. А ещё больше ей нравилась его целостность. Такой не станет размениваться на меньшее, дождётся свою любимую. Не воспользуется чужой слабостью. Только вот непонятно, отчего такому человеку интересна пустышка Калиновская?
Евгения чувствовала, что граф Ракитин пытается её переубедить, но она сама, как женщина, ему не нужна и неинтересна. Более того, стала в тягость после её признания. А ей так не хотелось уходить. И зачем только он пошёл за ней? Лучше бы она прыгнула в неизвестность. А ещё лучше бы разбилась. Ах, прости меня, Господи, за такие мысли. И всё же она не может уйти, пока не спросит.
− Скажите, вы вспомнили кто такая Лиза Калиновская?
− Нет, − Александр ещё сильнее сдвинул брови. – Скорее всего, я что-то перепутал. У меня нет никаких провалов в памяти, я помню всю свою жизнь, но не помню ни лица её, ни разговоров с ней. Тут какая-то ошибка очевидно. Мы с ней не знакомы. Хотя тётушка моя, к которой я еду, дружна с семейством Калиновских. И даже написала мне в последнем семье, что баронесса выходит замуж и было бы хорошо, если я успею к свадьбе, поскольку намечается нечто грандиозное.
Евгения вздохнула. Ошибки быть не могло. В горячке он называл это имя. Но если Калиновская выходит замуж, это прекрасная новость. И хорошо будет, если они опоздают к свадьбе. Встречаться с замужней дамой Александр не станет.
Евгения поднялась. Граф тоже встал.
− Я Вас провожу.
− Пожалуйста, никому не слова о моём глупом поступке.
− Можете быть уверены. Всё останется между нами. Да и знаете, если посмотреть, это была определённая смелость с вашей стороны.
Евгения не выдержала и коснулась его руки.
− Вы умеете успокаивать.
Граф Ракитин склонил голову.
− Всегда к вашим услугам.
Заснуть Евгения так и не смогла. Лежала и слушала, как колёса ритмично отсчитывают мгновения, которые они проведут в одном поезде. Едут в одном направлении. В один город, в котором вряд ли встретятся ещё. Она себя не понимала, то ей было тяжело от того, что они так близко, то сердце рвалось из-за предстоящей разлуки.
И ещё ей было ужасно стыдно. Она до конца жизни не забудет этого унижения, когда она призналась ему, а в ответ получила лишь растерянный взгляд. Как получилось, что она не смогла сдержаться? На что рассчитывала? Некому было научить её держать себя, как другие девушки дворянского происхождения. Например, Лиза Калиновская. Ох и сколько же можно о ней думать.
Евгения почувствовала, как опять полились слёзы. Ах, ну как же всё неправильно. Нужно выспаться, чтобы завтра хотя бы прилично выглядеть перед родителями Григория. Но только от одной мысли, что завтра она увидит их, слёзы полились ещё сильнее, а нос заложило так, что пришлось дышать ртом. Зачем она загнала себя в эту ловушку? Может, нужно вернуться домой? Но как вернуться туда без брата? Княгиня Коринова за своего Васеньку её со свету сживёт. И замуж выдаст за старика. Уж лучше с чужими людьми жить, ухаживать за Гришей, читать ему, гулять с ним. Они, конечно, встретятся с мачехой в Петербурге, но она уже будет женой тому, кто ей не противен. Григорий хороший. Как там говорят: стерпится – слюбится.
А, может, Бог сжалится над ней и деток пошлёт. Она будет жить ради детей и Гриши. За окнами забрезжил рассвет. Ну вот и новый день, новая жизнь. За окном появились белые раскидистые берёзки, и от этого белого цвета, от их кудрявых раскидистых крон, Евгении стало легче. Нужно быть благодарной и начать молиться. В госпитале, она так уставала, что засыпала, успев только прочитать Отче наш и Богородицу. Теперь у неё есть время. Она достала потрёпанный молитвенник.
Когда проснулся Григорий, она уже сидела у окна. Аккуратно причёсанная, с сухими глазами в простом тёмно-синем платье с высоким воротом. Смотрела в окно. Почувствовав взгляд, подошла к Григорию с улыбкой.
− Доброе утро, дорогой. Как спалось?
− Доброе утро, − Григорий приподнялся на подушке и сжал её пальцы. − Ты такая красивая, Женевьева. И я так счастлив, что мы сегодня будем дома. Конечно, я представлял своё возвращение по-другому.
− Не нужно, Гришенька. Ты вернулся. Бог сохранил тебе жизнь. Надо быть благодарным.
− Я благодарен ему за тебя, Женечка. Не знаю, чтобы я делал…
Евгении стало стыдно. Что было бы с ним, если бы она прыгнула ночью с поезда?
− Ты хорошо спал? – с опасением спросила она.
− Спал удивительно крепко. Даже нога не болела. Или я не чувствовал. Мне приснилось озеро, что недалеко от нашей усадьбы, куда я ходил купаться мальчишкой. Я свожу тебя туда, там удивительно красиво. Хотя, как я … − его взгляд упал на ногу, переместился на костыли, лицо помрачнело.
− Не печалься, Гришенька. Мы придумаем, как добраться до реки. Давай-ка я лучше помогу тебе встать. Нужно позавтракать. Не знаю, как ты, а я ужасно голодная.
Когда пришёл граф Ракитин, Евгения сидела напротив Гриши, подливая ему чай. Она спокойно ответила на его доброе
