прежде не убил, а просто перекусил ему ноги и руки. Невыносимо было слышать вопли нашего товарища, над которым измывался этот убийца, потроша ему живот и вытягивая из него внутренности. Мы, конечно, сразу бросились на помощь своему другу. Тогда у меня были самые быстрые из всей ватаги ноги. И из-за моей молодости или же глупости, я бежал на лыжах впереди всех, вложив стрелу в лук. Но этот медведь не подпустил меня до того расстояния, с которого я б мог хоть как-то его поразить. Зверь перестал пожирать свою жертву, поднял голову и пристально посмотрел на меня. И тогда мне показалось, что этот медведь так исказил свою морду в оскале, что даже как бы улыбнулся. После хищник легко оттащил ещё живого, но уже смолкшего человека, подальше и продолжил свой кровавый пир, всё с тем же оскалом похожим на ухмылку он поглядывал в нашу сторону из дали, дразня нас.
Один из охотников, слушающих старца, скептически промолвил:
– Скажешь тоже, медведь улыбается. Оскал это был, а тебе со страху не весть, что померещилось.
Кто-то из стариков осадил охотника.
– Оскал… Медведи и вовсе скалится немеют. А это, наверное, не обычный медведь был, а дух лесной или оборотень. Так, что молчи. Дай дослушать.
Пожилой рассказик передёрнул плечами, толи от сквозняка, проникшего к нему под одежду, толи от неприятных воспоминаний и продолжил свою жуткую историю.
– Со страху может показаться, конечно, всякое, но тут я точно видел ухмылку эту отвратительную, и глаза такие чёрные словно уголья. И будто говорил мне этот людоед тогда. Беги, беги не то скоро, и твоя очередь подойдёт. Потом медведь развернулся лениво и не торопясь и убежал прочь.
– Парень тот, которого медведь подрал, живым остался, да только уж шибко он его искалечил, что не жилец он был больше. И пришлось мне по его же просьбе окончить его мучения, хоть и тяжело мне на это было решиться. Да видать так уж боги пожелали. А мы решили к зимовью вернутся и к ночи пару ловушек медвежьих смастерить. Ну, а зверь этот, конечно, не в какую ловушку не попался, переломав их обе. И опять нам всю ночь спать не дал, ревел, по стенам колотил, дверь выбить силился. А по утру как зверь от поляны, где зимовье стояло, отошёл, да в чаше укрылся, мы оставили погибших друзей в зимовье, да и подожгли его, чтоб тела товарищей зверю лютому в пищу не достались. А сами надели лыжи свои быстрые, жиром смазанные и по насту, что сил было помчались в сторону своего селения. Потому как не было возможности у нас одолеть шатуна этого. А медведь возьми, да и за нами погонись, словно зная, как мы поступить должны. И одного из нас всё же догнал, того кто на постарше был да на лыжах не так ловко ходил и тоже задрал его конечно, как водится. Охотник тот крепок телосложением был, да и сердцем не из робких, не захотел он, чтоб хищник его словно зайца трусливого, убегающего со спины захлестнул. Остановился он и лыжи скинул на склоне холма значит, чтоб с медведем ему было сподручней схлестнутся. Не любят косолапые, когда добыча ниже его под гору находится. До зверя тогда расстояние ещё приличным оставалось вот охотник и остановился, чтоб дыхание успокоить, да и к схватке к своей последней приготовится. Я хоть и впереди всех бежал, но увидел, что один из нашей тройки отстал и бежать дальше не собирается. Потому как постоянно назад оглядывался, следя за нашим преследователем. Остановился я тогда тоже и решил вернутся к товарищу своему узнать, что случилось от чего он бежать прекратил. Бегу значит и кричу, что случилось то мол, от чего лыжи то свои скинул? А товарищ-то мой взял лук в руки и в меня стрелой метет. Уходи говорит от сюда не то, я тебе ногу сейчас раню и в место себя тут оставлю. По лицу его было видно, что не шутит он вовсе. Да и какие тогда могли быть шутки. Ясно мне стало, что друг мой погибнуть собрался. Но не просто, а смертью он своей хочет нам время дать для спасения. Побежал я значит опять в сторону селенья нашего, а товарищ мой присел на колено и рогатину свою приготовил. А когда я на вершину холма следующего почти поднялся. То услышал, как шатун взревел. Поглядел я назад, не останавливаясь и увидел, как медведь этот проклятый под гору кубарем катится и за ним, на снегу белоснежном, следы кровавые остаются, а человек на ноги поднимается, уже с топором в руках. Но видно та рана, что товарищ мой старший нанёс зверю рогатиной своей снова не была смертельной для него, потому как медведь от подножия взгорка опять на охотника попёр. Да и можно ли было нанести этому зверю смертельную рану нашем оружием? В это мне и сейчас не верится. Не стал я развязки дожидаться этой схватки конечно и помчался дальше. Но видно по всему, что охотник не сразу погиб в драки той. По тому как пронзительный, предсмертный вопль человека я услышал гораздо позже, когда отбежал от того места, на довольно большое расстояние.
– Таким образам, ценой жизни нашего товарища, нам двоим удалось добраться до своего селения и укрыться там за высоким частоколом от лютого зверюги. А шатун всё не унимался и каждую ночь, начиная с первой, вокруг селения всё бродил и округу рёвом оглашал, видно нас для расправы требуя. Да так яростно ревел, что все псы грызли двери у жилья человеческого, пытаясь спрятаться в нём, а человеческое сердце от страха каким бы ты не был отважным мужем удары пропускать начинало, ну а про женщин и детей и говорить нечего. Народ тогда конечно всполошился не на шутку. Тем более, что мы и других охотников предупредили, что одолеть зверя этого, обычным оружием не выйдет. Да и вообще рассказали, как оно всё было.
– Понятное дело сразу сход собрали, чтоб решить, что делать-то. И волхва на сход тот пригласили. А тот так и сказал, что, скорее всего, это существо мира не нашего и видимо оно обидчиков своих требует, для ответа. И посоветовал, волхв этот приковать к лесине на цепь нас обоих, выживших, то есть. А, чтоб хоть какой-то шанс у нас оставался обоим рогатины, да ножи оставить. Хотел я бежать тогда да некуда, от зверя такого бежать, всё одно
