У Чон Сана больше не было ни денег, ни идей. Он уже начал задумываться о том, чтобы вернуться в Северную Корею, и, наверное, сделал бы это, если бы не открыл для себя Интернет.
Несмотря на то что Чон Сан был одним из лучших студентов одного из лучших вузов КНДР, он ни разу в жизни не пользовался Всемирной паутиной. В университете имелись современные компьютеры на базе IBM-совместимых процессоров Pentium 4, подключенные к внутренней северокорейской сети — закрытой системе, доступной только ученым для просмотра различных статей и энциклопедий, которые государство закупало и подвергало цензуре. Однако в отношении Интернета КНДР была черной дырой, одной из немногих стран в мире, остающейся в офлайне. В чхонджинском компьютерном клубе дети могли играть в игры, но не более того.
Чон Сан слышал о существовании Глобальной сети и, попав в Китай, очень ею заинтересовался. Он даже смутно предполагал, что она поможет ему решить его проблему. Но как добраться до Интернета? Чон Сан побродил немного по автовокзалу в Циндао, прислушиваясь, не говорит ли кто-нибудь по-корейски, и наконец подошел к какому-то молодому человеку. Тот оказался южнокорейским студентом, приехавшим в Китай по обмену. «Нет проблем. Я научу тебя пользоваться Интернетом. Это очень легко», — сказал парень Чон Сану и повел его в интернет-кафе.
Всемирная паутина оказалась для молодого ученого из КНДР подлинным откровением. С каждым щелчком мыши перед ним открывался целый мир. Впервые он почувствовал, что все-таки правильно поступил, сбежав в Китай. Он был выпускником одного из лучших университетов своей страны и одним из наиболее компьютерно грамотных северных корейцев, но об Интернете знал не больше, чем ребенок. Он напечатал в строке южнокорейской поисковой системы слова «права человека в КНДР» и «беженцы из Северной Кореи».
Следующие несколько недель Чон Сан допоздна засиживался в кафе, ел лапшу быстрого приготовления и читал. Он узнал о том, с какими проблемами сталкиваются другие северокорейские эмигранты и какие существуют способы их решения: что срабатывает, а что нет. Он штудировал южнокорейские законы, касающиеся северных корейцев, разбирался в дипломатических тонкостях, которые препятствовали приему беженцев в посольстве и консульствах, находящихся на территории КНР. Он изучал карту Китая, расписания поездов и самолетов и думал, как же ему пробраться в Хангук.
И вот в один прекрасный день он прочел о священнике из Инчхона, который с большим сочувствием описывал, как беженцы попадают в Сеул через Монголию. При помощи студента Чон Сан завел себе электронную почту и, горя от нетерпения, отправил пастору сообщение: «Я нахожусь в Циндао. Можете ли Вы помочь мне перебраться в Южную Корею?»
Чон Сан пошел по тому же пути, что и Ким Хюк. Этой дорогой уже воспользовались сотни беженцев, поэтому места перехода границы и дома, где можно спрятаться, были хорошо известны и нанесены на карты. Для путешествия Чон Сану требовалось $2500, которые перевели ему родственники из Японии. Он доехал на поезде до Эрэн-Хото, пересек пустынный участок границы и оказался в Монголии, где его передали в южнокорейское посольство. Он прибыл в Южную Корею в октябре 2004-го, после чего начались допросы в органах госбезопасности.
Когда наступила его очередь спрашивать, не первым, но одним из первых был вопрос о Ми Ран. Чон Сан точно знал, что она находится в Южной Корее: еще в Циндао он искал информацию о ней в Интернете и прочел интервью, которое она давала. Служба госбезопасности следила за судьбой северокорейских беженцев, и Чон Сан был уверен, что у них есть сведения о Ми Ран.
Чиновник не спешил отвечать. Согласно правилам беженцам ничего не сообщали друг о друге из опасения, что кто-то из них может оказаться северокорейским шпионом.
— Мы не можем предоставить Вам информацию об этой девушке, если вы не являетесь близкими родственниками. Сожалею.
— Но она моя невеста, моя первая любовь, — взмолился Чон Сан.
Чиновник был тронут и согласился узнать что-нибудь о Ми Ран. На следующий день он сообщил Чон Сану, что может дать ему номер ее телефона, но счел своим долгом предупредить: она вышла замуж.
Это известие потрясло Чон Сана. Позже он понял, как нелепо и самонадеянно было предполагать, будто она до сих пор одна — сидит и ждет его. Ей ведь к тому моменту уже перевалило за 30. Они не поддерживали никакой связи более шести лет. «Но тогда мне почему-то и в голову не приходило, что она может быть замужем», — признался Чон Сан.
Он старался успокоить себя, вспоминая стихи венгерского поэта XIX века Шандора Петефи, которые мысленно повторял при переходе через Туманган:
Любовь и свобода —Вот все, что мне надо!Любовь ценою смерти яДобыть готов,За вольность я пожертвуюТобой, любовь! [10]
Эти стихи Чон Сан прочел и выучил наизусть много лет назад, еще в Пхеньяне. Любовь к Ми Ран никогда не была для него на первом месте: в свое время он пожертвовал ею, чтобы остаться в Пхеньяне. И в Южную Корею он приехал не ради нее, а только ради свободы.
На протяжении последующих месяцев Чон Сан прошел через все, через что проходили другие беженцы. После программы адаптации он нашел жилье, купил мобильный телефон и принялся бродить по улицам и рынкам, поражаясь яркости и многообразию окружающей жизни. У него было мало друзей, и он иногда жалел о том, что не знает, как найти Ми Ран. Узнав о замужестве любимой девушки, он сказал сотруднику органов госбезопасности, что ему не нужен номер ее телефона. «Лучше не встречаться с ней. Она ведь замужем», — убеждал себя Чон Сан.
Однажды вечером он пришел в гости к товарищу, с которым познакомился в Ханавоне. Это были дружеские посиделки беженцев, которые иногда встречались и вместе пили пиво. Среди гостей оказался задумчивый молодой человек: Чон Сан сразу же узнал в нем братишку Ми Ран, которого в свое время задабривал конфетами. Сок Чу тогда был еще совсем мальчишкой и теперь не вычислил кавалера своей сестры.
В тот вечер они разговорились, а потом продолжали общаться на последующих встречах. Через некоторое время у молодого человека возникли подозрения. «Откуда ты знаешь столько обо мне и моей семье? — спросил он, и тут же, прежде чем собеседник успел ответить, хлопнул себя по коленке. — А, да ты ведь тот самый парень, который подкатывал когда-то к моей сестре…»
Через неделю Чон Сан мерил шагами дорожку перед одинаковыми высотными многоквартирными домами. Они с Ми Ран договорились встретиться на станции метро в восточной части Сеула. Когда Сок Чу узнал Чон Сана, у того фактически не осталось выбора: прятаться дальше было неудобно, пришлось звонить бывшей девушке. Как только она поняла, кто говорит, он услышал в ее голосе негодование: «Почему же ты не позвонил мне раньше?! Мы бы помогли тебе!»
Чон Сан вдруг ощутил нелепость ситуации. Он прожил в Южной Корее почти год и все это время чувствовал себя одиноким и потерянным. А ведь у него в этой стране был старый друг — человек, который хорошо его знает, понимает, кто он и откуда приехал. Чон Сан считал себя оскорбленным мужчиной, которого девушка бросила без предупреждения, но в конце концов сам начал оправдываться.
Стоя возле метро, он снова и снова проверял время по своему мобильному телефону (никто из тех, кого он знал, не носил наручных часов). Он уже думал, что сел не на ту ветку или ждет не у того выхода. Чон Сан до сих пор путался в линиях метро, расходящихся из непрерывно расширяющегося делового центра Сеула. Каждая последующая станция была больше предыдущей, с бесконечными переходами, выложенными плиткой, и многочисленными выходами, неотличимыми друг от друга. Та станция, возле которой Чон Сан стоял, располагалась в новом спальном районе, где, как сказала Ми Ран, жила ее мать. Чон Сан рассматривал людей, идущих по тротуару, пытаясь разглядеть, не направляется ли кто-нибудь к нему. Стоял ясный день, какие иногда выдаются в коротком промежутке между дождливым летом и зимой. Было много прохожих — в основном женщин (южнокорейские мужчины в будни находятся на работе, а их жены после появления детей чаще всего становятся домохозяйками). Чон Сан смотрел на горожанок в облегающих джинсах: дамы болтали по мобильным телефонам, с которых свисали маленькие мягкие игрушки. Некоторые везли перед собой прогулочные коляски сложной конструкции, стоившие, наверное, не меньше велосипеда. В Северной Корее мало у кого были коляски: детей, которые еще не способны ходить, женщины привязывали к спине длинными полосками ткани. Чон Сон думал о том, похожа ли Ми Ран на этих избалованных молодых мамаш. В какой-то момент он даже испугался: вдруг она пройдет мимо, а он ее не узнает? И тут он услышал, как кто-то окликает его по имени, и, подскочив на месте, обернулся. «Долго ждал?» — спросила Ми Ран, опуская стекло своей машины.
