Я спросил:
- В каком порядке ездите?
- Да... вот так... как стоим...
- Что, женщина замыкающей?
- Да нет...
Поставил замыкающим обладателя "Кнейселов". Потом поехал медленно, аж самому противно. Подъехали к перегибу: налево путь на "Доллар", а направо мимо домика Серванте - на диагональ по полке, а потом по спаду мимо километрового буксировщика к "Нижней мульде", затем по лесным прогалинам спуск уже в долину - безопасный путь. Но дуло с этого пути - хоть голову под мышку суй.
- По "Доллару" ходили?
- Ходили.
- Сегодня лед.
- Позавчера тоже.
- Сегодня хуже. Канты точили?
- Точили.
- Я попробую склон. Если очень плохо, то подождете, пока поднимусь.
Они согласны.
Было не очень плохо - канты держали. Я остановился на втором зигзаге как раз у тех берез, в которые врезалась Нина. Она бы не врезалась, если бы там не свалился парень. Он как-то задержался, а лыжная палка воткнулась в двух метрах ниже. Нина хотела ему ее подать, но, когда останавливалась, соскользнули канты. И на куртке заскользила (синтетика, словно облитая), набрала скорость.
Стоя на втором повороте, я поднял палку, и они, там наверху посовещавшись, поехали. Первым замыкающий на "Кнейселах", за ним предпоследний и так далее, почему-то все в порядке "наоборот". Каждому я кричал вслед, чтобы остановился у начала "Солнечного виража".
Надо было бы спуститься пониже, а только потом уже идти напрямую, но я поехал с самого верха. Ноги широко, сел, прижался к коленям. Ветер засвистел. Сползла с головы шапка. Поправил ее судорожным движением. Ветер давил на голову, на плечи. В нижней части выемки, где прижимало, сел еще ниже, колени надавили в грудь. Потом все кончилось, и меня разом понесло вверх, оторвало от снега; я потянулся за ним, пространство до стены деревьев убывало, дотянувшись, вцепился в снег как в спасительную веревку, но в первые мгновения осторожно, потом выжал из ног все силы и, следуя виражу, остановился. Я посмотрел наверх. Очень уж высоко; они стояли там маленькими фигурками; я испугался, но, пока рассуждал, рука сама потянулась, и, уже воздев палку к небу, подумал: что же я делаю?
Первым поехал Николай на "Кнейселах". Лыжи у него были длинные, шли ровно, мощно. В стойке его, в том, как нес он себя по воздуху подлетая, чувствовалась сила хорошо тренированного тела. И как изумительно работали лыжи: они извивались, волнами гнулись, до меня доносился мягкий, поднимающий душу, прихлопывающий, пришептывающий звук. Носочки лыж, направленные точно на меня, стояли как скрепленные друг с другом. Хороший лыжник! Классные лыжи!
Когда он проезжал выемку, я потерял его из виду. Через три-четыре секунды он выскочит здесь, и я увижу, пройдет ли мимо леса, успеет ли тормознуть. Он успел. Но еле-еле. И, уже останавливаясь, упал и так остался сидеть на снегу - счастливый, немолодой улыбающийся человек в сильно диоптрированных очках, упрятанных еще под горнолыжные.
Остальные спустились немного ниже, а уж оттуда пошли. И скорость была не та. Но очень скользкий снег сегодня, никаких мазей не надо, голая пластмасса несет как бешеная. И ветер попутный.
В зоне леса ветра почти не было. Солнце подсвечивало из облаков и пекло. Мы прошли "первый балкон" и "второй вираж" медленнее, чем можно бы, нельзя же каждую минуту дергать добрую судьбу за хвост. Перед "вторым балконом" в левом русле трассы остановились, собрались вместе. Потом опять по одному до самою лесочка у начала спада, ведущего к выкату, шли с минимальными интервалами, было красиво, и друг за другом, четко рядышком остановились. Теперь остался путь прямой как стрела, но крут. Сверху видно, как на подошве склона занимаются новичковые группы. Это "лягушатник", оккупированный новичками и "ползунками" (физически слабые новички) нашей турбазы. Они заметили нас и расступаются. Солнце выглянуло будто бы насовсем, и все больше внизу появляется светлых пятнышек голых тел.
От нас ждут шикарного спуска. Явно пижонская ситуация.
Очень уж сегодня скользкий снег. Внизу нарыто бугров - швырнет. Рядом со мной стоит Николай.
- Пониже спустимся? - спросил я.
- Да нет, может быть, все-таки отсюда? Ведь последний день у нас...
Мы промчались с самого верха, исполнив уже на горизонтали прекрасный скоростной вираж.
Вот так произошло наше знакомство: они знакомились со мной, я с ними.
Снова в подъемнике. Теперь ехать тепло. В который раз знакомая до домика долина разворачивается перед глазами, как при самолетном взлете. Я еду в одном кресле с Николаем - приятный человек. Лыжи его возбуждают во мне зависть. Мне на такие не скоро заработать. К своим старушкам "металлам-Кастли" я привык за много лет, но уж очень они стары. А он свои бережет, снял их, когда выходил на голый бетон перрона, и теперь везет в руках. Мои-то на ногах болтаются (преимущество). Ботинки у него тоже классом выше, но мои мне как раз нравятся - однослойные пластмассовые "Альпины" с мехом изнутри. В любой мороз надеваю их на один тоненький хлопчатобумажный носок стоимостью в тридцать пять копеек (выкидываю не стирая). Но дело не в том, что не нужно возиться с шерстяными носками, в тонком носке нога максимально приближена к жесткому пластмассовому футляру и к подошве, это удобно, и хорошо зажата. Это были первые мои приличные ботинки, которые держали ногу не терзая ее. А то, как бывало говорил мой друг: самое большое удовольствие от горных лыж, это когда ботинки снимаешь...
- На самый верх поедем? - спрашивает Николай.
- Не знаю, как захотите. В путевке оплачен инструктор. Вы меня наняли, вам и командовать.
Ну и занудой я кажусь, наверное. Да только что могу сделать, раз настроение плохое? Может, от солнца устал... Целых два месяца как заведенное, лишь на денек-другой уступает пурге. Когда турист приезжает на две недели, и если хватит ума у него не обжечься в первые дни до температуры и больницы, то солнышко приятно. Но когда два месяца каждый день по шесть часов, а то и по семь-восемь, жертвуя обедом (самому ведь тоже надо покататься)... Губы опухли, глаза по ночам под веками ворочаются, выбирая дорогу. Не только по утрам, но и по вечерам ноги, руки, спина, живот не то что болят, но не забыли о тяжелой работе. Настроение иногда вот спадает.
У кафе собрались и решили на самый верх. В кафе прихватили Валю, она исправно ждала. А этот нахалюга Виктор ворчит, видите ли, теряем время, заходя за Валей.
От кафе вверх однокресельная дорога. Точнее: одиночно-кресельная, и можно погрустить в ней наедине с собой. Погоду лихорадит, то и дело поземка взлетает до макушек мачт. Соседних кресел не видать ни спереди, ни сзади. Эх, пуховка моя из больницы не вернулась. За перегибом полегчало, солнышко пробилось сквозь тучу. Подъезжаем.
