— А прикладом в рыло?
Марко умел быть убедительным, и, каким-то чудом, ключи все-таки отыскались…
Длинные полки тянулись в пыльную темноту, терялись в туманной мгле. Отыскать бы искомый лот…
Здесь, наверное, собиралось все, что могли отыскать на территории Сан-Доминики. Останки давно минувшего времени. Детали неведомых механизмов, полуистлевшие от времени книги, рассыпающиеся в прах от малейшего прикосновения, диковинные брошюры на глянцевой бумаге, потускневшие со временем, но сохранившие практически первозданное качество. Выглядывали с полок мутные зрачки потухших мониторов и телевизоров. Названия эти мало что говорили непосвященным, только позабытые легенды рассказывали про то, как когда эти диковинные коробки могли показывать то, что существовало далеко отсюда, где-то в районе человеческого воображения.
Странное дело, но в окружении всего этого антиквариата Веллер испытывал чувство, сродни священному трепету, хотя успел вскрыть уже немало схронов и «консерв» довоенного времени. Но с каждым разом он поражался мощи человеческого разума, породившего подобное. Что из сего воспроизводилось сегодня? Жалкие крохи, ничтожные по сравнению с достижениями трехвекового прошлого.
— Куда дальше? — Кажется, но очкарик вроде как осмелел.
— Отдыхать! — И прикладом по затылку — «крыса» осела на пол.
Лот нашелся близко — даже далеко ходить не надо было. А в нем, в картонном ящичке с блеклой печатью Черной Стражи, истертый за основания кожаный офицерский планшет. Кожа отваливалась кусками, когда его открывали.
Добыча была невелика: искомый белый прямоугольник с длинным цифробуквенным кодом, залитый пластиком и старинная карта, еще довоенная, если глядеть по языку, правда, состояние было довольно неплохое.
Бравая четверка уже возвращались обратно, как невдалеке грохнуло, и тоскливо завыла сирена, затянула погребальную песнь на одной, вопящей ноте, пробирающей до самых костей.
— А не слишком ли рано? — То, что Войцех был недоволен, это еще мягко сказано.
Четверка выбежала из ангара и им открылась странная картина: выла сирена, а совсем недалеко поднимался к небу смоляной столб дыма, пятная длинной кляксой выжженную голубизну неба. Кто-то тоненько закричал:
— Тревога!
— Надо сматываться! — взвыл Анджей и попятился прочь от дымной колонны. В общем-то, с ними были солидарны и остальные, за исключением Веллера.
Моонструмец оскалился раненым зверем и бросился в сторону, откуда уже доносились автоматные очереди, короткие, но емкие звуки винтовочных выстрелов.
— Куда, дурак!
Войцех перехватил Марко.
— Пусть бежит — ты достал, что тебе надо.
И в следующую же секунду Войцех отшатнулся от наемника — такого страшного лица он еще не видел. Если бы взглядом можно было убивать, то брат-странник уже давно растекся по стенке барака тонким слоем из крови и мелко перемолотых костей. Говорить что либо еще просто не имело смысла.
* * *
В голове раскаленной жилкой пульсировало лишь одно: найти и спастись. Тело само знало, что надо сделать, как хорошо отлаженный станок штампует детали с завидной тщательностью и регулярностью.
Уйти с линии поражения. Услышать только, как просвистели мимо огорченным рефреном пули, короткие, похожие на лай команды и много-много раз слышимое «За Веру и Отечество!».
Откатиться за укрытие — автомат к плечу. Скупо и экономно: один выстрел — один труп. Опустошить магазин. Рука автоматически отщелкнула пустой и вставила новый. Еще парочка выстрелов. Нельзя сказать, что все попали точно в цель, но удалось основательно проредить вражеские ряды.
Краем глаза заметить, как метнулась смазанная фигура. Марко? Он никогда не сомневался в брате. Снова выстрелы — и крики умирающих и раненых. Интересно, кто кричит позади раненым зверем?
Но это потом, а сейчас бой. Адреналин бьет ледяным ключом прямо в кровь, нервы, что канаты, оружие рвется отдачей из рук, что живой проситься на волю, но безжалостные ладони крепки и настойчивы. Жжет кожу раскаленный ствол, плюясь огненной смертью направо и налево.
Одновременно и голова рвется от страшного предчувствия, тянет злая жилка, не отпускает, зараза! Найти и спасти!
Веллер выскочил на площадку меж двух бараков. Прямо — грузовик, с него отчаянно отстреливаются. Справа прет из проема броневик, небольшой такой, юркий с дымной трубой над крышей и башенкой со спаркой. Грохочет поршни и клокочет котел парового двигателя под броней.
Слева — наспех собранная баррикада из досок, мешков с песком и прочего барахла. За ней где-то с полвзвода чернорубашечников — и откуда столько набралось? База же практически пустая! Нехорошее подозрение шевельнулось юркой крысой в душе.
Стреляли аккуратно, боясь попасть в склад ГСМ — рванет, как следует! Хорошо встала Кэт — особо не навоюешь, но за то сама отстреливайся во все стороны.
Наконец, в броневике решились. Сухо кашлянула спарка. Пулеметы, словно пробуя на вкус свинцовые плевки, которые поначалу осторожно, но затем, захлебываясь и подвывая, рванули громом плотный, как кисель, воздух. Брезент мигом стал похож на решето, полетели щепки из толстых дощатых боковин; лопнула шина. Застучали пули по железному боку, брызнули стекла сверкающими бриллиантами. Внутри, под покровом застонали.
Моонструмец зашарил рукой в кармане: кажется, там завалялось несколько гранат. Примитивных: клепая рубашка, начиненная стальными обрезками и взрывчаткой, запал и широкое кольцо. Веллер схватил сразу две, рванул чеку и швырнул под капот броневика.
Громыхнуло так, что заложило уши, и мир заполнился свистящим шепотом. Из перевернутого броневика валил густой пар: наверное, лопнул котел.
— Кэт! Кэт, ты жива?
Жива! Слава всем богам! Слава даже пресвятому Конраду! Она выглянула наружу, радостно улыбнулась, махнула ручкой с зажатым в ней пистолетом. Тем самым «Пастырем».
— Огонь! — И огненная плеть хлестнула по грузовику.
Кэт коротко вскрикнула и завалилась вовнутрь.
Веллеру показалось, что это поразили, стрельнули прямо в сердце. Жилка в голове рванула вперед, а ноги, руки делали свое.
Прыжок. Перекат. Выстрелить от живота. Кто-то падает, свои-чужие — сам черт не разберет! Да уже было все равно. Главное, чтобы Кэт, драгоценная, любимая, от которой тянется ненавистная нить, рвет разум изнутри, была жива.
Взрыв звучит совсем недалеко, струя раскаленного песка бьет в лицо похлеще ружейной картечи. Кажется, что всю правую сторону лица погрузили в кипяток.
Глаз слипается от заливающей его крови, но Веллер уже разворачивается в сторону взрыва, к черным, похожим на пауков, фигуркам, среди которых ворочается огромный стальной жук: новый броневик, куда больше предыдущего.
Вытянутый грубый нос, похожий на птичий клюв, высокие колеса, скрытые бронированной юбкой, тяжелые траки гусениц вгрызаются в землю. Стонет, хрипит под ними терзаемый асфальт. А сверху башенка с автоматической пушкой, спаренной с пулеметом. Трубы не видно, значит, машина на бензине — куда юрче, быстрее и маневреннее своих паровых собратьев, но даже стоит огромных трудов протиснуться между складскими зданиями. Ей бы в поле, на перемолотую снарядами равнину, лететь на врага, уничтожая его огнем своей страшной спарки, вдавливать массивными траками в землю, перемешивать останки с бренной пылью. Здесь броневик похож на неклюжего жука, ворочающегося среди зданий; задевает торчащими углами стены.
Броневик немного внизу — его видно отлично. Значит, ему остается лишь подняться, хотя грузовик практически на прямой линии обстрела, да и остальные чернорубашечники уже рядом. Наверное, здесь их уже не меньше роты! И откуда столько набралось…
Предали! Кто-то предал, продал ненавистным инквизиторам его ненаглядную Кэт! Уничтожить…
Огонек срывается с конца орудия броневика, грохочет и ложиться ровно в двигатель повстанческого грузовика. Машина, как живая вздрагивает, выгибает хищно спину и расцветает над капотом диковинный черно-рыжий цветок, пока не облетает облаком черного дыма и хлопьями черной копоти, оседающей на лицо…
— Поздно, братец! — Чья-то рука обнимает за плечи, тянет в сторону. — Надо уходить, братец, она мертва, а нам пора сматываться. Пойдем, братец…
Рвется проклятая жилка и долгим звоном разносится в голове вопль разорвавшейся струны, оставляя после себя лишь пустоту и боль.
* * *
Сжимается кольцо окружения, все ближе подбирается стальной жук, не видя четыре человечка, бегущего прочь. Его добыча вот, пылает, коптит рыжиной. Щелкают стальные жвалы, шелестят траки-лапки.
Вдруг с воплем из горящих останков выскакивает черный человек — будто черт из преисподней. Сверкают безумно глаза, скрежещут зубы, невыносимо белые на черном, смоляном лице. А бугрящемся силой и яростью плече покачивается тоненькая фигурка, рассыпалась на ветру золотоволосая грива с прожилками темных прядей.
