Я перевожу взгляд на свою руку, в которой зажат полупустой пакетик из-под корма. Карпы почти обезумели, уже не отгоняя друг друга, они высовывают рты и жадно заглатывают слипшиеся крупные куски размокшей пищи. Это похоже на вакханалию, на оргию, причем не гастрономическую, а суицидальную. Мне кажется, они растут прямо у меня на глазах, превращаются в монстров, их чешуйчатые тела удлиняются, перестают помещаться в крошечный водоем, выпирают наружу, глаза заледенели тупым невидящим взглядом, огромные рты тянутся ко мне, приближаются… Мне кажется, что как в дурном фильме ужасов, сейчас они сожрут меня целиком, начнут с руки, держащей злополучный пакетик, потом подпрыгнут, откусят ее по локоть, по плечо, вопьются острыми зубами в мякоть плеча, шеи…
— Я сейчас, — говорю я и забегаю в дом.
Из пыльного зеркала в ванной на меня таращится мое бледное отражение. Я включаю кран, набираю полные пригоршни ледяной воды и опускаю в нее лицо.
(Никто и не обещал, что лекарство будет не горьким, что излечение придет немедленно. Оно наступит, не сию секунду, но скоро, а пока «будет немножечко больно, мы так и договаривались, какое недоразумение, разве вас забыли предупредить?»)
И еще считается, что женщины гораздо целомудреннее мужчин?! Возможно, последние разговаривают о своих любовных похождениях чаще слабого пола (мне представляются два утренних клерка на офисной кухне: «Как вчера прошло с той сладкой цыпкой, с которой ты остался в баре?» — «О, прекрасно!» — «Хороша?» — «Не то слово, я даже взял ее телефон»), но, будучи в глубине души романтиками, уж точно не употребляют таких откровенных физиологических подробностей и речевых оборотов в стиле модного когда-то журнала «СПИД-инфо», от материалистичности и грубости которых волосы встают дыбом.
Нацепив на нос солнечные очки, я через пару минут возвращаюсь в пыточную. Резюмируя Жанну, можно быть абсолютно уверенной, что Арно оказался прекрасным любовником. Ну что ж, почему бы и нет? В конце концов, бедолага-Жанна его заслужила. Рассказы про Рафика впечатляют. Остался всего один вопрос, который мне необходимо выяснить.
— Ну, а о чем вы разговаривали? — интересуюсь я, присаживаясь на табурет и закуривая.
— О! Обо всем на свете!
(Укол в сердце. Ржавой иглой. Мое лекарство от любви, видимо, оказалось китайского происхождения. Акупунктура.)
— И о чем же именно?
Жанна, как обычно она делает, увлекшись впечатлениями, отчаянно жестикулирует:
— О его квартире в Париже…
— Это, я догадываюсь, ты начала разговор?
— Про квартиру? Не помню уже, не перебивай. Еще про то, как он раньше жрал наркоту.
Я вскидываю брови.
— Типа?
— Типа кокаина, не волнуйся. Не героин. Наследственность у него не подпорченная.
— В смысле «наследственность»? Вы что, уже договорились рожать рыжих котят?
Жанна хохочет.
— Ну если они будут такие же пушистые, как и я, то не возражаю. Хотя нет, пока ни о чем таком не договорились. Еще говорили о… о чем же еще? Совсем память стала. От бессонной ночи, вероятно.
— О Тибете? — подсказываю я.
— О Тибете? Не-е-ет, о Тибете не припомню. А чего у тебя голос хрипит? Ты не заболела?
— Возможно, чуть-чуть, что-то с горлом. Сейчас все пройдет. А о реке он рассказывал?
— Какой еще реке?
— На которой он вырос.
Жанна морщит лоб.
— Нет, кажется, о реке ничего не было.
(Боль слегка отпускает.)
— А о детстве?
— Зачем мне его детство?
— А о почему он сюда уехал, о дауншифтинге?
— О чем?!
— Не важно.
(Спасибо китайцам! Умеют. Нет, анестезии не надо, кажется, уже отпускает. Вот только тут слегка сосет, нет выше, под ложечкой. У вас нет каких-нибудь таблеток? Не используете таблетки в традиционной медицине? А кокаина тогда, случаем, нет?)
— А он тебе готовил?
— Еду? Нет. Мы же у Лучано ужинали, при тебе.
— А завтрак?
— А завтрака не было. Когда я проснулась, дом был уже пустой. Наверное, убежал на рыбалку или куда его там по утрам носит.
(Хорошо. Кокаина тоже не надо. Пожалуй, мне бы просто покой. Он ведь помогает после операции? Тогда я с вашего разрешения просто пойду прилягу.)
— А говорил что-нибудь такое?.. Ну… про любовь?..
— Во ты меня запарила. Когда?! Вечером было не до того, а утром, говорю ж, его уже не было.
— И ни записки не оставил, ничего?
— Да нафиг записка-то? Он сейчас сам сюда придет, мы еще вчера с ним договорились!
(А вот это вы напрасно. Я чувствую, что мне нужен сейчас покой, а визиты родственников меня, пожалуй, утомят. Можно не пустить их в клинику?)
— Зачем придет?
Жанна одаривает меня хитрым взглядом.
— Ну должен же от него быть какой-то толк? Воды принесет, арбуз, всякие тяжести из магазина. Я по дороге заказала гору фруктов, и сказала, что пришлю за ними Арно.
— Как собачку?
— Дура! Как того тайца, который раньше все это сюда носил.
(Доктор, вы уверены, что мне не рано переходить на нормальную диету? Хотя от глотка воды не откажусь…) И, к тому же, пожалуй, я знаю, чем мне заняться в то время, что услужливый француз заменяет нам Боя.
— Нагнись сюда, видишь какой он мне поставил засос? Даже не засос, а укус, — мурлычет Жанна.
— Спасибо, дорогая. Это уже чересчур. Я пойду оденусь, мне надо кое-куда прогуляться.
— Да? — говорит Жанна рассеянно. — Ну сходи куда-нибудь. А то сидишь тут сиднем. Вчера так одна весь вечер и прокуковала?
Меня просто подкидывает от негодования.
— Вчера? Если уж на то пошло, то я отлично провела вечер. Сначала ужинала со шведкой, а потом навещала…
— Ого! И кого же?
Я закусываю губу.
— Ни кого. Я пошутила. Сидела дома, кормила ящериц. Куда мне еще тут деться?
— Бедненькая.
— Сама ты бедненькая, — не выдерживаю я. — С сегодняшнего утра я, между прочим, невероятно богата.
— Ммм… Внутренним богатством? Ну-ну… — миролюбиво воркует рыжая бестия, опять принимаясь с наслаждением внюхиваться в свои пропахшие Арно волосы.
Выздоравливающему прописан сон, но я не ложусь. Засев в засаде на втором этаже, я выглядываю из-за занавески и жду появления Арно. У меня еще осталось одно небольшое, но очень важное дело.
Время снова остановилось. С первого этажа разносится легкое мурлыканье: Жанна все-таки соизволила принять ванну.
— А как же его запах? Смоется! — бросила я ей, проходя мимо.
— Ничего, вечером наработаем новый. Принеси мне сок.
— Сама принесешь.
Я закрываюсь в своей спальне и делаю вид, что читаю, то и дело поглядывая на часы. Арно появляется только к трем. Похожий на пленника с рабовладельческого судна, нагнувшись вперед и шаркая ногами, одной рукой он придерживает на плече двадцатилитровую канистру с питьевой водой. Во второй зажат пакет с апельсинами, манго и ананасами. Влажная от пота кожа лоснится и бликует на солнце.
Остановившись у дверей, наш гость закашливается.
— Дарлинг, ты? А где наш арбуз? — воркует Жанна.
Из моего укрытия за занавеской мне видно, как она выплывает на террасу. Рыжие волосы еще не высохли и распущены по плечам, на мокром, только из ванной, теле нет ничего, кроме соблазнительно прилипшей к нему полупрозрачной комбинации. Не успевает Арно поставить канистру на землю, как она прижимается к нему своими силиконовыми тыквами и ищет губами его губы.
Я не уверена, что француз задержится здесь надолго и тороплюсь спуститься.
— Привет, — бросаю я ему как можно небрежнее, старательно отводя глаза в сторону.
Все идет по плану, пациент идет на неминуемую поправку, есть только одно осложнение: не скоро теперь я решусь посмотреть французу в его смеющиеся карие глаза.
Арно отстраняет прилипшую Жанну, одаривает меня загадочной ироничной улыбкой и кивает.
— Привет. Как спалось? — спрашивает он.
— Мне? Мне — очень спокойно. Просто отлично. Свежий воздух идет мне на пользу. А что? — напрягаюсь я.
— Ничего, — гость качает головой и опять бросает на меня какой-то непонятный взгляд.
— Боже, ты весь мокрый! Откуда это? — Жанна с видом рабовладелицы оглядывает свое новое приобретение.
Она бы еще проверила, чистил ли он сегодня зубы.
Арно пожимает плечами.
— Наверное, канистра протекла, пока я ее нес.
Но Жанна уже ухватилась за его майку и резким рывком сорвала через голову.
— Я повешу, пусть высохнет.
Пытаясь сопротивляться, Арно протягивает руку за Жанниной добычей и на миг оказывается повернутым ко мне спиной. Меня бросает в жар от свежих пунцовых царапин, горящих на его загорелой коже. Они кажутся мне похожими на следы от розг и, глядя на них, я чувствую, что меня словно ударили в эту секунду такими же — вощеными, тугими, с садистски завязанными жесткими узелочками, и не по спине, а прямо в распахнутое, голое, наспех выдранное из груди пульсирующее сердце. Как будто почувствовав что-то, Арно немедленно оборачивается и перехватывает мой взгляд, как бы цепляет его магнитами своих глаз, насильно отрывая от кровавых полос. Застигнутая врасплох, я подчиняюсь, промедлив лишь долю секунды, отдаю ему свои глаза и разрешаю поднять их выше, к его лицу. Мы смотрим друг на друга. Он слегка наклоняет голову и вопросительно изгибает брови, но взгляд его серьезен и немного удивлен, более того, мне мерещится в нем чуть ли не упрек.
