— Принесла? — только и спросил он.
Настя кивнула. Они с Колей давно уже задумывали сделать анализ работы оперативных аппаратов по выявлению очевидцев тяжких преступлений, совершаемых на улицах и в общественных местах. Долгое время до этого руки не доходили, наконец месяца два назад они все-таки собрались с духом и приступили к сбору данных. Для хорошего анализа, говорила Настя, нужна хорошая статистика. В данном случае «хорошая статистика» означала, во-первых, достаточно большой массив данных, а во-вторых, их точность. Они собирали сведения об адресах и местах работы тех лиц, которые были выявлены как очевидцы тяжких преступлений, и тщательно наносили эти данные на огромную карту Москвы.
Они расстелили карту на столе и склонились над ней.
— Вот смотри, — стала объяснять Настя. — Предположим, цифрой один, обведенной в кружочек, я обозначаю место совершения преступления. По этому преступлению на первоначальном этапе было выявлено десять очевидцев, то есть людей, которые видели либо само деяние, либо преступника. Четверо из этих десяти живут неподалеку, их адреса я обозначила цифрой один. Еще трое живут в других районах Москвы, но зато работают поблизости от места совершения преступления, потому и оказались там. Их места работы тоже обозначены единичкой, но обведенной квадратиком. И остальные трое не живут и не работают вблизи места происшествия, а оказались там случайно, например, шли в гости и так далее. Их адреса обозначены цифрой 1 со значком «с». Схема понятна?
— Угу, — промычал Селуянов. — И чего получается?
— А это уж ты сам смотри, чего получается. Вот тебе яркий пример: преступление, место совершения которого обозначено цифрой 3. Видишь, вот здесь оно было совершено. А теперь смотри, где у нас на карте тройки. По всей Москве разбросаны. То есть кто попался из случайных людей, тех и опрашивают, никакого целенаправленного поиска возможных очевидцев не проводится. Что такое поквартирный обход, все давно забыли. О том, что люди из вблизи расположенных учреждений ходят обедать, выбегают в магазин или за сигаретами, тоже никто не вспоминает. А уж о том, что в эти учреждения приходят посетители, вообще речь не идет. И это только на первый взгляд. Если мы с тобой покопаемся в этой схеме поглубже, еще что-нибудь вылезет.
— Бардак! — в сердцах бросил Селуянов. — Чего ж мы все такие неумехи стали, а? Обленились, что ли?
— Обленились, — согласилась Настя. — Но и очевидец теперь не тот, что раньше. Связываться с нами не хотят, добровольно в беседу с работниками милиции не вступают. Чтобы найти таких людей, надо ходить по квартирам и учреждениям, уговаривать, вызывать к себе симпатию и желание помочь, будить сочувствие к жертве. А кто теперь это умеет?
— Тоже верно. А почему у тебя точки разного цвета?
— Черные — убийства, синие — тяжкие телесные, зеленые — изнасилования, — пояснила она. — Чтобы не путаться.
Коля некоторое время разглядывал карту, потом ткнул пальцем в нижнюю часть, где находился Южный округ.
— А тут у них что? Центр сексуального буйства? Сплошь зеленый цвет.
— Примерно, — засмеялась Настя. — Тут демографическая структура такая специфическая. Много детей и подростков, соответственно и малолеточных изнасилований много. Посмотри, здесь же сплошь незастроенные участки и зеленые массивы, освещения нет, котлованы, стройки. Благодать.
Селуянов, который в детстве мечтал стать градостроителем, при этих словах оживился. Его до сих пор волновали проблемы застройки и планировки города, только теперь уже в несколько ином, профессиональном аспекте. И то, о чем сейчас говорила Настя, было ёму понятно и небезразлично.
— Давай поподробнее про эти изнасилования, — попросил он.
— Можно и поподробнее, — согласилась она, вынимая из сумки распечатки, которые специально сделала вчера вечером перед встречей с Селуяновым, зная его дотошность и интерес к географии. — Какая у нас там цифра?
— Сто девять, сто десять, сто одиннадцать, восемьдесят шесть, девяносто, — назвал он, глядя в карту.
— Так, изнасилование под номером восемьдесят шесть. Потерпевшие — две девочки тринадцати лет, одноклассницы. Выявлены три человека, которые видели, как девочки шли в сторону зеленого массива в компании пяти парней.
Селуянов быстро отыскал на карте три числа 86, на мгновение задумался, потом кивнул.
— Давай дальше.
— Изнасилование, сопряженное с убийством, под номером девяносто. Потерпевшая — девушка семнадцати лет, пять очевидцев. Трое видели, как она стояла с группой молодых людей у входа в ночной бар-дискотеку, двое видели, как она оттуда выходила с теми же молодыми людьми.
— Дальше.
— Дальше номер сто девять. Изнасилование ученицы седьмого класса в строящемся здании. Восемь очевидцев, которые могут описать хоть какие-то приметы четырех мальчиков, которых они видели возле этой стройки. Сама девочка их не знает, они подошли к ней на улице вечером, схватили за руки и затащили на стройку. Она сначала думала, что они просто заигрывают с ней, познакомиться хотят. А потом со страху уже ничего не видела, да и темно было.
— Сколько, ты говоришь, очевидцев нашли?
— Восемь.
Он снова склонился над картой.
— Нет, не сходится. Один лишний.
— Кто лишний? — встрепенулась Настя.
— Ты сказала, выявлено восемь человек. А на карте у тебя число 109 встречается девять раз.
— Ты, наверное, место преступления посчитал, — предположила Настя, которая никогда не делала таких ошибок. У нее в статистике цифры всегда сходились тютелька в тютельку.
— Нет, с местом преступления получается уже десять.
— Не может быть. Покажи!
Они вместе уткнулись в карту, и Селуянов показал ей девять точек, обозначенных числом 109.
— Ерунда какая-то, — растерянно сказала Настя. — Не могла я так ошибиться. Допускаю, что я могла кого-то пропустить, не поставить точку. Но выдумать из головы адрес и сделать отметку на карте? За мной такого не водится.
— Давай проверять, — предложил Селуянов, который тоже не очень-то верил в Настину рассеянность. Уж что-что, а этого за ней никогда не замечалось.
Она стала диктовать адреса людей, видевших малолетних насильников возле строящегося дома, а Селуянов тщательно проверял точки, нанесенные на карту.
— У меня все, — сказала она, продиктовав последний, восьмой адрес. — Кто остался?
— Остался адрес на улице Большие Каменщики, возле метро «Таганская».
— И кто же там живет? — задумчиво произнесла Настя. — Очень интересно.
ГЛАВА 16
— Ничего не понимаю, — с досадой произнес Александр Иннокентьевич Бороданков, откладывая в сторону журнал, в который заносились результаты наблюдений за находящимися в отделении людьми и сведения об их самочувствии. — Мы опять зашли в тупик, но теперь я уже не понимаю, как из него выбираться.
Ольга Решина обеспокоенно взглянула на мужа. Нельзя, чтобы у него опустились руки, ведь на самом деле он давно уже нашел то наилучшее сочетание и оптимальные характеристики компонентов, которые делают лакреол высокоэффективным и абсолютно безвредным. Но пока он не должен этого знать. До тех пор, пока в отделении находится Оборин, до тех пор, пока он жив, муж не должен узнать о своей удаче. О сорок четвертом варианте лакреола. Иначе как она сможет объяснить смерть Оборина?
— Тебе надо отдохнуть, Сашенька, — ласково сказала она. — Ты просто переутомился. Мы с тобой занимаемся лакреолом полгода, но я-то хоть даю себе передышку, а ты работаешь как, вол. Нельзя так, милый. Ты же прекрасно знаешь, что для успешного решения задачи нужно умение взглянуть на проблему под иным углом зрения. А для этого необходимо делать перерывы, временно отвлекаться, отключаться. Это же твоя собственная методика, ты забыл? А согласно другой твоей методике, нужно полностью погружаться в решение задачи, отгораживаться от всего, что мешает работе. Но ты и этому не следуешь. Саша, я уверена, что если ты отдохнешь хотя бы три-четыре дня, выспишься, будешь много гулять пешком, этого будет достаточно, чтобы взглянуть на наши трудности свежим глазом. А я буду тебя кормить на убой, приготовлю что-нибудь экзотическое и изысканное и стану подавать тебе еду прямо в постель.
Они сидели в кабинете Бороданкова. Сумерки сгустились, но верхний свет не был включен, горела только настольная лампа. Ольга подумала, что если кто и зашел в тупик, то это она сама. С самого начала она не продумала всю комбинацию, с самого начала не предусмотрела, чем может все это обернуться. Ей казалось, что все так просто! Оборин добровольно ляжет в отделение, она, прикидываясь страстной любовницей, быстренько вытрясет из него всю информацию о Тамаре, а спустя некоторое, весьма непродолжительное время Оборин тихо скончается от инфаркта или инсульта. А что вышло? Оборин ничего не рассказывает о Тамаре, складывается впечатление, что он либо вообще о ней забыл, либо что-то подозревает и молчит о своей приятельнице умышленно. И, как назло, именно сейчас у Саши получился оптимальный состав бальзама. Но если Бороданков об этом узнает, то тихую смерть одного из пациентов трудно будет объяснить. Стало быть, пока Оборин не умрет, Саша не должен ничего узнать. А когда он наконец умрет, что тогда делать? Признаться мужу, что скрыла от него успех, потому что должна была довести до смерти одного из пациентов? Ни в коем случае! Саша должен быть уверен, что архив честно куплен у вдовы. Тогда как же быть? Как после смерти Оборина заставить Сашу заново изобрести этот проклятый сорок четвертый состав, будь он неладен? И что делать, если Оборин умрет, так ничего и не рассказав? Жить в вечном страхе, что где-то есть люди, которые знают об убийстве двух женщин и маленького мальчика и о том, кто и зачем эти убийства организовал и выполнил?
