Без четверти двенадцать, или, как они говорили, в двадцать три сорок пять, два стола сдвинули вместе и накрыли скатертью. Женя до блеска натирала подогретые тарелки и с необычайным изяществом нарезала ломтики колбасы под названием «второй фронт». Даша с большим мастерством разукрасила селедку, осыпав ее, словно жемчугом, бело-розовым луком.
Все блеснули кулинарными способностями. Но партизан превзошел всех. Он готовил что-то такое, чего девушки никогда не видели. Он брал кусок мяса, накалывал его на железный прут, потом накалывал кусочек сала, кружок лука, потом опять мясо и так, нанизав целую гирлянду, поджаривал ее в очаге над грудой углей. Когда все это подрумянилось, он полил красным вином и снова сунул в огонь.
— Внимание! Внимание! — закричала Нина. — Прошу приготовиться!
Все сели за стол. В тонких стаканах искрилось вино.
— Включаю Красную площадь!
Лампы разгорались, приемник гудел все громче и громче, и вот послышался перезвон кремлевских курантов. Какая-то одинокая машина прогудела сиреной, пробегая мимо Кремля. Потом раздался бой часов.
— С Новым годом!
Катя не заметила, кто это сказал. Она выпила вино, и ей показалось, что по горлу пролетел огонь и остановился у сердца.
— С сорок третьим!
— Со счастливым!
— С победным! Все говорили громко, чокались с Ниной, с ее отцом, друг с другом.
Катя с трудом удерживала слезы. Она слышит Москву! Она слышит кремлевские куранты!
«С Новым годом, Москва! С Новым годом, мама!»
Мысленно она вошла в свою комнату, прижала к груди мать, поцеловала брата, сестренку…
«Вы уцелели, мои милые!»
— Плясать, плясать! — кричала раскрасневшаяся Евгения. — Катя, выходи на соревнование!
Катя почувствовала, что теперь ей все нипочем. Она могла не только плясать, но и летать по комнате.
Евгения — руки в бока — с шуткой-прибауткой пошла навстречу ей:
Стой, подружка моя,Чем ты брови красила?Чередой-бередойВсе ребята за тобой!
Катя вспомнила, как студенты выезжали на уборочную, в колхозы, и там она переплясывала всех девчонок. Напрасно Женя вызвала ее. Теперь держись, штурман Курганова! Катя вытащила из кармана гимнастерки платочек, взмахнула и притопнула:
Ах, мне милый говорит:— Катя, ты мне нравишься,При веселом разговореВсегда улыбаешься!
Стала вполоборота, повела плечом, другим. Затрещала резкая дробь чечетки.
На мосту, мосту, мостуСтоит милый на посту,Он меня не замечает —Слишком маленькой расту.
Легкий свист и вихрь по комнате — и вот Катя уже вьется на месте, как дымок, и стрекочет чечетка. Девушки, притопывая, хлопают в ладоши.
Штурман Румянцева плясала.
Наступал тысяча девятьсот сорок третий год.
Глава двадцать пятая
Наступление продолжалось. До аэродрома доносился такой гул, будто горы превратились в вулканы и извергали огонь. Черный дым поднимался со всех сторон, укрывая небо. В горах горели аулы.
Летчицы стояли у самолетов и ждали команду. Мимо Кати несколько раз прошла Маша Федотова. В карманах ее как-то особенно гремели инструменты. Она ходила вокруг самолета, залезала под мотор, стучала молоточком тут и там, хотя самолет был в полной исправности. От нетерпения она не знала чем заняться.
Гул доносился все громче и громче, в бой вступали новые артиллерийские орудия.
— Слышишь? — сказала Нечаева. — Это наши пошли!
Катя посмотрела на запад — там черная дымовая завеса заслоняла солнце. Все с нетерпением ждали ночи. Приборы проверены, самолеты готовы, они ревут стальными глотками, набирают силу. Стрелами проносятся по земле, поднимая вихрь пыли, и врезаются в прохладное небо.
Хотя небо темно, но звезды — глаза Вселенной — смотрят на Катю, подбадривают: «Не подкачай! Смелее! Передовая линия близка. Сейчас по земле идут танки, бьет артиллерия. Помогай им. Будь солдатом. Бей без промаху!»
Привыкшие к темноте, глаза видят, как блестит река. Вот и переправа. Газ убран, самолет снижается. Катя медлит, хотя летчица и шепчет:
— Бросай!
Но штурман еще проверяет расчет. Можно. И рука нажимает бомбосбрасыватель.
Тихие долины и темные горы, над которыми раньше летчицы спокойно пролетали, сейчас объяты пламенем. Где-то бомбы пробили нефтепровод, горящая нефть хлынула в реку, и эта огненная река превратила ночь в день.
Катя никогда еще не видела такого зрелища. Часто вспоминала она полеты над горящими городами, над пылающей степью, много картин человеческого бедствия осталось в ее памяти, но ничего похожего на то, что увидела она в эти часы, не было. Линия фронта еще не изменилась, но бои шли с нарастающим ожесточением. Все быстрее оборачивались самолеты между передним краем и аэродромом, словно летчицы решили наверстать долгие часы ожидания наступления.
На рассвете они возвращались на аэродром. В сером тумане, словно поседевшая за эту страшную ночь, лежала земля. Девушки не могли уйти спокойно спать, возбуждение было так велико, что, когда над их головами на смену им промчались штурмовики, они махали им, кричали:
— Добивайте их!
В небе стало тесно от самолетов.
Наступать, уничтожать врага было легче, чем защищаться.
Днем полк стоял в сорока километрах от линии фронта, но с наступлением темноты делал «подскок» на ближайшую площадку и оказывался в такой близости от передовой, что летчицы слышали даже пулеметные очереди. С этого временного аэродрома полк работал всю ночь. Весь полет с этой площадки и обратно занимал пятнадцать — двадцать минут.
Возвращаясь из второго рейса, Катя заметила, что самолет Нади Полевой уже пошел в третий рейс, и стала торопить свою летчицу. Пришло время настоящей битвы, нельзя упускать ни минуты.
— Скорее, скорее!
Но вооруженцев не надо было подгонять. Они в одно мгновение заправляли ленты в «шкас» и подвешивали бомбы. Никто не разговаривал, не отдыхал — наконец-то началась настоящая работа!
Через сорок минут Нечаева, возвращаясь на аэродром, вгорячах при посадке поломала костыль самолета.
Не успела испуганная летчица выпрыгнуть на землю, как самолет окружили техники.
— Отдохните, — успокоила их Маша Федотова, — через пятнадцать минут все будет готово.
Катя недоверчиво взглянула на самолет: он захромал, устал, что ли? Она-то приметила его характер: в воздухе он оживает, поет, а опустившись на землю, прикидывается мертвым. Эту его хитрость Катя распознала и остановила Дашу, когда та направилась в столовую:
— Сейчас полетим.
— Пойдем заправимся.
Они прошли мимо Маршанцевой, которая не остановила их: во время полетов она всегда становилась молчаливой, больше думала, чем говорила.
Катя тревожно покосилась на нее:
— Неужели не заметила?
— Заметила, — с неохотой ответила Даша, — но не может же она сердиться на каждый наш промах. А мне и так стыдно. Словно новички, приземлиться не сумели.
В столовой было шумно.
— Как ветер?
— Писем нет?
— Катя, почему не ешь? Да она спит!
Через четверть часа ремонт был закончен и самолет снова пошел на передний край. Он летит мимо звезд и луны, он послушен летчице, ему тоже хочется жить, а не валяться в бурьяне расплавленным комком.
Ветер ровный, небо чистое.
Но ближе к передовой небо озаряют вспышки, артиллерия ведет огонь по противнику. В гул канонады врывается уханье бомб.
— Кажется, опоздали. Надо было раньше ударить по аэродромам, не дать гадам подняться.
— Ничего, — успокаивает Даша, — сейчас они выпустят танки, и мы поработаем над ними.
Но подойти к цели оказалось невозможно.
Самолет выскочил из облаков, и вдруг штурман увидела железную дорогу — по ней-то и отступали вражеские эшелоны. Далеко не уйдете! Бомбы догонят!
Бесшумно планируя, Даша уводит самолет. Высота уже двести метров.
За ними потянулись огненные нити трассирующих пуль.
— Обнаружили!
Катя внутренне сжалась, отдав себя на волю и умение летчицы.
Щупальца прожекторов вот-вот схватят их, Даша бросает самолет из стороны в сторону. Но лучей уже не пара, а десятки; кажется, так и пронзят самолет острые мечи. Вот схватили в вилку. Катя ослепла, зажмурила глаза, нагнула голову к приборной доске. Ждет мгновение, но прожекторы погасли.
— Кто так метко ударил по ним? — обрадовалась Даша. И Катя поняла, что летевший следом экипаж выручил их.
— Спасибо!
Над головой появились звезды, это значит, что дым остался позади. Ах, хорошо!
Все выше, выше и вышеСтремим мы полет наших птиц.
— Катя, что ты там бормочешь?
