В восемнадцать часов около штаба, на лугу, собрались штурманы эскадрилий. Комиссар Речкина только что зачитала сводку Совинформбюро — наша армия на всех фронтах ведет наступление. Это сообщение радовало и возбуждало, хотелось работать еще лучше.
«А Марина опять опаздывает», — с досадой подумала Катя и пошла будить подругу.
Она вошла в хату. На полу на пахучей соломе крепко спала Марина. Катя взяла ее за руку. Марина, не просыпаясь, подняла голову, но, как только Катя отпустила ее руку, голова снова упала на подушку. Катя хорошо знала характер Марины. Разбудить ее можно только одним способом. Она подняла ее за плечи, потрясла изо всех сил и крикнула:
— Улетаем!
Марина мгновенно открыла глаза. Вскочила, ноги в сапоги и вдогонку за Катей:
— Спасибо, что разбудила. Великолепно поспала, отоспалась за весь сорок второй год.
Они подходили к поляне, где штурманы, окружив командира, отмечали на своих картах линию боевого соприкосновения с противником.
Маршанцева посмотрела на Марину долгим вопрошающим взглядом — почему опоздала?
Потом перевела взгляд на карту и ровным голосом стала объяснять новое задание.
— Линия БС, — говорила она, ведя красным карандашом по карте, — минует справа мостик через Безымянный ручей, что двести метров южнее Садовой и юго-восточнее высоты 95.0, дальше она идет… Штурман Черненко, отмечайте, — дальше по западной окраине Арнаутской, отметка «К», что триста метров южнее Арнаутской, далее отдельные домики, что непосредственно на северо-восточной окраине станицы Молдаванской… Штурман Черненко! — вдруг громко сказала Маршанцева, и все, подняв головы от карт, увидели, что Марина спит, положив голову на планшет.
Катя толкнула ее. Марина почти машинально повела карандашом по карте, тараща глаза, чтобы освободиться от дремоты. Ну и солнце! Ну и разогревает, будто не весенним воздухом дышишь, а сонным порошком!
Марине пришлось поддерживать ладонью веки, чтоб они не слипались, и успевать делать пометки на карте.
Маршанцева продолжала:
— Далее через букву «в» надписи «Молдаванская», севернее высоты 114.1, далее без изменений…
Штурманы понимали командира с полуслова, никто не переспрашивал, не задавал вопросов, все молча отмечали предстоящий маршрут.
Район был знакомый, сюда летали неделю назад, когда полк еще стоял в станице Пашковской. Так что карту знали наизусть.
На черном небе выступили звезды. Ни ветра, ни облачка. Погода как на заказ. Штурманы эскадрилий передали задачу своим экипажам, и все разошлись по самолетам.
К Нечаевой подошла Маша Федотова, отрапортовала:
— Товарищ лейтенант, самолет к боевому вылету готов.
— А что сделали?
— Отрегулировали счетчик оборотов.
Даша осмотрела приборы, села в кабину, скомандовала:
— К заливке!
— Есть! — ответила техник.
— К запуску! — скомандовала летчица.
Техник рукой провернула винт:
— Контакт!
— От винта! — крикнула летчица.
Федотова отбежала. Летчица включила зажигание. Мотор заработал, и чистый звук его говорил, что он хорошо отрегулирован и рвется в черную стихию.
Темная, мягкая ночь. Глаза штурмана отчетливо различают отблеск воды в речушках и каналах. Увидав озеро, исходный ориентир, Катя перевела взгляд на карту, сверила маршрут:
— Так вести.
Откинувшись в кабине, посмотрела на дрожащие звезды. Им-то чего дрожать? До них снаряды не долетят. На душе у Кати спокойно. Наконец-то они по-настоящему работают. С того дня как разгромили немцев под Владикавказом, она чувствовала себя другим человеком. Сразу выросла. Теперь каждый день приносил им удачи, а удачи порождают гордость и уверенность в себе. Не легко они прожили эти два года. Они защищают Родину. Этой радостью ей хотелось поделиться с близкими, с друзьями по университету. Уже давно она не отвечала на их письма. Слишком обидно было читать один и тот же вопрос: до каких же пор будет отступление? Катя не отвечала им, пока не подготовила ответ. Теперь можно написать и маме и друзьям в университет, как важно быть терпеливым, уметь ждать и верить в победу.
Звезды весело подмигивают Кате. В такие вот ласковые ночи всегда приходит удача. Вот уже виднеется темным квадратом пункт Львовский. Штурман отмечает его на карте, самолет ложится на боевой курс. Темным пятном выделяется сад.
— Подходим к цели! — сказала Даша.
Внимание на прицел. Этот новый прицел усовершенствовали сами штурманы на Кавказе. Сначала Женя предложила проект, его обсудили, внесли поправки, дополнения, и вот теперь с его помощью бомбы ложатся точка в точку.
— Видала?! — крикнула Катя, когда над целью вспыхнул огненный взрыв.
В небо полетели светящиеся шарики термитно-трассирующих пуль, потом включились четыре прожектора и стали веером ходить от горизонта до горизонта. А они бесшумно уходили в сторону, и, как только спрятались в темноту, летчица включила мотор и повела самолет домой.
Подлетев к аэродрому, Даша встала на круг, ожидая очереди на посадку. Сбоку появился еще один самолет и бросил красную ракету.
Дежурная по аэродрому приняла его вне очереди. Он опускался медленно и неровно.
Маршанцева следила за ним, стиснув зубы, отгоняя тревогу. Ее девушки научились воевать, научились обходить огонь зениток. Но все же она побежала навстречу самолету. Что с ним? Что с экипажем? Ранены или напуганы? Почему летчица не бежит к ней? Почему штурман так медленно выходит из самолета?
— Разрешите доложить, — начала рапорт Глафира, — боевое задание выполнено. Летчик Полевая убита, самолет от цели привела штурман Кругликова.
Маршанцева впилась в нее остановившимся взглядом: «Убита Надя?!» Ком в горле мешал ей говорить. «Как убита? Когда?»
Лицо у Глафиры было серое, но голос звучал твердо.
— Отбомбили по цели, — докладывала Глафира, — летчица положила машину на обратный курс, и, когда мы шли через северную окраину Молдаванской, нас обстреляли. В кабине летчицы разорвался снаряд. Я на мгновение ослепла, но в ту же минуту почувствовала, что самолет теряет управление. Я машинально сжала запасную ручку, выровняла машину и вдруг заметила, что Надя склонила голову на приборную доску. Я приподнялась, взяла ее за плечи и стала тормошить, но она не отзывалась. Тут я заметила, что она своим телом прижала рычаг управления. Я стала оттягивать ее на сиденье, но в это время начало трясти самолет, немцы еще стреляли. А у меня уже бомб не было. А то бы я им за Надю… — голос ее сорвался, и она тихо заплакала. Все напряжение, которым она держалась, вдруг ослабло, и она побежала в темноту, где стоял самолет, из которого вынимали летчицу. Марина взяла ее за плечи:
— Фира, где Надю убили? На северо-восточной окраине Молдаванской?
— Да, — чуть слышно ответила Глафира.
Марина взглянула на свою карту и ахнула: «Это я, я виновата в смерти Нади! Я проспала и не отметила на карте все пункты передовой, когда Маршанцева диктовала нам…»
Дежурная продолжала принимать самолеты.
Выпрыгнув на землю, Катя подбежала к ней:
— Кто давал красную ракету?
Дежурная кивнула в темноту, где стоял самолет, потом глухо сказала:
— Глафира привела самолет. Надя убита.
Катю словно полоснули ножом. Надя убита! Убита? Разве можно убить саму жизнь? Разве можно представить мертвой веселую Надю? Сильную, красивую. Убили? Убили около родного дома?
Закрыв глаза, Катя прислонилась к самолету.
Даша подошла к ней:
— Что с тобой? Ты ранена?
Катя подняла голову, чуть слышно сказала:
— Надю убили.
— Не может быть! — ужаснулась Даша.
— Глафира привела самолет.
— Не может быть! — повторила Даша, бледнея. — Глафира никогда не водила самолет, она только что начала учиться.
Кате нечего было добавить. Многого не могло бы быть, а все же случилось.
Удерживая крик, Катя подошла к Глафире:
— Ты молодец, Фира.
Глафира быстро обернулась, ладонью вытерла глаза:
— Подумай, Катя, как я теперь буду летать?
Обняв Глафиру, Катя думала, какими словами утешить ее. Но Глафира вдруг заговорила:
— Полетим, я знаю, где находится их аэродром, захватим побольше бомб… Я доведу самолет. Я сразу научилась.
Катя молча слушала ее. Она знала, что Маршанцева не выпустит их на боевое задание. Она погладила девушку по плечу:
— Успокойся, Фира, в нашем деле горячиться нельзя.
Утешая Глафиру, она чувствовала, как у нее останавливалось дыхание, щемило сердце. Вспомнила, как однажды на Дону зашла в штаб и увидела Маршанцеву, которая сидела, закрыв лицо руками. Вся ее фигура выражала такую скорбь, что Катя спросила, не больна ли она.
— Душа болит, — ответила Маршанцева, уронив руки на стол.
— А разве есть душа? — пошутила Катя.
