— Я сейчас иду на урок музыки. Может, ты проводишь меня? Это недалеко. — Она тревожно оглянулась через плечо, словно опасалась, что кто-нибудь остановит ее. Потом прибавила:
— Иди вперед и жди меня в Королевском парке!
Она назвала место, где мы должны были встретиться, но я не расслышал, потому что сердце стучало у меня в ушах. Анна исчезла.
Пошатываясь, я спустился по ступеням и вышел на улицу. Теперь я знал, что запреты для меня не существуют. Она осмелилась встретиться со мной наедине, никому не сообщив об этом!
В парк я не пошел. Стоял у входа, чтобы не пропустить ее. Ждал, спрятавшись за деревьями. Дыхание и сердце не слушались меня. Я презирал себя за это, но ничего не мог с собой поделать.
Вскоре я увидел Анну. Черная фигура в развевающемся недлинном пальто. Юбки ее колыхались на плитах тротуара. Стук каблучков звучал как фанфары. «Идет Анна!» — возвещали они.
Вблизи свет совершенно преобразил ее. Она словно сбросила с себя темную шкуру и превратилась в видение, закутанное в легкую желтую ткань. Под кронами деревьев солнце творило чудеса.
Мне хотелось прижать ее к груди. Мои руки пытались освободиться от меня и слушаться только себя. Но я знал, что она не Карна. Не Сесиль. И не Ханна. Она — профессорская дочка, хоть и согласилась встретиться со мной наедине. Не знаю, помнил ли я о том, что она к тому же принадлежит Акселю.
Когда она вошла в тень, по ее лицу скользнула улыбка.
— У меня всего полчаса. Я ведь и в самом деле иду на урок музыки, — сказала она.
Как будто я сомневался в этом!
— Давай пойдем по этой тропинке. Там есть скамья, — предложила она.
Я до сих пор не произнес ни слова. Только кивнул и пошел следом за ней.
— Ну что, прочитал «Пера Гюнта»? Тебе, наверное, кажется, что это написано про тебя? — спросила она через плечо.
Я не сразу вспомнил, что именно об этом написал ей в своем письме. Шутит она? Или говорит серьезно?
— Наверное, это потому, что мы оба покинули родину, — проговорил я и остановился.
— Я так и знала! — воскликнула она. — Знала, что тебе понравится! Скольким людям Пер изменил! Сколько испытаний не выдержал!
И тем не менее она застала меня врасплох, когда спросила без обиняков:
— А ты изменял кому-нибудь?
— Как сказать… — Я попытался уклониться от ответа.
— Если не ошибаюсь, именно измена Пера Гюнта заставила тебя написать мне это письмо?
По ее голосу я ничего не мог понять. Нейтральный звук на лоне природы. Но в нем слышалось много вопросов.
— Да, — признался я.
— Да? Но говорить об этом не хочешь?
— Мне просто хотелось увидеть тебя, — к собственному удивлению, произнес я.
Мы подошли к скамейке. Я смахнул с нее пыль и сделал галантный жест, приглашая Анну сесть. Она молча села. Я примостился на самом краю.
— Ты часто видишь меня… — начала она.
— Но не наедине!
Мы помолчали. Слова, которые мне хотелось сказать ей, куда-то исчезли. Она подняла на меня глаза:
— Ты прав. Не наедине.
Я всей кожей ощущал ее присутствие.
— А с Акселем ты встречаешься наедине? — вырвалось у меня.
Она искоса поглядела на меня и улыбнулась. Я не знал, как истолковать ее улыбку.
— Это совсем другое.
— Почему?
— Мы с Акселем давно знаем друг друга.
— Вот как? — Я мысленно увидел Акселя за спиной у Мадам в переулке Педера Мадсена.
— У тебя, кажется, не очень хорошая репутация? — спросила она. Словно поняла, о чем я вспомнил, и простила Акселя.
— Что ты имеешь в виду?
— Подруга Софии была на одной студенческой вечеринке в Регенсене, — сказала она, словно это все объясняло.
— Такие вечеринки бывают и в Валькендорфе, — заметил я, включив таким образом и Акселя в свою компанию.
— Я знаю.
— Так в чем же дело?
— Она там живет.
Мне нечего было возразить.
— А что сказала обо мне подруга Софии?
— Что у тебя много возлюбленных, — честно призналась Анна.
— А еще что?
— Что ты умный и хороший, но к избранной среде не относишься.
Я мог бы сказать, что мы с Акселем относимся к одной среде. Но удержался.
— А еще что? — опять спросил я.
— Что ты собираешься вернуться на родину, когда закончишь учение.
— Ты расспрашивала ее обо мне?
— Да.
— Почему?
— Мне было интересно.
— Почему? — шепотом повторил я, не смея поднять на нее глаза.
Я видел только ее руки. Сильные пальцы. Запястья, как у мальчишки. Выпуклые, коротко остриженные ногти. Если б я не знал ее, я подумал бы, что это руки женщины, которая занимается физическим трудом.
— Почему, Анна?
— Потому что ты не такой, как все. А может быть, потому, что ты тогда спросил меня об искусстве… Или…
Она замолчала и подкинула ногой камешек.
— Можно мне взять тебя за руку? Пожалуйста! Для меня это важно.
Она улыбнулась и спрятала от меня глаза.
— Если хочешь. Вот тебе одна рука. Другую я оставляю себе.
Одной я, конечно, удовлетвориться не мог. Схватил обе. Почти теряя сознание, но охваченный безграничной радостью. Я ощущал запах лесной почвы. Острый и свежий после дождя. Запах самой Анны. Лаванды?
Розовой воды? Кто знает? Ему не было имени. Может, так пахли ее волосы? Незнакомо и тревожно. Но я знал, что отныне каждую ночь буду ощущать этот запах.
— Ты такой необычный… — Анна говорила в пространство.
— В чем это выражается?
— Ты словно открываешь мне то, что скрыто во мне. Я был готов всю жизнь нести ее на руках.
— Понимаешь… мне было так важно… поговорить с тобой… — неуверенно начал я.
— О чем? О Пере Гюнте?
— Нет.
— О чем же?
— О сущности любви, например!
Она моргнула по очереди каждым глазом. Потом у нее на лице появилось выражение заговорщика. Она кивнула и слабо пошевелила пальцами, которые я держал.
— И что же ты думаешь о… о сущности любви? — серьезно спросила она.
— Я не считаю, что любовь имеет прямое отношение к физической близости.
— Правда? И что же такое, по-твоему, любовь?
— По-моему, это сила.
— Какая сила?
— Этого я еще не знаю. — Я придвинулся к ней ближе. Я был в плену. В заточении. Сидел рядом с ней и чувствовал на себе ее дыхание, но был в заточении. Пока ее пальцы не зашевелились в моих руках.
— Мне надо идти, — неуверенно сказала она.
— Нет, нет, посиди еще.
— Я думала, тебе хочется поговорить со мной об измене Пера Гюнта.
— Конечно! Я готов говорить с тобой о чем угодно!
— София слышала, будто у тебя связь с официанткой из трактира. И даже не с одной!
— Где она это слышала?
— Там, где она изучает Грундтвига.
— Вот оно что! — Во мне шевельнулась ненависть к Грундтвигу.
