Солнце садилось, тянуть дальше не имело смысла, да и шарить в потемках среди пыльного хлама и гнилых стропил, рискуя одним неосторожным движением развалить всю хибару, ему вовсе не улыбалось. На всякий случай достав из сумки и сунув в задний карман джинсов фонарик, Андрей прихватил лежащую на краю стола монтировку, вышел в сени и по приставной лестнице поднялся на чердак.
Света, проникавшего сюда через пыльное слуховое окошко размером с носовой платок, пока было достаточно, чтобы сделать фонарик ненужным. Хватало его и для того, чтобы трезво оценить перспективы найти то, что Андрей рассчитывал здесь найти, руководствуясь туманными намеками Французова. На взгляд Липского, перспективы эти были близки к нулю: тесное пространство между потолком избы и низкой двухскатной кровлей просматривалось насквозь и было практически пустым, если не считать нескольких старых необрезных досок, парочки сломанных стульев и какого-то сундука. Этот сундук вызвал у Андрея слабый интерес сразу по двум причинам. Во-первых, было непонятно, как его сюда втащили, поскольку по габаритам он явно не проходил ни в люк, ни тем более в окошко. А во-вторых, этот сундук был здесь единственным местом, в котором хотя бы теоретически можно было что-то спрятать.
Осторожно ступая по присыпанному древесной трухой песку, который строители избы по старинке использовали в качестве утеплителя, и уклоняясь от свисающих сверху лохмотьев старого рубероида и клочьев пыльной паутины, Андрей приблизился к сундуку и поднял крышку.
Он уже ничего не ждал и почти не почувствовал разочарования. Сундук был набит под завязку, но его содержимое вряд ли могло заинтересовать кого-то, кроме заготовителя вторсырья. В основном это было старое тряпье – какие-то ситцевые женские блузки, юбки и платья, пара воняющих псиной, основательно побитых молью мужских пиджаков, разваливающаяся в руках соломенная дамская шляпа с широкими полями – несомненно, в свое время послужившая мушкетерским головным убором голоногому Атосу, – и еще много разнообразного, недостойного упоминания барахла. Преодолев естественную брезгливость, Андрей старательно перерыл эту кучу старья, докопавшись до самого дна. Его добычей стали несколько пожелтевших от времени школьных учебников, побитый плесенью, скукоженный и задубевший до каменной твердости солдатский ремень с позеленевшей пряжкой, а также растрепанная подшивка журнала «Огонек» за тысяча девятьсот шестьдесят восьмой год.
И это было все.
Присев на краешек открытого сундука, Липский закурил и осмотрелся – просто так, от нечего делать. Французов перед смертью говорил о нескольких клетчатых баулах, какими в то время пользовались челноки, – набитых доверху, неподъемных. Здесь, среди голых трухлявых стропил и изъеденных жучками-древоточцами потолочных балок, все это добро просто негде было спрятать. Андрей не знал, есть ли в доме подпол; он собирался это выяснить, но твердо решил, что на этом изыскания следует прекратить. Потому что кладоискательство сродни наркомании – просто еще одна форма зависимости, приобретя которую избавиться от нее очень трудно, а порой и просто невозможно. Позволив этой бацилле захватить власть над организмом, можно раскатать избу по бревнышку и на три метра вглубь перерыть весь участок. А потом, ничего не найдя, начать поднимать лопатой здешнюю непаханую целину: а вдруг клад зарыт вон под тем бугорком или в том перелеске? Вдруг тебя отделяет от него всего один шаг, всего несколько сантиметров рыхлой земли? Сокровища здесь может и не быть, но ведь может же оказаться, что оно тут! Как же можно прекратить поиски и уйти?
Дневной свет убывал, мерк прямо на глазах. Сигарета догорела до фильтра. Андрей рассеянно уронил окурок под ноги, а затем, спохватившись, наступил ногой и старательно втоптал в песок носком мокасина: ко всему прочему не хватало только поджечь дом и спалить полдеревни.
Пальцы ноги ощутили сквозь тонкую подошву прикосновение какого-то твердого угловатого предмета, которому здесь, в слое насыпанного для тепла речного песочка, в общем-то, неоткуда было взяться. Ни о чем не успев подумать, просто так – как, по не столь уж далекому от истины убеждению Марты, делал в своей жизни очень многое, если не все, – Андрей поддел этот предмет носком мокасина и вывернул его из песка.
В убывающем дневном свете блеснула исцарапанными, потускневшими от времени и долгого употребления боками отделанная цветными камешками металлическая чаша – потир или как там правильно называется сосуд, откуда верующие пьют церковное вино во время причастия. Тускло-желтый металл выглядел как дешевая латунь, но, наклонившись и взяв чашу в руки, Андрей по одному только внушительному весу понял, что она, вне всякого сомнения, золотая и очень, очень старая.
5
У главного входа в здание Казанского вокзала Владимира Николаевича поджидала черная «ауди» с синим стаканчиком проблескового маячка на крыше. Что бы ни думал и ни говорил Беглов и как бы ему ни поддакивал его вечный подпевала Макаров, командировка Владимира Николаевича была вызвана не терпящей отлагательств служебной необходимостью. Правда, изначально послать в нее планировалось кого-то из сотрудников более низкого ранга, но генеральный, выслушав доводы своего заместителя, согласился, что так даже лучше: чем крупнее и солиднее фигура проверяющего, тем полнее штаны у проверяемых. Этим угнездившимся вдалеке от Москвы мелкопоместным князькам давно нужна основательная встряска. А то возомнили себя, понимаешь, хозяевами жизни, императорами всея говна…
Отсюда же – то есть из косвенных соображений карьерного характера – возникла и идея ехать поездом. Вообще-то, поезда Владимир Николаевич ненавидел всеми фибрами души за медлительность и многочисленные неудобства, связанные с долгим пребыванием множества людей в садистски малом замкнутом пространстве. Благодаря своей о-го-го какой должности он мог себе позволить и, как правило, позволял пользоваться другими, более современными, скоростными и комфортабельными видами транспорта. Но на фоне вялотекущей государственной кампании по борьбе с коррупцией и привилегиями чиновников это подчеркнуто скромное лыко заместителя государственного прокурора Винникова, будучи поставленным в соответствующую строку, во благовремении могло сослужить ему неплохую службу при рассмотрении вопроса о его дальнейшем продвижении по карьерной лестнице.
Кроме того, как уже упоминалось, поезда ходят медленно, а Владимир Николаевич, как ни опостылели ему сомнительные прелести темниковских, потьминских и йошкар-олинских лагерей, на этот раз вовсе не горел желанием поскорее вернуться в Москву.
Командировочное удостоверение было помечено сегодняшним числом, но, будучи человеком государственным, а следовательно, в высшей степени ответственным, Винников не поленился прямо из машины позвонить шефу и поинтересоваться, является ли необходимой его безотлагательная явка на службу. Таковая необходимость отсутствовала, Владимиру Николаевичу было приказано отдыхать, дабы уже наутро явиться с подробным докладом о результатах инспекции, и, получив индульгенцию, он велел водителю везти себя домой. Скоротать летний вечерок на лоне природы ему даже в голову не пришло: там, в загородном доме, до сих пор находилась Свирская, а вместе с ней и целое стадо бегловских быков.
Свирскую придется убрать, подумал он, откидываясь на обитую натуральной кожей мягкую спинку. Юрист она, конечно, хороший, да и баба красивая, но иного выхода просто не существует. Даже человек без юридического образования на ее месте был бы обречен, а уж эту въедливую, грамотную стерву живой выпускать нельзя ни в коем случае. Да, решил он, как только, так сразу. Если так называемый план Беглова не сработал до сих пор, он не сработает уже никогда. Да и с самого начала было понятно, что это не план, а чепуха на постном масле – как, собственно, и все его планы до тех пор, пока они не подвергались строгой редакции Владимира Николаевича. С журналистом придется разбираться как-то иначе, но это потом, когда пресловутая парочка старых отморозков перестанет, наконец, виснуть на шее и путаться под ногами.
За тонированными оконными стеклами проплывала освещенная утренним солнцем Москва. Дневное столпотворение уже началось, и водитель гнал машину по реверсивной полосе, врубив все средства внешнего оповещения – то есть проблесковые маячки и звуковой сигнал, в просторечье именуемый крякалкой. Привычно поборов искушение спросить, нет ли у него закурить, Владимир Николаевич разжег электронную сигарету. Сейчас такой важной персоне, как заместитель генерального прокурора, полагалось бы погрузиться в раздумья, но он не стал этого делать: думать ни о чем не хотелось, все было обдумано и решено, а что до проблем, которые могли появиться в свое время, то их Владимир Николаевич намеревался решать по мере возникновения. Представляя себе сложности и неприятности, которые могут случиться, а могут и пройти стороной, можно лишиться сна и в два счета нажить язву желудка. Воображаемые ужасы всегда страшнее реальных – это Винников понял и накрепко усвоил давным-давно, тем более что фантазия у него была развитая и вечно норовила, не жалея красок, намалевать какой-нибудь апокалипсис.
