— Прелестная фантазерка! — воскликнул Данвуди. — Вы не знаете ни себя, ни меня. Только такую нежную, кроткую, беззащитную женщину, как вы, могу я любить. Не обманывайтесь ложными представлениями о великодушии, которое сделает меня несчастным.
— Прощайте, майор Данвуди, — сказала взволнованная девушка и на миг остановилась, чтобы перевести дыхание, — забудьте, что когда-то знали меня. И помните о своем долге перед нашей истекающей кровью родиной. Будьте счастливы!
— Счастлив! — с горечью повторил молодой офицер, глядя вслед легкой фигурке, которая скользнула в калитку и исчезла за кустарником. — Нечего сказать — счастлив!
Он вскочил в седло, пришпорил коня и скоро догнал свой эскадрон, медленно двигавшийся по горной дороге к берегам Гудзона.
Как ни тяжело было Данвуди после столь неожиданного исхода его свидания с невестой, ему все же было несравненно легче, чем ей. Острым взором ревнивой любви Френсис без труда открыла, что Изабелла Синглтон неравнодушна к Данвуди. Застенчивая, стыдливая, она но могла и вообразить себе, что Изабелла испытывает неразделенную страсть. Пылкой Френсис было чуждо притворство, и она сразу заметила, что молодой человек смотрит на нее с восхищением. Но Данвуди пришлось долго и упорно искать ее расположения, доказывать ей свою нежную преданность, прежде чем он добился взаимности. Ответная любовь была безраздельной, всепоглощающей. Удивительные события последних дней, изменившееся поведение жениха, его загадочное к ней равнодушие и, главное, романтическая влюбленность Изабеллы пробудили в душе Френсис новые чувства. Ужасаясь при мысли, что Данвуди ей неверен, она в то же время со скромностью, свойственной чистым натурам, стала сомневаться в собственных достоинствах. В минуты самоотречения ей казалось, что она способна с легкостью уступить своего жениха другой, более достойной его женщине, по может ли воображение заглушить голос сердца! Едва Данвуди скрылся, как наша героиня ощутила всю глубину своего несчастья, и если обязанности командира несколько отвлекали Данвуди от мыслей о своем горе, то у Френсис не было этого утешения; заботы, которых требовала от нее привязанность к отцу, не приносили ей облегчения.
Отъезд сына едва не лишил мистера Уортона последней капли энергии, и понадобилась вся сила любви дочерей, чтобы поддержать в нем еле теплившуюся жизнь.
Глава XX
На похвалы, на лесть ее ловите,
Чернавку божьим ангелом зовите, —
На то Мужчине и дается речь,
Чтоб мог он в сети женщину завлечь.
Шекспир, “Два веронца”
Приказав капитану Лоутону остаться с сержантом Холлистером и двенадцатью драгунами охранять раненых и тяжелый обоз, Данвуди не только выполнил распоряжения, отданные ему в письме полковником Синглтоном, но и позаботился о своем пострадавшем от ушибов товарище. Напрасно Лоутон клялся, что он в силах выполнить любую задачу, и уверял, что его солдаты не пойдут в атаку за Томом Мейсоном с такой охотой и рвением, как за ним самим, — его начальник остался непоколебим, и раздосадованный капитан вынужден был скрепя сердце подчиниться. Перед выступлением Данвуди повторил ему свою просьбу хорошенько следить за обитателями “Белых акаций” и оберегать их; а в случае, если поблизости будет намечено что-нибудь подозрительное, майор приказал капитану покинуть лагерь и перебраться с отрядом в усадьбу мистера Уортона. Слова разносчика заронили в сердце Данвуди смутную тревогу за обитателей коттеджа, хотя он и не представлял себе, какая им может грозить опасность и откуда ее следует ожидать.
Вскоре отряд ушел, а капитан остался. Он шагал взад и вперед перед “отелем”, проклиная в душе судьбу, которая обрекла его на бесславную праздность как раз в ту минуту, когда появилась надежда на встречу с врагом. Изредка он отвечал на вопросы Бетти, а та, сидя у окна, то и дело пронзительным голосом спрашивала его о подробностях бегства разносчика: оно все еще казалось ей непостижимым. Тут к капитану подошел доктор Ситгривс; все это время он занимался своими пациентами, которых разместили довольно далеко от постоялого двора, и не подозревал ни о том, что без него произошло, ни об уходе отряда.
— Куда девались часовые, Джон? — спросил он, с удивлением озираясь вокруг. — И почему вы остались один?
— Ушли, все ушли! Данвуди увел их к реке. А нас о вами оставили охранять раненых и женщин.
— Я очень рад, — сказал доктор, — что у майора Данвуди хватило благоразумия не перевозить раненых. Эй вы, миссис Элизабет Фленеган, дайте-ка мне чего-нибудь поесть, я очень голоден! И поскорей, мне еще предстоит вскрывать труп.
— Эй вы, мистер доктор Арчибальд Ситгривс, — отвечала тем же тоном Бетти, высовывая в разбитое кухонное окошко свое краснощекое лицо, — вы, как всегда, опоздали; здесь можно закусить только шкурой Дженни да еще тем трупом, о котором вы говорите.
— Женщина, — ответил доктор в сердцах, — вы, верно, принимаете меня за людоеда! Как вы смеете так разговаривать со мной? Уймите ваш мерзкий язык и дайте поскорей что-нибудь подходящее для пустого желудка.
— И вы думаете, что обед тотчас же выскочит на стол, будто ядро из пушки? — ответила Бетти, подмигивая капитану. — А я говорю, что вам придется поголодать, пока я не приготовлю для вас кусок шкуры Дженни. Ребята слопали все подчистую.
Тут в разговор вмешался Лоутон и, желая восстановить мир, стал уверять доктора, что уже послал людей за провиантом для отряда.
Это заявление немного утихомирило хирурга, а вскоре он и вовсе забыл про голод и объявил, что немедля приступит к вскрытию трупа.
— А чей же это труп? — спросил Лоутон.
— Разносчика, — ответил Ситгривс, взглянув на столб, с которого сняли вывеску. — Я велел Холлистеру установить помост на такой высоте, чтобы шея не сместилась, когда труп опустится вниз, и теперь постараюсь сделать из него самый хорошенький скелетик во всех Северных Штатах. У парня много достоинств и кости хорошо сочленены. Уж я превращу его в настоящего красавчика. Я давно мечтал послать что-нибудь в этом роде на память моей старой тетушке в Виргинию — она была очень добра ко мне, когда я был еще мальчишкой.
— Черт возьми! — воскликнул Лоутон. — Неужели вы собираетесь послать старой леди кости мертвеца?
— А почему бы и нет? — ответил доктор. — Разве есть в природе что-нибудь совершеннее тела человека? А скелет можно назвать его первоосновой. Но что же вы сделали с трупом?
— Он тоже исчез.
— Как исчез? Кто посмел унести мою собственность?
