— Преграду, недоступную для конских копыт, могут преодолеть человеческие ноги! — воскликнул капитан.
Снова спрыгнув с седла, он перескочил через невысокую каменную ограду и начал так быстро взбираться на холм, что вскоре был уже на вершине и с высоты птичьего полета мог рассмотреть упомянутые нами скалы, со всеми их ущельями. Как только капитан поднялся наверх, он увидел какого-то человека, который тотчас скользнул между камней и скрылся по другую сторону холма.
— Вперед, Ситгривс, пришпорьте копя! — закричал капитан, бросаясь вниз, не разбирая дороги. — Подстрелите негодяя, пока он не сбежал!
Доктор тотчас исполнил первую часть приказания: не прошло и минуты, как он увидел впереди вооруженного мушкетом человека, перебегавшего дорогу с явным намерением укрыться в густом лесу.
— Остановитесь, мой друг, подождите, пожалуйста, пока не подъедет капитан Лоутон! — закричал наш доктор, глядя, как тот улепетывает с такой быстротой, что за ним не угнаться и лошади.
Однако эти слова, казалось, только усилили страх беглеца, и он помчался еще быстрей, пока не достиг лесной опушки; тут он вдруг обернулся, выстрелил в своего преследователя и мгновенно пропал в чаще. Пока Лоутон спустился на дорогу, вскочил в седло и прискакал к товарищу, беглец уже исчез.
— В какую сторону он побежал? — спросил офицер.
— Джон, — ответил спокойно врач, — не забывайте, что я принадлежу к тем, кто не участвует и сражениях.
— Куда сбежал этот негодяй? — закричал Лоутон нетерпеливо.
— Туда, куда вы не пуститесь за ним, — в лес. Но повторяю, Джон: не забывайте, что я не участвую в сражениях.
Раздосадованный капитан, убедившись, что враг исчез, повернулся к доктору и бросил на него гневный взгляд; но мало-помалу лицо его смягчилось, сурово сдвинутые брови распрямились, резкие складки разгладились и в сердитых глазах снова зажглись искорки смеха, которые так часто в них мелькали. Доктор с достоинством сидел на лошади, выпрямив свое тощее тело и высоко вскинув голову, как человек, возмущенный несправедливым обвинением.
— Почему вы дали этому негодяю сбежать? — спросил капитан. — Если б я только достал его своей саблей, вы получили бы хороший труп для вскрытия.
— Я ничего не мог поделать, — ответил доктор, указывая на изгородь, перед которой он остановил свою лошадь. — Мошенник перепрыгнул через ограду, а я остался по эту сторону, как видите. Он не пожелал слушать мои уговоры и не обратил никакого внимания на то, что вы хотели побеседовать с ним.
— Этакий невежа, что и говорить! Но почему вы не перескочили через забор и не задержали его? Смотрите, в нем не хватает нескольких перекладин — даже Бетти Фленеган могла бы перебраться через него верхом на корове.
Только тут доктор оторвал взгляд от места, где скрылся беглец, и посмотрел на товарища. Однако он все так же гордо держал голову, когда ответил:
— По моему скромному разумению, капитан Лоутон, ни миссис Элизабет Фленеган, ни ее корова не могут служить примером для доктора Арчибальда Ситгривса: было бы сомнительной честью для науки, если бы доктор медицины безрассудно сломал себе обе ноги, ударившись о перекладины какой-то загородки.
И с этими словами доктор вытянул свои нижние конечности, придав им почти горизонтальное положение, — поза, в которой он и вправду не мог бы преодолеть никакое препятствие; но капитан не стал смотреть на это наглядное доказательство невозможности действовать и сердито возразил:
— Какие глупости! Тут вас ничто бы не задержало. Я мог бы перескочить через этот забор с целым взводом в полном вооружении, даже не пришпорив коня. Когда мы ходили в атаку на пехоту, мы не раз брали барьеры куда опаснее вашего забора!
— Я попросил бы вас помнить, капитан Джон Лоутон, что я отнюдь не берейтор вашего полка, не сержант, обучающий солдат, и не взбалмошный корнет; нет, сэр, говорю это с должным уважением к чинам, установленным Континентальным конгрессом, и я не ветреный капитан, который так же мало ценит свою жизнь, как и жизнь своих врагов. Я только бедный, скромный ученый, сэр, всего лишь доктор медицины, недостойный питомец Эдинбургского университета и хирург драгунского полка; только и всего, капитан Джон Лоутон, смею вас уверить.
Закончив свою речь, доктор повернул лошадь и двинулся по направлению к коттеджу “Белые акации”.
— Увы, вы говорите правду, — проворчал капитан. — Будь со мной самый плохонький всадник из моего отряда, я изловил бы мерзавца и отдал бы хоть одну жертву правосудию. Но право, Арчибальд, ни один человек не может хорошо ездить верхом, так широко расставив ноги, словно колосс Родосский 41. Вы не должны стоять все время на стременах: сжимайте посильнее бока лошади коленями.
— Хотя я отношусь с должным уважением к вашей опытности, капитан Лоутон, — ответил доктор, — однако не считаю себя неспособным судить о мускульной силе, будь то в коленях или в другой части человеческого тела. И, если даже образование у меня довольно скромное, я все же отлично знаю, что чем шире основание, тем прочнее держится постройка.
— Значит, вы хотите загородить всю дорогу, на которой могли бы уместиться шесть всадников в ряд, и потому вытягиваете ноги в стороны подобно косам на древних колесницах 42?
Упоминание о древнем обычае немного смягчило возмущенного доктора, и он ответил уже не так высокомерно:
— Вы должны отзываться с почтением об обычаях наших предков, ибо, хотя они и были несведущи в вопросах науки и особенно в хирургии, им принадлежит немало блестящих догадок, которые нам пришлось только развивать. И я не сомневаюсь, сэр, что Гален оперировал воинов, раненных именно теми косами, о которых вы упоминали, хотя мы и не встречаем подтверждения этому у современных писателей. О, эти косы, наверное, наносили ужасные раны и, без сомнения, причиняли немало затруднений медикам того времени.
— Иногда тело бывало перерезано пополам, и лекарям приходилось проявлять все свое мастерство, чтобы соединить куски в одно целое. Но я не сомневаюсь, что при их учености и великом искусстве им это удавалось.
— Как! Соединить человеческое тело, разрезанное на две части острым инструментом, и вдохнуть в него жизнь?
— Ну да, части тела, разрезанного косой, вновь соединяли в одно для выполнения военных задач.
— Но это невозможно, совершенно невозможно! — воскликнул доктор. — Напрасно человеческое искусство пыталось бы бороться с законами природы, капитан Лоутон. Вы только подумайте, дорогой мой, ведь в таком случае разрезали все артерии, все внутренние органы, разрывали все нервы, сухожилия, и вдобавок, что еще существенней…
