— Откуда вам знать, что могу?
— Ваше Высочество, — терпеливо вздохнул Хауэр, — через мои руки прошло достаточно оболтусов и одаренных парней, чтобы я мог судить о способностях очередного из них. Меня, знаете, весьма тешит тот факт, что будущий правитель Империи не полагает себя по изначальному определению лучше всякого иного ее обитателя, однако подобная мысль должна вести к желанию учиться, узнавать новое, испытывать новое и — стать таки лучше, чем все ваши подданные вместе взятые, но не к тому, чтобы плевать в потолок, философствуя о талантах.
— Я, кажется, ни разу не отказался исполнить то, что вами было велено, майстер Хауэр.
— Верно, — согласился тот, — ни разу. Однако исполняете, будто механизм. Словно делаете то, в чем нет для вас смысла, даже когда в ответ на ваши недоумения я даю вполне внятные истолкования, даже когда вы с ними соглашаетесь. Вы работаете — как машина, как мельница. Без души. Без огонька. В крестьянине за плугом больше вдохновения, чем в вас.
Фон Редер на сей раз за наследника не вступился, не призвал инструктора быть обходительней в выражениях, не выдал ни одного язвительного замечания, однако вперившийся в затылок, точно острие, взгляд Курт продолжал ощущать по-прежнему, начиная все больше раздражаться. От конфликтов он никогда не бежал, однако столь назойливое и беспричинное желание спровоцировать свару начинало уже выводить из себя.
— На одном вдохновении далеко не уехать, — возразил Фридрих убежденно. — Я не отлыниваю…
— Я вас не в этом винил, Ваше Высочество.
— …я не пытаюсь сказать, что вся ваша наука бессмысленна, я лишь пытаюсь сделать все наилучшим образом. Возможно, я несколько дотошен и занудлив в своем подходе к этому, однако вдохновение, по моему твердому убеждению, может прийти только тогда, когда уже заучены основы, образцы, техника. Иначе, если взять за пример упомянутое вами стихосложение, из голого наития может выйти похабная трактирная песенка.
— Начните с этого, — пожал плечами Хауэр. — Вдохновенная похабщина куда лучше технически выверенной, но бездарной поэмы.
Фон Редер пренебрежительно фыркнул, однако не произнес ни слова; пристальный взгляд в спину все так же давил на нервы, и Курт, поправ все предписания касательно сохранения мира и спокойствия, обернулся, намереваясь сделать барону внушение. Заготовленные уже нелестные слова застряли в горле, не сорвавшись с губ: фон Редер в его сторону не смотрел, одаряя насмешливыми взорами стоящего напротив него Альфреда Хауэра. Оба телохранителя также не обращали на майстера инквизитора с помощником ни малейшего внимания, глядя один — в сторону поворота у монастырской стены, другой — на пройденную Куртом полосу препятствий. Самым же неприятным было то, что ощущение взгляда в затылок по-прежнему осталось, все такое же холодное и раздражающее.
— Взгляните на себя на плацу, — продолжал Хауэр наставительно. — Припомните, что и как вы делали вчера, да и все эти два месяца вообще. Вы пассивны. Расшевелить вас, заставить напасть, атаковать первым, испробовать какой-то подход по собственной инициативе стоит усилий немыслимых.
— Может, это просто мой стиль.
— Ах, стиль. А если я — злобный разбойник, отвлекающий вас на себя, пока мой сообщник тащит в отдаленную башню прекрасную принцессу, дабы там ее гнусно поять? Что вы скажете в ответ на ее жалобные вопли? Крикнете ей: «Потерпи, дорогая, у меня такой стиль»?
— Если придется, я смогу…
— Ничего вы не сможете, — оборвал тот. — Как вы можете что-то суметь, когда припрет, если вы никогда этого не пробовали? Если не отрабатывали такой ситуации — как сможете достойно действовать в ней?
Ответа наследника Курт не услышал, исподволь оглядываясь и пытаясь понять, отчего все еще щиплет холодом меж лопаток и давит затылок чей-то взгляд.
— В чем дело? — чуть слышно спросил Бруно, медленно подойдя ближе. — На тебе лица нет.
Курт отозвался не сразу, неспешно развернувшись и окинув взглядом пустынный плац в отдалении, безлюдную тропку вокруг главного корпуса, стоящих в двух шагах от Фридриха телохранителей и фон Редера…
— Не знаю, — так же тихо проговорил Курт наконец. — Что-то не так.
— Что?
— Не знаю, — повторил он, медленно скользя взглядом вверх по каменной стене монастыря. — Что-то. Словно смотрит кто-то в спину.
— Это паранойя; для тебя состояние нормальное, — успокаивающе усмехнулся помощник, и он раздраженно поморщился, осматривая темные провалы окон, кромку стены и серый камень зубцов над крышей…
Крыша.
Плоская ровная площадка крыши, скрытая от глаз рядом высоких зубцов…
Воспринять, понять, осознать, что именно произошло в эти полтора мгновения и как, он сумел только некоторое время спустя, потом, вспоминая и пытаясь разложить на части захваченную одним мигом реальность, но даже и тогда не был до конца уверен, почему все произошло так, а не иначе. Наверное, была тень у одного из зубцов. Наверное. Возможно, очертания этой тени всколыхнули в памяти какие-то воспоминания, увязав их с вполне определенным образом. Возможно. В одном Курт не сомневался, убеждаясь в этой истине уже не в первый десяток раз за долгие годы службы: метафорические сентенции Хауэра несут в себе смысл весьма четкий, а главное — верный. Рассудочно выводов сделано не было, никаких решений не пронеслось в уме, даже стремительных, даже сделанных мельком, даже походя, да это оказалось и ни к чему — тело неверных выводов сделать не могло.
Тело метнулось вперед, не дожидаясь приказа разума, а быть может, даже и вопреки ему; оба телохранителя устремились наперерез, краем глаза успел уловить смазанный силуэт — фон Редер бросился к нему, пытаясь перекрыть дорогу, увиделся напрягшийся взгляд Хауэра и изумленный — наследника. И даже показалось, что послышался свист, с которым приближается арбалетная стрела, пропарывая воздух; это было невозможно — скорость сорвавшегося с металлической струны снаряда была бешеной, немыслимой — но это невозможное все же случилось, и уже не в первый раз за время службы…
Рукав тренировочной куртки Фридриха Курт рванул на себя и в сторону, чей-то остерегающий возглас саданул по ушам, и громко, оглушительно, с коротким сухим чпоком в человеческое тело ударил арбалетный болт. Наземь Курт повалился вместе с наследником и одним из телохранителей, ощущая, как по лицу стекают тягучие капли брызнувшей россыпью чужой крови.
Такое уже случалось прежде — время текло не так, как ему полагалось от сотворения мира. Порою оно начинало тянуться, вмещая в единый миг множество событий и решений, а случалось, что мгновения бежали, бежали минуты, а мысли и деяния, невозможно медлительные, не поспевали за ними.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
