было дальше? – спросила Коффи.
– Я… – Из глубины желудка поднялась волна тошноты. Следующие слова, которые ему нужно произнести, будут самыми трудными. Он попытался выговорить их, чувствуя, как кожа становится липкой, и снова посмотрел, как палец Коффи описывает круги. Он заставил себя сосредоточиться на этом движении, а не на том, как он себя чувствует. – Я… убежал.
Ему было физически больно это произнести, боль оказалась сильнее, чем он ожидал. Слезы стыда жгли глаза, а горло сжалось, так что он едва мог дышать. Он попытался заговорить снова, но обнаружил, что просто не способен. Кожа будто горела, все внутри пылало. И он этого заслуживал. Он заслуживал страданий за то, что сделал. Он крепко зажмурился, ощущая, как папин голос наполняет его сознание, переставая быть невнятным и полным боли, становясь холодным и острым как бритва.
«Ты оставил меня, – произнес этот новый голос. – Ты оставил меня умирать».
Экон поморщился. Он сделал это. Он оказался трусом. Папа пришел спасти его, а он просто его бросил. Он позволил этому существу – монстру — разорвать отца в клочья. Он позволил ему умереть в джунглях, оставил его одного.
«Трус, – произнес отец голосом, полным насмешки. – Ты трус. Камау никогда бы не сбежал, мой лучший сын остался бы…»
Это была правда. Камау был лучше его – сильнее, умнее, смелее. Брат всегда был лучшим сыном, а он был младшим, худшим сыном.
– Экон.
Что-то холодное коснулось щеки, заставив его поднять глаза от земли. Коффи смотрела на него, не отводя взгляда.
– Расскажи, что было дальше, – тихо сказала она. – Пожалуйста.
– Да ничего особенного. – Экон пнул землю. – Я вернулся, а папы нет. На следующее утро его тело нашли на краю джунглей. Похоже, он пытался выйти к дому, но… не смог. Позже его чествовали как героя за то, что он пытался в одиночку убить Шетани. Никто так и не узнал, из-за чего он погиб на самом деле — из-за меня.
– Экон… – тихо произнесла Коффи. – Ты был просто ребенком.
Он покачал головой.
– Папа погиб, потому что пытался меня спасти, – резко сказал Экон. – Шетани уничтожило его тело, но его жизнь забрал я. – Он обвел рукой деревья вокруг: – Даже джунгли это знают.
Коффи нахмурилась:
– О чем ты?
– Я… – Он помолчал. Об этом он тоже никогда никому не рассказывал. Он вспомнил ту старуху, которую видел недавно, – она будто знала, что джунгли призывали его. Он сглотнул. – Иногда, когда оказываюсь рядом с джунглями, я слышу голос отца. Будто призрак зовет, обвиняет меня… Я слышу его последние десять лет.
– Экон. – Коффи, казалось, тщательно подбирала слова. – То, что я сейчас скажу, может прозвучать странно, но выслушай меня, ладно?
Экон кивнул.
– За свою жизнь я не прочитала много книг, – осторожно проговорила она. – Я не такая, как этот Нкрума или еще какой-нибудь старик, который знает много важных слов. Но с тех пор, как мы пришли в эти джунгли, я кое-что заметила. – Она подняла глаза, глядя на деревья вокруг. – Это место, Великие джунгли, оно живое. Может, мы не можем этого понять в полной мере, но я думаю… думаю, у них есть личность, может, даже ум.
Экон нахмурился:
– И что?
– А то, – уверенно произнесла она. – Я думаю, что в каком-то смысле они возвращают тебе то, что ты им даешь. Подумай об этом. – Она продолжила, прежде чем Экон успел ее перебить: – Когда мы наткнулись на Анатсу, мы были напуганы, и что случилось?
– Пауки, – ответил Экон.
Коффи кивнула.
– А помнишь грутсленга? Он появился только после того, как мы начали спорить, куда идти.
Экон ничего не сказал.
– И вот я задумалась, – продолжала рассуждать она. – Если что-то плохое случилось здесь, когда ты был маленьким, если эмоции, которые у тебя возникали, когда ты думал о джунглях, всегда плохие, может, именно это джунгли тебе всегда и возвращали. И единственный способ это прекратить – встретиться с эмоциями лицом к лицу.
Экон обдумал ее слова. Они напомнили ему то, что однажды сказал брат Уго.
Кошмары преследуют нас, как дикие звери, но исчезают при свете дня.
Свет дня. Брат Уго сказал ему, что единственный способ избавиться от проблем – встретиться с ними лицом к лицу, но…
– Как? – В горле пересохло, и голос звучал хрипло. Он едва слышал сам себя.
– Встреться с ними, – твердо сказала Коффи. – Не убегай больше. – Она сжала его руку. – И ты не должен делать это в одиночку. Я здесь, с тобой.
– Я не знаю, как это сделать.
– Признай, что случилось, – прошептала она. – Что на самом деле случилось. А потом прости себя за это.
Экон закрыл глаза и сжал ладони. Непрошеные образы обрушивались на него, но он больше не пытался отвести взгляд. Он видел джунгли, кровь на листьях, глаза монстра, который надвигался на него. Он помнил страх, противоестественный холод и то, как сердце гулко колотилось в груди.
– Экон.
Папа был рядом, он не лежал в луже крови, а просто стоял рядом с ним. Экон помнил, как встретился с ним взглядом.
– Экон, – сказал папа. – Иди домой.
– Нет. – Экон не хотел оставлять отца. – Но, папа…
– Экон, пожалуйста. – В папином голосе появилось напряжение, но не от страха. Шетани по-прежнему держалось вблизи, наблюдало за ними, явно выбирая, на кого из них броситься первым. Папа медленно перевел взгляд с Шетани на Экона. – Все в порядке. Я отвлеку его, – сказал он. – Считай шаги, пока не доберешься до дома. Мох всегда растет на северной стороне деревьев, потому иди так, чтобы он был с противоположной стороны. Иди на юг, пока не окажешься дома. Я догоню. Со мной все будет в порядке.
– Папа. – Экон ощутил, как по лицу текут горячие слезы. – Я не хочу тебя покидать.
– Я тебя догоню. – В папином голосе звучало тепло. Он врал, но Экон этого не знал. – Пожалуйста, сынок, иди.
И Экон побежал. Деревья поднимались ему навстречу, а он несся в ту сторону, куда указал отец. Он помнил, что пытался заметить мох, пытался считать шаги, но постоянно сбивался.
Раз… два… три… семь…
Он не мог досчитать так далеко, не сбившись. Он попытался снова. Раз… два… три. Три. Он может досчитать до трех и не растеряться. Он сосредоточился на этих числах, стараясь, чтобы шаги попадали в такт.
Раз-два-три. Раз-два-три. Раз-два-три.
Пальцы забарабанили по воздуху, помогая ему не сбиться. Он нашел ритм, и тогда бежать стало легче.
Раз-два-три. Раз-два-три. Раз-два-три.
Три. Он решил, что три — это хорошее число. Три всегда будет хорошим числом.
«Экон. – Он
