Николай Красавченко и Владимир Пчелинцев тоже написали отчеты. С ними студенческая делегация сначала выступила на заседании секретариата ЦК ВЛКСМ, затем — в Главном политическом управлении РККА, потом, 20 января 1943 года, — на совещании молодежного комитета Совинформбюро. Стенограмма этого совещания послужила основой для большой радиопередачи, и миллионы жителей СССР узнали много интересного о путешествии по капиталистическим городам и весям трех комсомольцев, агитировавших в США, Великобритании и Канаде за скорейшее открытие второго фронта в Западной Европе. Как отнеслись к этому волнующему рассказу радиослушатели, осталось неизвестным. Зато начальство оценку делегации заграницей выставило. Красавченко и Пчелинцев удостоились простой похвалы: «хорошо», Павличенко — особой: «отлично».
Вслед за этим им объявили, что делегация расформирована. Николай Красавченко вернулся на работу в Московский городской комитет ВЛКСМ. Владимир Пчелинцев вскоре отправился на фронт, где продолжал храбро уничтожать вражеских солдат и офицеров из снайперской винтовки и к концу войны довел свой счет до 450 человек. Людмила тоже собралась в дальнюю дорогу, поскольку переформированная 32-я гвардейская дивизия ВДВ влилась в воздушно-десантный корпус и его направляли куда-то на юг, вроде бы в Краснодарский край.
Но все оказалось гораздо сложнее…
В один прекрасный день Павличенко вызвали в оперативный отдел дивизии. Там с ней долго беседовал очень вежливый человек в гимнастерке с капитанскими петлицами светло-синего цвета. Его вопросы сначала касались познаний младшего лейтенанта в иностранном языке: где она его усовершенствовала, ведь ни в советской школе, ни в вузе разговорному английскому не учат, максимум — чтению со словарем. Затем они беседовали о боевой биографии младшего лейтенанта: от боя у крепости Татарбунары до севастопольской обороны, причем капитан знал, кем был на самом деле Алексей Аркадьевич Киценко. Завершилось все ее рассказом о выступлениях на митингах, поездках с Элеонорой Рузвельт по Среднему Западу и восточному побережью США. Людмила отвечала коротко, четко, взвешенно, нисколько не волнуясь. Потом незнакомец предложил ей заполнить пятистраничную анкету. Таких бумаг она еще не видала. Сообщить разные подробности требовалось не только о себе, но и о родителях, близких родственниках, бабушках и дедушках: как жили, чем занимались, где похоронены.
— Едва ли вы поедете на фронт, — наконец сказал чекист, быстро перелистав анкету.
— Это почему, товарищ капитан?
— Стрелять в цель из винтовки — дело, в общем-то, нехитрое, Людмила Михайловна. Мы найдем для вас другое занятие. Оно будет больше соответствовать вашим неординарным способностям.
— Я снайпер! — возразила Людмила.
— Прежде всего, вы офицер и давали присягу…
Как-то поздним вечером они с матушкой коротали время под музыку из радиоприемника. Павличенко привезла его из Соединенных Штатов, и качество звучания он имел отличное. Передавали концерт по заявкам победителей, солдат и офицеров Сталинградского фронта, в феврале завершивших разгром немецкой армии генерал-полковника Паулюса: немного классики, немного народных песен, немного советской эстрады. Стук в дверь раздался неожиданно. Вошли два молодых офицера НКВД, поздоровались и предложили Людмиле собираться потому, что она сейчас поедет с ними.
Бедная Елена Трофимовна, вытиравшая чашки, вымытые после вечернего чаепития, уронила одну на пол. От страха у нее задрожали руки. Ни для кого не было секретом то, каким образом проходят сейчас аресты. Сотрудники компетентных органов появляются в домах подозреваемых внезапно, разговаривают вежливо, увозят свои жертвы быстро. Люда надела гимнастерку, перекинула через плечо портупею, стала стягивать на талии командирский ремень. С правой стороны на нем держалась кобура пистолета ТТ. Если они прикажут ее снять, отберут пистолет, — значит это арест. Если оружие останется, это может быть вызовом к высокому начальству.
Лейтенанты НКВД про пистолет ей ничего не сказали. Их внимание привлек канадский винчестер, который висел на стенке шкафа. Они попросили разрешения взять его в руки, осмотрели затвор, ствол, цевье, приклад, сделанный из светлого орехового дерева, поинтересовались калибром ружья, поговорили о небольшом его весе: всего 3,4 кг — и длине: всего 100 см. Павличенко уже надевала шинель (пистолет оставался при ней). Чекисты вернули ружье на место, удивленно оглянулись на Елену Трофимовну. Она подошла к дочери и молча протянула ей узелок с необходимыми для пребывания в тюрьме вещами.
— Людмила Михайловна едет в Кремль, — сказал один из них.
— В Кремль?! — Людмила метнулась к книжной полке, схватила англо-русский словарь, сунула его в карман, а учебник английской грамматики — за борт шинели, ведь это были ЕГО книги.
— Люся! — всхлипнула Елена Трофимовна, без сил опустившись на табуретку. — Когда ты вернешься?
— Не беспокойся, мамуся, — младший лейтенант обняла родительницу и шепнула ей на ухо: — Все будет хорошо…
Расстояние от улицы Стромынка до центра Москвы составляло примерно десять километров. Осталась за спиной набережная реки Яузы, старинные кирпичные дома и уродливые постройки советского времени вроде клуба имени Русакова, второй этаж которого напоминал часть огромной шестеренки. Лучи от двух фар автомобиля выхватывали из темноты то деревья на бульваре, то рельсы трамвайных путей, то стены многоэтажных зданий. По широкой Русаковской улице они добрались до Каланчевки, миновали Садовое и Бульварное кольцо и попали на проспект Маркса. Отсюда до Кремля было рукой подать. Уже просматривались рубиновые звезды на башнях, волшебно сияющие в вышине.
В приемной лейтенанты галантно помогли Людмиле снять шинель. Расстегнув кобуру пистолета, она отдала оружие секретарю Сталина, лысому, полноватому, невысокому человеку — Поскребышеву Александру Николаевичу. Он положил ТТ в выдвижной ящик стола, сказал, что забрать его можно после визита, и любезно предложил ей, указывая на дверь: «Проходите. Товарищ Сталин вас ждет».
Темно-коричневые дубовые панели в кабинете, два стола составленные в виде буквы «Т», очень большая карта, закрытая шторками, — все это находилось здесь и в августе 1942 года, когда комсомольско-молодежная делегация отправлялась в США. Только теперь снайпер Люда стояла перед Генеральным секретарем ВКП(б) одна. Он, одетый во френч и брюки, заправленные в высокие сапоги, шагнул ей навстречу и приветливо улыбнулся:
— Здравствуйте, Людмила Михайловна!
— Здравия желаю, товарищ Главнокомандующий! Вот ваши книги: словарь и учебник, — она положила их на край длинного стола.
— Пригодились?
— Очень. Все-таки смогла говорить.
— Я слышал об успехе вашей поездки.
— Мы старались выполнить ваш приказ, — Павличенко вытянулась по стойке «смирно» и, как предписывает Устав, смотрела прямо в глаза высокому начальству.
— Да вы садитесь, — Иосиф Виссарионович указал на стул возле стола и сам сел напротив младшего лейтенанта. — Говорят, по приглашению президента Рузвельта и его супруги Элеоноры вы неделю провели в их поместье «Гайд-парк»?
— Так точно, товарищ Сталин!
— Возможно, осенью мне тоже придется встретиться с этим американцем, — Главнокомандующий поднес ко рту свою знаменитую трубку и сделал глубокую затяжку. — Расскажите, что они за люди…
Сначала она волновалась и потому говорила торопливо, даже немного бессвязно. Но Генеральный секретарь ВКП(б) слушал снайпера так внимательно, так сосредоточенно, не перебивая и не задавая вопросов, что постепенно Люда увлеклась собственными воспоминаниями. Все-таки она была прекрасным рассказчиком. Характеры американских знакомых, обрисованные в речи Павличенко, получались яркими и достоверными. Ее повествование, совершенно искреннее, блиставшее меткими шутками, с каждой минутой нравилось вождю мирового пролетариата больше и больше.
Его лицо, смугловатое, с легкими оспинами, всегда очень серьезное, приобрело более спокойное, безмятежное выражение. Иосиф Виссарионович улыбался ее остротам и, поддерживая разговор, стал делать замечания, задавать вопросы. Она поддалась его обаянию и отвечала легко, весело, с удовольствием припоминая разные детали своего путешествия по Соединенным Штатам, Канаде и Великобритании. Никакого восхищения или пиетета перед англосаксами Людмила не испытывала. В нынешнем устном ее отчете чувствовался трезвый взгляд на них истинно русского человека и патриота.
Для Сталина она была достойным представителем того, малознакомого ему молодого поколения, которое сейчас приняло на свои плечи основную тяжесть беспощадной, суровой войны и исполняло долг перед Отечеством честно, непреклонно, беззаветно. Он посматривал на снайпера Люду с интересом: девушка-солдат прошла армейскую школу, отличилась на фронте, метко стреляя во врагов, и наилучшим образом проявила себя на дипломатическом поприще. Настоящий самородок!
