Она должна разрешиться в первой половине июня. Это будет тяжелое время. Да поможет нам Бог…
Сегодня наконец я получил известия от брата. Он только что прибыл в Дрезден, где остановился, чтобы провести курс лечения серой, как три года тому назад в Вене. Бедняга еще ничего не знал о нашем несчастье, но из его письма видно, что у него было самое определенное и ясное предчувствие. Я никогда не видывал ничего похожего на это. Не пересылаю вам его письма, ибо оно чересчур расстроило бы вас. Он только и говорит мне, что о своих страхах и опасениях получить плохие известия…
Все это, помимо огорчения, приводит меня в большое замешательство. По его словам, предпринятое им лечение вполне можно было бы отложить до возвращения в Россию, — однако, раз уж оно начато, я не хотел бы его прерывать. А как только он узнает о нашем несчастье, он не преминет все бросить, чтобы вернуться возможно скорее, и как бы то, что он так внезапно прервет лечение, не повредило его здоровью. По многим причинам было бы гораздо лучше, если бы он узнал печальную новость лишь по возвращении к нам… Двухнедельная отсрочка ничего существенно не изменит. Я надеюсь также, что ко времени его приезда буду в состоянии отлучиться из Петербурга и мы сможем вместе приехать к вам. Само собою разумеется, я устроюсь так, чтобы прожить с вами возможно дольше, быть может мне удастся, любезнейшая маминька, и всю будущую зиму провести в Москве.
Я предвижу, что положение наших дел потребует от нас принятия каких-либо решительных мер, а все это вызовет необходимость несколько месяцев находиться поблизости друг к другу… Пока же храни вас Господь, любезнейшая маминька, огради он вас Своим милосердием и сохрани вас для ваших детей…
Мой самый сердечный привет Дашиньке и ее мужу.
Ф. Т.
Тютчевой Е. Л. и др., 30 мая 1846*
120. Е. Л. ТЮТЧЕВОЙ и Д. И. СУШКОВОЙ 30 мая 1846 г. Петербург
St-Pétersbourg. Jeudi. 30 mai 1846
J’adresse cette lettre à Ovstoug dans l’espoir, chère maman, qu’elle vous y trouvera encore. Aujourd’hui vers les 4 h<eures> de l’après-midi ma femme est heureusement accouchée d’un garçon. Puisse cette nouvelle, chère et bonne maman, vous faire éprouver quelque consolation au milieu de vos peines. — Jusqu’à présent tout est allé de la manière la plus satisfaisante. Puisse la bonté Divine nous protéger jusqu’au bout. — Cette fois elle aussi, bien que moi, nous désirions vivement un garçon, et je n’ai pas besoin de vous en dire la raison.
Il y a eu 37 jours aujourd’hui que celui qui devait être son parrain nous a quittés… Mais qu’il nous soit permis d’espérer et de croire qu’il daignera l’être dans le Ciel, comme il voulait l’être ici-bas… Et c’est vous, n’est-ce pas, qui serez sa marraine, chère maman…
La délivrance a eu lieu beaucoup plus tôt qu’elle ne l’avait supposé. Ce matin elle se disposait à écrire à Dorothée, lorsque les douleurs ont commencé, et ce n’est qu’au tout dernier moment qu’elle a consenti à faire chercher sa sage-femme. C’est moi alors qui pour ma satisfaction personnelle lui ai adjoint un accoucheur…
Chère maman, si cette lettre vous trouve encore à Ovstoug, ce sera au moment même, où vous le quitterez. Croyez bien que depuis longtemps je partage avec vous toute l’amertume de ces derniers instants. J’ose à peine vous en parler. Mais ma pensée ne vous quitte pas… Ce me sera un grand soulagement que de vous savoir à Moscou… Et vous, ma chère Dorothée, que je vous remercie, au nom de ma femme, de la lettre que vous lui avez écrite et des détails qu’elle contient. J’ai eu de la peine à empêcher Nesty de vous écrire au moment même, où l’on était occupé à faire sa toilette d’accouchée… Jusqu’à présent dans aucune de mes lettres je ne vous ai parlé de Pauline Tutchef, ne sachant pas, si elle était avec vous. Mais d’après les nouvelles que vous m’en donnez je vous supplie, ma bonne amie, de lui dire de ma part tout ce que votre cœur vous suggéra. Dites-lui bien que l’affection qu’elle avait trouvé dans notre père, elle ne cessera de la trouver dans aucun de ses enfants et que quelque soit le parti qu’elle prenne, elle trouvera dans mon frère aussi bien que dans moi la plus vive et la plus sincère sollicitude pour son sort.
Мне бы хотелось также, Дашинька, чтобы ты сказала от меня доброму Василию*, что я очень знаю и живо чувствую, чем папинька был для него и чем он был для папиньки… Я помню очень папинькины слова про него в последние дни нашего свидания в Москве, и хотя до сих пор Василий и я, мы мало друг друга знаем, но он, конечно, не сумневается, что тот, кто, как он, любил покойного отца с сыновнею нежностью, найдет во мне и в брате самую родственную дружбу.
Adieu, chère amie. Mes plus tendres amitiés à votre excellent mari.
Je baise les mains à maman…
Перевод
С.-Петербург. Четверг. 30 мая 1846
Адресую это письмо в Овстуг, любезная маминька, в надежде, что оно застанет еще вас там. Сегодня в 4 часа пополудни моя жена благополучно разрешилась мальчиком. Дай Бог, чтобы это известие, милая, добрая маминька, хоть немного утешило вас в вашем горе. — До сих пор все шло самым благополучным образом. Пусть милость Божия не оставит нас до конца. — В этот раз мы оба горячо желали мальчика и нет нужды объяснять вам, почему. Сегодня исполнилось 37 дней с того времени, как тот, кто должен был стать его крестным отцом, покинул нас… Но мы смеем надеяться и верить, что он станет его заступником там, на небесах, как он желал быть им здесь, на земле… А вы, любезная маминька, конечно, не откажетесь стать крестной матерью…
Роды прошли гораздо раньше, чем она предполагала. Сегодня утром она собралась писать Дашиньке, но начались схватки, и только в самую последнюю минуту она согласилась послать за акушеркой. И к моему великому удовлетворению, я принял на себя роль помощника акушерки…
Любезная маминька, если это письмо еще застанет вас в Овстуге, то перед самым отъездом. Поверьте, что все это время я разделяю с вами все горе последних минут. Я едва осмеливаюсь писать вам это. Но мысль моя не покидает вас… Для меня будет большим утешением знать, что вы в Москве… А тебя, милая Дашинька, я благодарю от имени жены за твое письмо к ней и за все сообщенные подробности. Я с трудом помешал Нести писать к тебе в те самые минуты, когда ее начали готовить к родам… До сих пор ни в одном из моих писем я не говорил тебе о Полине Тютчевой, потому что не знал, с вами ли она. Но теперь, после того, что ты мне сообщила, умоляю тебя, любезный друг, скажи ей от меня все то, что подскажет твое сердце. Скажи, что привязанность, какую питал к ней наш отец, она найдет неизменной во всех его детях, и какое бы она ни приняла решение, она найдет и во мне и в брате самое искреннее участие к ее судьбе.
Мне бы хотелось также, Дашинька, чтобы ты сказала от меня доброму Василию*, что я очень знаю и живо чувствую, чем папинька был для него и чем он был для папиньки… Я помню очень папинькины слова про него в последние дни нашего свидания в Москве, и хотя до сих пор Василий и я, мы мало друг друга знаем, но он, конечно, не сумневается, что тот, кто, как он, любил покойного отца с сыновнею нежностью, найдет во мне и в брате самую родственную дружбу.
Прощай, любезный друг. Мой дружеский поклон твоему бесценному мужу.
Целую ручки у маминьки…
Тютчевой Е. Л., 26 июня 1846*
121. Е. Л. ТЮТЧЕВОЙ 26 июня 1846 г. Петербург
A maman
Si j’ai voulu, chère maman, vous laisser ignorer la lettre de Nicolas*, c’est que j’avais bien prévu qu’elle vous causerait des inquiétudes tout à fait inutiles. Les nouvelles que me donne Stieglitz* relativement à sa santé, sont des plus rassurantes, et je m’attends d’un jour à l’autre à le voir arriver parmi nous. Je n’ai pas besoin de vous dire que je n’attends que son arrivée pour aller vous rejoindre à Moscou. Cela m’est une grande consolation que de vous y savoir. Le séjour d’Ovstoug ne pouvait à la longue vous convenir, quelque pénible et profondément douloureux qu’ait été le moment du départ.
Remerciez, je vous prie, Dorothée de la promptitude toute aimable qu’elle a mise à nous envoyer l’argent. Je ne manquerai pas d’écrire sans retard à Василий pour l’engager à lui restituer la somme qu’elle vient de nous avancer et je lui enverrai aussi quittance de l’argent que je lui demande. C’est avec la plus grande répugnance que je me vois obligé d’en dépenser une part beaucoup trop considérable pour compléter la bêtise de mon équipement*. Mais il n’y avait pas moyen de s’y soustraire. Comme les fêtes dureront plusieurs jours, je logerai à la campagne de la Gr<ande>-Duchesse Marie chez son Grand-Maître, le Comte M. Wielhorsky qui a eu l’amabilité de m’offrir un gîte*.
Hier j’ai conduit Anna et Mad. Dugaillon* à Pétersb<ourg>. C’était hier le jour des fiançailles, et le temps était magnifique. Depuis quelques jours nous avons le plus magnifique temps du monde.
Vous savez que Mad. Dugaillon nous quitte, bien à contre-cœur toutefois. Nous la regrettons aussi, d’autant plus que je sais par expérience la difficulté qu’il y a de trouver à remplacer une gouvernante dont on est satisfait.
Anna me charge de baiser bien tendrement vos mains et de vous remercier de ce que vous voulez bien lui faire dire par moi. Elle aussi a une très grande envie d’aller vous rejoindre. Vous trouverez en elle un naturel très affectueux et très aimant — et un cœur qui vous est déjà tout dévoué. C’est pour elle surtout que je désire Moscou*.
La santé de ma femme, Dieu merci, s’est remise cette fois beaucoup plus vite que je n’osais l’espérer. C’est grâce, en grande partie, au traitement homéopathique qu’elle a suivi et qui entre les mains d’un médecin intelligent, comme est le sien, est le seul qui convienne à sa nature.
J’ai eu par la cousine Mouravieff des détails sur votre arrivée à Moscou et sur votre première entrevue avec la tante Надежда Ник<олаевна>… Cela m’a fait penser à celle qui nous attend…
De grâce, chère maman, ne soyez pas en peine, plus qu’il n’y a lieu de l’être, de Nicolas. L’état de sa santé est satisfaisante, c’est l’essentiel et quant à son moral, eh bien, il se remettra aussi dès qu’il sera parmi nous.
Mille tendresses à Dorothée et à Ник<олай> Васильевич.
Перевод
Маминьке
Если я решил, любезная маминька, не посылать вам письмо Николушки*, то лишь потому, что я предвидел, что оно принесет вам только ненужное беспокойство. Известия о его здоровье, сообщенные мне Штиглицем*, самые обнадеживающие, и я его ожидаю со дня на день к нам. Нет нужды говорить, что я жду только его приезда, чтобы вместе с ним отправиться к вам в Москву. Для меня большое утешение знать, что вы уже там. Длительное пребывание в Овстуге для вас не годится, какой бы тяжелой и болезненной ни была минута отъезда.
