— А у меня не может быть такого отца, как вы!
Мимо проходят актеры московских театров, их узнают, передают букеты цветов — их-то пропускают…»
М. Сорокин: «В длиннющей ленте, растянутой на километры, многие держали портативные магнитофоны и… зонтики.
Было очень жарко в этот день. А в руках почти у каждого были цветы, и люди зонтиками укрывали их от солнца».
Ю. Любимов: «Сколько было цветов! Жара была дикая, а люди не себя от жары берегли, а цветы укрывали под зонтиками, чтобы они не завяли».
«Прощание…»: «По левой пустынной стороне улицы, сплоченно и обособленно одновременно, своими кланами, они шли стремительно, как на марше, а впереди шагали их капитаны.
Это шли проститься с артистом русские театры.
Шли МХАТ и «Современник», Театр на Малой Бронной и Ермоловой, Малый, Вахтангова…»
В. Золотухин: «В свое время Валерий (Янклович) сделал 10 000 фотографий с автографом. Дал фотографию милиционеру из охраны. Из толпы баба завопила: «Кому вы даете?! Он же милиционер. Дайте мне». Милиционер заплакал: «А мы что, не люди?»
А вот как доходит это за границу… Вспоминает поэт-эмигрант Вадим Делоне (1982 год):
«Знаменитый режиссер Театра на Таганке Любимов принес пачку фотографий Высоцкого. К нему бросилась толпа. И он в отчаяньи, не зная что делать, отдал эту пачку милиционеру! И тут какая-то пожилая женщина в очереди закричала:
— Кому ж ты отдал фотографии Высоцкого?! Менту!
Милиционер бросил форменную фуражку оземь, зарыдал:
— Да что ж я — не человек, что ли!»
В. Янклович: «Это мы сделали для Володи десять тысяч фотографий… Нисанов сделал снимки, потом напечатали на какой-то фабрике… Портрет с автографом. Я еще боялся, чтобы их потом не продавали… Мы их раздавали во время похорон…»
В. Акелькин: «Через зал (верхнее фойе) проходит человек с пачкой больших фотографий и раздает всем, находящимся в зале. На фото — Высоцкий, поперек фотографии — размашистый автограф».
А. Демидова: «Гроб стоял в середине сцены. Володя лежал постаревший (а ему было 42 года!), уставший, неузнаваемый (может быть, оттого, что волосы были непривычно зачесаны назад). Над гробом свисал занавес из «Гамлета»… Слева менялся караул из актеров нашего театра. Вся сцена была завалена цветами. Люди шли и шли. Многие плакали.
…Среди проходящих я увидела Эфроса с Крымовой, перетащила их через толпу за руки в свой угол, и так мы стояли, тесно прижавшись, всю панихиду».
М. Влади: «Я смотрю на твое лицо, я немного загримировала тебя, потому что сегодня утром на рассвете лицо показалось мне совсем белым. Я заполняю свою душу этими дорогими чертами, я запоминаю их навсегда».
«Прощание…»: «Неподвижно, молча лежит он перед полным зрительным залом, — бледный, непохожий, углубленный, словно додумывая о нас обо всех что-то свое…»
Жанна Владимирская: «Сцена была затянута черным. Вся… На сцене, высоко поднятый, стоял — или висел — гроб. А над гробом еще выше — знаменитый гамлетовский занавес, и Володя лежал в черной гамлетовской водолазке. В руках у него был черный розан.
Руки были на груди, перетруженные и беспомощные, — удивительно беспомощные.
В глубине сцены, там, куда он выходил и сидел перед началом «Гамлета», был его портрет— молодой-молодой, студент или десятиклассник. (Фото Саакова, сентябрь 1979 года, Тбилиси. — В.П.) А лицо спокойное. Будто он давно ждал смерти. И не удивился, не испугался, когда она явилась.
Когда начали пускать людей, заиграла музыка, то и дело кричал петух из «Гамлета».
М. Козаков: «И звучало «С миром отпущаеши раба Твоего» и Бетховен, Рахманинов, Шопен. Потом те, что не уместились в зале, а заполнили огромное помещение театра, услышали голос Гамлета — Высоцкого, его голос:
— Что есть человек…»
А. Демидова: «Звучала музыка: «Стабат Матер» Перголези, «Страсти по Матфею» Баха, «Ныне отпущаеши»… Но, может быть, самое неизгладимое впечатление— прозвучавший в фойе за несколько минут до начала панихиды голос Высоцкого: несколько строчек из «Гамлета», переходящие потом в музыку — звукозапись, использовавшаяся в финале спектакля».
М. Влади: «Усталость, горе, звуки шагов вызывают нечто вроде галлюцинации. У меня впечатление, что ты дышишь, что у тебя шевелятся губы и приоткрываются глаза. Петя берет меня за плечи. Я прихожу в себя. Надо держаться. Врач — один из друзей — протягивает мне стакан с каплями нашатыря. Я смотрю вокруг, впечатление, что я снимаюсь в фильме, и сцена закончится сейчас коротким режиссерским «стоп!» Толпа продолжает склоняться перед гробом в течение долгих часов…»
Юрий Медведев (актер Театра на Таганке): «Утром я даже колебался: идти мне или нет… Я думал, что будет много любопытствующих, а это очень неприятно. Решил: пойду попрощаюсь и уйду. А когда я пришел, встал у гроба…
Короче говоря, я не ушел, пока Володю не вынесли из театра. Я стоял у изголовья — надо было провожать людей, которые задерживались у гроба: «Проходите, пожалуйста… Пройдите, будьте добры…» Ведь на улице стояли и ждали десятки тысяч. И за эти часы ни одного любопытствующего лица я не увидел — ни одного…»
Ж. Владимирская: «Поражало во всем отсутствие фальши. Скорбь была правдивой и целомудренной. Мужчины плакали открыто, а женщины плакали… ну, как женщины. И все время, через паузы, звучал Володин монолог из «Гамлета» — «Что есть человек…»
Еще удивительно — было множество пожилых людей, даже старых было множество. И это было непонятно и одновременно подчеркивало величину потери.
И еще — поразительный жест, один почти у всех мужчин. Проходя мимо гроба, каждый жал Володину руку, а у меня было чувство, что от такого количества рукопожатий сам Володя обязательно устанет к концу прощания. Жест, рукопожатие — какой-то заговор, присяга на соучастие какое-то, да и не какое-то…»
Анатолий Эфрос: «…И был страшный момент, когда Любимов подошел и произнес, — он хотел сказать: «Разрешите начать панихиду…»— но произнес только: «Разрешите…» И не закончил. И этот сбой «железного» Любимова был для меня сильной неожиданностью.
И вдруг все встали, и воцарилась невероятная тишина».
A. Демидова: «Выступали Любимов, Золотухин, Чухрай, Ульянов, Н. Михалков, кто-то из Министерства культуры. Потом опять Любимов. Говорили о неповторимости личности Высоцкого, о том, как интересно он жил, как он народен. Многие из тех, кто выступал, при жизни Высоцкого и не подозревали о размахе его популярности».
B. Абдулов: «И вот, вы знаете, мне стало немного не по себе… Смотрю — говорят люди… А некоторых из них Володя, ну, мягко говоря, не любил».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
