Губная гармошка наконец смолкла. Среди деревьев появилась спешащая фигура в чёрном танкистском комбинезоне. Русский шлемофон, русский комбез, русский 'Сичкарь' в кобуре на портупее, да и русская техника. Всё теперь в армии ХВБ было русское. Ну ничего, комбат знал, что настанет время и многострадальная Отчизна будет освобождена от велгонских прихвостней. Тогда и возродится во всей красе старая хаконская армия.
– Командир восьмой отдельной танковой роты оберлёйтнант Штроп! – представился подбежавший танкист.
Воинское приветствие он отдал по хаконскому уставу, это комбат отметил с тёплым чувством, зная, что до войны Штроп служил в русской армии. О Штропе комбат был наслышан. В начале ноября его рота совершила трудную переправу под убийственным огнём, вместе с пехотным десантом захватила плацдарм на берегу и с ходу уничтожила батарею ПТО, давя пушки и прислугу. Штропу пожаловали рыцарский крест, а от русского командования 'Славу' третьей степени.
– Оберст Клюмпер, командир первого батальона. А это лёйтнант Ван Дурман, адъютант командира бригады.
– Голландец? – Штроп усмехнулся.
– Не вижу ничего смешного, – заявил адъютант и задрал подбородок, видимо так он представлялся себе гордым и важным.
– Да я и не смеюсь, что вы голландец, – Штроп пожал плечами. – Мой механик – голландец. Фермерствовал до войны за океаном, был отличным трактористом…
– Я вам не какой-то там фермер, – перебил Ван Дурман. – Я офицер!
Штроп и Клюмпер уставились на него как на полудурка. Никто из них не понял чем вызвано столь резкое неприятие крестьянского труда.
– Идёмте, – бросил Клюмпер. – Ваша рота, господин оберлёйтнант, временно переподчинена мне. Надеюсь, вы получили приказ.
– Так точно, получил.
– Хочу своими глазами посмотреть на вашу роту. Сколько у вас панцеров?
– Восемь. Все на ходу, последняя сорокчетвёрка из ПРП утром вернулась. Теперь как новенькая, только дырка в башне осталась.
– Мне говорили, вы огнемётные танки получили.
– Так точно. Четыре 'о-тэшки'.
– Это хорошо, они нам при штурме пригодятся.
– При каком штурме, господин оберст?
– Русские не смогли взять Дамме, – ответил Клюмпер. – Мой батальон и ваши панцеры должны взять деревню и выйти к рокаде.
– Да, – встрял адъютант, – хвалённые вольногоры расшибли лбы об велгонцев! Ну ничего, наша доблестная армия освобождения сметёт поработителей нашей великой Родины! Настанет час, мы загоним велгонских выродков обратно в их логово! И раздавим их там!
– У-у-у… – Штроп встал как вкопанный, ища на лице адъютанта ярко выраженные признаки врождённой неполноценности.
Клюмпер же выпятил челюсть, нахмурившись. Он начал подозревать, почему этому юнцу не доверили командовать взводом. Да он же всех просто угробит! И себя заодно, впрочем, его-то и не жалко. Потому что идиотов никогда не жалко. Вероятно, его по-тихому сплавили с глаз долой, прикомандировав к батальону, и с радостью о нём забыли.
– Послушайте, Ван Дурман! – взорвался оберст. – Вы ни разу не были в бою, не так ли? И вы ни разу не видели в деле этих 'хвалённых вольногоров'. Да где вы нахватались этого газетного паскудства? Что это за пропагандистские бредни про доблестную армию, сметающую поработителей? Я вас предупреждаю, Ван Дурман, не смейте вякнуть подобное перед моими солдатами. Мне не нужны восторженные агитаторы. Мне нужны трезвомыслящие солдаты…
– Но господин оберст… – попытался возразить адъютант.
– Молчать, лёйтнант! Смирно! Если вы не заметили, армия ХВБ состоит из добровольцев. Каждый, в ком не умерло понятие долга перед Родиной, записался добровольно. Каждый солдат знает за что готов умереть. И не вам поганить журналистскими штампами наше Отечество. Если вы этого не понимаете, то мне вас… Нет, мне вас не жалко! Впредь, извольте открывать рот, только когда я к вам обращусь. Вы меня поняли, лёйтнант?
– Так точно, – выдавил адъютант, застыв по стойке смирно.
– Возвращайтесь к машине.
– Слушаюсь.
– Идёмте, – сказал Клюмпер, когда адъютант скрылся за деревьями. – Скоро подойдут колонны. И будем выступать.
– Жёстко вы его…
– Нисколько. Только так и надо. Ненавижу, когда бросаются цитатами наших эмигрантских газетёнок. Сколько желчи в них изливают на нашу Родину… Презираю… – Клюмпер сплюнул с выражением гадливости, – Да, моё Отечество во власти мракобесов, да, часть моего народа ослепла, но это не даёт право писакам обливать Отечество помоями.
– Простите, господин оберст, но в словах Ван Дурмана я не заметил помоев на нашу Отчизну…
– Это потому что я пресёк его изливания. Поверьте, таких как он я насмотрелся, изучил эту породу. Ван Дурман хотя бы молод, несёт чушь, услышанную от других, что немного его извиняет. Но он бы наговорил тут, будьте уверены. Пока я жив… Пока я жив, никому не дам гадить на мою страну, – Клюмпер мечтательно ухмыльнулся. – После победы перевешаем всех писак, хающих Родину на подачки чужих правительств… Но довольно об этом, сейчас не до подобных разговоров.
– Разрешите вопрос, господин оберст, – заметив кивок, Штроп продолжил: – Вы хотите ввести мои танки в деревню?
– Другого выхода я не вижу. Дамме превращена в опорный пункт. Без поддержки ваших пушек и огнемётов, боюсь, батальон деревню не возьмёт. Кстати, что у вас за командирская машина?
– О-тэ…
– Дерьмо! Нет, не танк дерьмо, – поспешил уточнить Клюмпер, – а то, что вы взяли себе огнемётный панцер. Если попадут, не выберетесь.
– Мой предыдущий панцер сгорел на плацдарме. Если бы не тот пехотинец, вытащивший меня контуженного, я бы сгорел вместе с ним. Из четырнадцати машин в роте пять осталось. Одна сорокчетвёрка до сих пор на рембазе. Вчера только пополнение получил, те самые огнемётные. Не могу же я себе сорокчетвёрку взять, зная, что в 'о-тэшках' шансов практически нет.
– Интересно, где вас так воспитали? В Радонежском танковом?
– Да, я закончил Радонежское училище. Но я не понимаю, господин оберст, при чём здесь воспитание?
– Вы правы, это надо чувствовать. Это и в самом деле достойно уважения, но в данном случае офицерская честь граничит с глупостью… – видя реакцию Штропа, Клюмпер остановил его жестом. – Не спешите заводиться, оберлёйтнант, лучше послушайте, что я вам скажу. Вы знаете, каков некомплект офицеров в русской армии? 'За мной, ребята' и первая пуля его. И ведь знаете как мало офицеров в ХВБ. Большинство ещё из старой армии. Я, например, оберст генерального штаба, командую батальоном. Есть такие как Ван Дурман, но ценности они почти не представляют. А вот вы грамотный и опытный офицер, и для победы более ценны, чем… – Клюмпер вдруг запнулся, помолчал, покачивая головой и закурил. – Мой бог, что я говорю… Дерьмо… Какое же всё дерьмо… Наболело. Забудьте, Штроп, мои слова.
– А знаете, господин оберст, я как тот упёртый баран. Вас бы послушал и сделал по-своему.
– И правильно, – кивнул Клюмпер.
Они дошли до крайнего танка, оказавшегося как раз огнемётным. Через башенный люк экипаж загружал малокалиберные снаряды. Восемьдесят шесть малюток могло поместиться в утробе танка, да ещё и баки под бронёй с огнесмесью, которую уже успели заправить. Выкрашенный в трёхцветный камуфляж русской армии, танк имел эмблемы хаконского воинского братства на бортах башни.
В роте Штропа было теперь два взвода. В первом СТ-44, они же сорокчетвёрки – средние танки, самые массовые в Новороссии, которыми оснащали и части союзников. В своём классе они занимали достойное место в мировом танкостроении, технологически стояли вровень с достижениями последней научно-технической мысли. Имели сварные корпус и башню (в последних модификациях башня была литая), наклонные листы брони. Лоб корпуса толщиной в 75 мм, борта 60 мм, башня 90мм. Танковые переговорные устройства и радиостанции последние полтора года устанавливались на все машины, как и в целом в русской армии, размах распространения радиостанций дошёл в последнее время и до взводного звена стрелковых частей. Компоновка у СТ-44 была с задним расположением моторно-трансмиссионного отделения, а подвеска индивидуальная на вертикальных спиральных пружинах, хотя у хаконского конкурента 'Тойфель-2' подвеска была торсионная. Вооружение сорокчетвёрки состояло из пушки калибра 101,6-мм, спаренного с ней КПВО, зенитного ПВС и шести дымовых гранатомётов. При боевом весе в 34 тонны, танк мог развить скорость в 55 км/ч.
Во втором взводе состояли ОТ-46, бывшие по сути модификацией сорокчетвёрок. Внешне они отличались только вооружением. Вместо четырёхдюймовой пушки прототипа, огнемётный танк имел пятидесятисемимиллиметровку, да спаренный с орудием узкий и длинный раструб огнемёта, заменившего КПВО. Среди аналогов и соперников на полях войны, танк выделялся конструкцией огнемёта, позволявшей использовать различные огнесмеси.
