— Приветствую вас, мои несравненные беглянки! Видите, наша разлука не была долгой.
Жанна молча склонила голову в ответ.
Жаккетта никак не стала реагировать на приветствие виконта. Она внимательно рассматривала его, словно неодушевленный предмет.
— Госпожа Нарджис, улыбнитесь! Этот великолепный турнир я посвящаю вам! — заметив ее холодный взгляд, крикнул виконт.
— Я не госпожа Нарджис! — звонко отчеканила Жаккетта. — Я служанка госпожи Жанны. Меня зовут Жаккетта. В свободное от изображения знатной дамы время я укладываю ей волосы! Так что вы посвятили свой турнир прислуге! Не забывайте об этом!
Волчье Солнышко не успел ей ответить, — второй раз взревели трубы, призывая участников поединка занять исходные позиции.
Рыжий уже надевал шлем, гладкий и круглый, с круто выгнутой лицевой решеткой. Султан страусовых перьев белого и красного цвета венчал его.
Виконт отъехал от помоста. Его слуги уже держали наготове тяжелый, вороненой стали шлем с нашлемником в виде, как нетрудно догадаться, оскаленной волчьей головы.
Все стихло.
Рыцари с тяжелыми копьями наперевес замерли в концах поля.
Третий раз завыли трубы, и с тяжелым, глухим топотом вдавливая широкие копыта в мягкую землю, кони понеслись навстречу друг другу.
Жаккетта откинулась на спинку высокого кресла и закрыла глаза. Смотреть на поединок она не собиралась.
Она вытолкнула за невидимую дверь весь мир вокруг, с его шумом толпы, топотом коней, звоном оружия, вздохами и восклицаниями госпожи Жанны, и осталась одна во всей Ойкумене. Солнце било ей прямо в лицо, перед глазами в расплавленной огненно-черной темноте вспыхивали золотые звезды и крутились искрящиеся круги.
Теперь снаружи Жаккетты не осталось — она вся была внутри, в темноте среди звезд. И не слышала больше звуков поединка.
* * *
Очнулась Жаккетта оттого, что в солнечное море, плещущееся перед ней, вплыла черная тень, закрывая прожигающее насквозь солнце.
«Уже кончилось?» — слабо подумала она и распахнула веки.
Перед глазами по-прежнему стояла темнота. Потом зрение вернулось. Перед ней стоял рыжий, солнце било ему в спину, небо за его плечами было светлое, а чем дальше, тем темнее становилась его лазурь. Над полем царила звенящая тишина, а может, у Жаккетты в ушах звенело…
— Ты убил его? — прошептала с надеждой Жаккетта.
— Похоже, ранил, — деловито отозвался рыжий. — Вставай, маленькая, пора сбегать.
Жаккетта тряхнула головой, возвращаясь обратно в бытие.
Она попыталась встать и поняла, что не может этого сделать. Ноги не держат.
Жанна, подобрав юбки, уже сбегала по ступенькам. Городская стража расступилась перед ней.
Над полем действительно стояла тишина, только не звенящая, а обычная.
Около лежащего навзничь виконта суетились городские лекари. Валялись на взбитой копытами земле сломанные копья, выпавший из рук Волчьего Солнышка меч.
Люди на трибунах смотрели не туда, они все, как по команде, повернулись в сторону помоста, наблюдая завершение всей этой невероятной истории.
Жаккетта со второй попытки поднялась. Пошатываясь, стала спускаться по ступенькам. Ей на помощь пришел Саид. Поддерживаемая им Жаккетта сошла на землю.
Рыжий шел впереди и на ходу скидывал с себя турнирное облачение. За ним спешил человек в красном, подбирая падающие на землю латные перчатки, кот д’арм, налокотники…
Дойдя до лошадей, рыжий с помощью Али и Махмуда расшнуровал завязки доспехов и скинул их, оставив блистающей грудой на траве.
Жанна уже сидела в седле позади Ахмеда.
Рыжий вскочил в седло. Саид подсадил к нему за спину Жаккетту.
Люди, стоящие молчаливым кольцом вокруг, расступились, и беглецы поехали прочь от стен Этревиля. Без помпы и торжественных фанфар.
Жаккетта сидела, обхватив руками торс рыжего и прижавшись к его спине. Спина была мокрая от пота. Постепенно пот высыхал, и на месте темного пятна засеребрилась корочка соли.
Лицо Жаккетты было задумчивым и умиротворенным. Весело позванивали в такт скачке подвески и цепочки.
* * *
Светило неяркое солнце, и осенняя земля улыбалась ему.
— Остановимся ненадолго у ближайшего ручья? — попросила Жаккетта.
— Как хочешь, — отозвался рыжий. — А зачем?
— Мне надо яд с ногтей смыть, — объяснила Жаккетта. — А то неуютно как-то… И переодеться.
— Да ты, маленькая, я вижу, вооружилась до зубов, — засмеялся рыжий. — Что лишний раз доказывает верность моего мнения: драться из-за женщины глупо. Я прав?
— Прав, — согласилась Жаккетта. — Лучше у самой женщины поинтересоваться, что ей надо. Так мы остановимся?
— Если ты немного потерпишь и не будешь совать пальцы в рот, то лучше давай дождемся привала. Там все без спешки сделаешь, — посоветовал рыжий.
— Хорошо, — согласилась Жаккетта. — А куда мы вообще едем?
— Часах в шести езды отсюда находится следующий городок. Там в гостинице нас должен ждать Жерар, — объяснил рыжий. — Пока туда. А погода-то какая, маленькая! Просто лето!
* * *
До городка они добрались по темноте. Пришлось долго убеждать караульных, что они не дорожные разбойники, что ночевать хотят в гостинице, где их уже ждут, а не на обочине дороги.
Красноречие рыжего, подкрепленного мздой, победило.
Полумертвые от усталости, девицы были уже ничему не рады — ни приветливым огонькам окон, ни запахам жаркого и бульона, несущимся с гостиничной кухни.
Жанну сняли с седла сильные руки Жерара, и она с облегчением поняла, что одиночество ее закончилось.
— Как мне было плохо без тебя, Жерар, — жалобно призналась она. — Как плохо…
— Теперь я с вами… — шепнул Жерар.
* * *
Жаккетта, очутившись на земле, топнула ее ногой, словно проверяя на прочность, и с сомнением оглядела гостиницу.
— Тут мы точно в безопасности? А как оклемается Волчье Солнышко да опять своих собак по нашему следу пустит?
— При тех повреждениях головы и тела, что он получил, это вряд ли! — отозвался рыжий.
Он спрыгнул с коня и с наслаждением, до хруста в костях, потянулся.
— Эх, хорошо-то как! Ну что, маленькая, поняла, кто из нас выше, я или он?
— А вот что-то не пойму… — сказала, подозрительно глядя на него, Жаккетта. — Ты-то почему как огурчик? Ни царапины… Как такое может быть?
— Ты что, не разглядела, как бой шел? — удивился рыжий.
— Нет. Я с закрытыми глазами сидела.
— Ну вот, а ради чего я выказывал чудеса героизма? — возмутился рыжий. — Vixere fortes ante Agamemnona multi, sed omnes illacrimabiles urgentur ignotique longa nocte!
