Но неужели и эта ночь пройдёт? Предполагаемый вкус соития, возможно, опять окажется слаще обретённого. Гаэтан как-то рассказал ему, что в детстве утащил у кухарки большой горшок с мёдом и, забравшись в укромный уголок их замка, ел его методично и с наслаждением, не останавливаясь, пока не опустошил. К вечеру — заболел, метался в жару, всё тело покраснело. Мёд выступил даже на коже. С тех пор Филипп-Луи не только никогда не брал в рот мёда, но странно бледнел, когда о нём случайно заговаривали. Да, пресыщение чревато отвращением, и сам Этьенн, пресыщенный альковными удовольствиями, казалось, потерял к ним интерес. Но он не знал себя. Проступившее вдруг чувство пробудило и пресыщенную чувственность. Господи, как медленно тянется время!
Неожиданно Этьенн повернулся к Клермону, вспомнив одно странное обстоятельство. Он так и не нашёл в «Малом Альберте», который полистал на досуге, ничего, что объясняло бы смерть Габриэль, но на случайно открытой странице неожиданно прочёл: «И счастлив он будет, если в тихой лунной воде увидит лицо спокойного, исполненного дней старца… Но ужасна судьба того, кто увидит колеблющий и искажающий свет, покрывающий тенями лицо любопытного — это значит, что смерть близка…»
— Арман, а что вы увидели тогда в зеркале?
Клермон в недоумении уставился на графа, давно позабыв о гадании на Иоанна, но поняв, о чём спрашивает его Этьенн, сказал, что увидел своего казнённого деда. Виларсо де Торан метнул на Клермона загадочный взгляд и промолчал. Арман же, вспомнив, как побледнел тогда сам граф, задал ему тот же вопрос. Его сиятельство поморщился. Виларсо де Торана удивило примерещившееся тогда видение. Из темной зеркальной глади на него взглянуло нечитаемое лицо в чёрном саване. Он никому не хотел говорить об этом, но на вопрос Клермона все же проронил, что видел человека в чёрной хламиде, закрывающей лицо. Арман испуганно посмотрел на него и вздохнул.
В полночь Этьенн неслышно прошёл по лестнице через Главную Башню и оказался перед дверью в спальню Элоди. Чуть нажал на ручку — дверь была открыта.
…Что-то неясное обеспокоило его сразу, Этьенн хотел зажечь свет, но Элоди, обвив его горячими руками, воспротивилась. Некоторое время он почти не контролировал себя, жадно упиваясь своей добычей, но пресыщение пришло быстро — она страстно льнула к нему, в ней не было той отстранённой холодности, что так завораживала и манила его, он не чувствовал в ней те колдовские чары медовой луны, что услаждали в мечтах, но тело… Этьенн ничего не понимал. Это была совсем не та грудь юной Артемиды, что явилась ему в лунных лучах, это было не то тело, все было не то…
Но осмыслил он это позже, сначала же возликовал — теперь он снова был свободен! В темноте улыбка, исказившая его губы, была улыбкой дьявола. Его страсть угасла. Его рабство кончилось. Но глупо думать, что кто-то мог безнаказанно владеть им — теперь он расплатится с ней сполна.
…Хриплый, гортанный, надломлённый крик, тут же сорвавшийся в визг, разрезал тишину в коридоре, совсем рядом. Элоди вздрогнула и прижалась к нему. Этьенн вскочил и, схватив головню из едва тлеющего камина, зажёг свечу. Шум в коридоре становился всё отчетливей, слышались какие-то голоса и новый пронзительный визг. Настоящий ловелас должен уметь одеваться не столько модно, сколько быстро, и Этьенн был одет в считанные минуты и, натянув фрак, он бросив Элоди: «Оставайся здесь, я сейчас», вдруг замер, как поражённый громом.
На постели сидела Лоретт.
Он побледнел и прислонился к двери. Несколько минут молчал, приходя в себя. Что это? С ним сыграли шутку? Элоди? Где Элоди? Впрочем… Глупости, Этьенн понял все и сразу. Эта настырная идиотка давно хотела влезть к нему в постель, вот и влезла. Но что она делает в спальне Элоди? Какого чёрта, они сёстры… Стало быть, это она написала ему письмо от имени сестры? Но знает ли Элоди обо всём? Внезапно Этьенн вздрогнул всем телом — голос Элоди донёсся из коридора. Он приник к двери, прислушался, но услышал лишь отдалённый шум шагов. Виларсо де Торан тихо приоткрыл дверь и высунулся в коридор, там было тихо, но в соседнем крыле слышались странные взвизги. Этьенн понял, что в них было странного — визжал мужчина.
Он, тяжело дыша, пошёл на звуки, и быстро вышел к комнате Рэнэ де Файоля. Дювернуа, усаженный на стул, вцепился зубами в костяшки пальцев, и тихо визжал, словно пёс, задние лапы которого переехала телега. Сюзанн была растеряна и мрачна. Клермон стоял поодаль, обнимая тоненькую фигурку Элоди, нервно дрожащую в его объятьях. Хоть Клермона и Элоди разделяло некое расстояние, которое Арман вовсе не старался уменьшить, в глазах Этьенна потемнело. Все возвращалось — тупая, необъяснимая зависимость, тягостное рабство, удручающая душу неволя. Он ощутил и мощную тоску плоти — словно его похоть не была удовлетворена всего несколько минут назад. Но тут взгляд Этьенна упал на руки Элоди, и он почувствовал закипающее в душе бешенство. Её руки покоились на сюртуке Клермона, там, где билось сердце. Этот жест не мог быть случайным. Арман… нравится ей?
Между тем Сюзанн, непохожая на себя, потянула его в комнату Рэнэ де Файоля. Войдя за ней, все ещё плохо соображая, Этьенн несколько минут ничего не видел перед глазами, хотя не спускал глаз с тела де Файоля. Впрочем, он понял, на что смотрит, далеко не сразу: тело Рэнэ напоминало обгоревшую головню, вроде той, которую он пять минут назад извлёк из тлеющего камина. Запах тухлятины вокруг был просто непереносим. Мысли Этьенна путались. Объятие Клермона и Элоди, чёртова Лоретт, новый обгоревший труп, омерзительный запах — всё это было слишком. Он поспешил выйти из смрадной спальни.
— Как всё произошло?
Сюзанн сбивчиво рассказала, что Дювернуа весь день был с Рэнэ. А когда тот уснул, вышел выкурить трубку. Полчаса постоял у входа в замок, ничего подозрительного не было, пришёл — и вот… Дювернуа покачивался на стуле и тихо скулил. Этьенн бросил короткий взгляд на сестру, перевёл его на Огюстена Дювернуа и поморщился. Господи, какое ничтожество… Он и на минуту не заподозрил его. Сам же Дювернуа проскулил, что, когда он ушёл на улицу — он запер дверь своим ключом, чтобы потом не будить больного, и этим же ключом потом открыл дверь… А ведь на окнах — чугунные решетки! Он снова истерично, по-женски всхлипнул.
Неожиданно в коридоре появилась Лоретт. Сюзанн, обернувшись к ней, в испуге отшатнулась — Лоретт напоминала мумию, глаза её ввалились, губы кривились жестоко и нервно. Лора была бледнее полотна, и Элоди стремительно бросилась к ней. Но Лоретт яростно оттолкнула её. Взгляд её, устремлённый на сестру, был безумен.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
