В это утро Шрагин вышел из дому, когда солнце было еще так низко, что не могло заглянуть на улицу, и она была окутана сумеречной дымкой. Шрагин торопился на завод, чтобы узнать, стал ли на ремонт большой военный корабль, о котором запрашивала Москва, а затем он собирался под каким-нибудь предлогом уйти с завода, чтобы присутствовать на казни.
У заводских ворот он встретил Павла Ильича Снежко. Последний раз они встречались зимой. Тогда Снежко похвастался ему, что история с краном кончилась для него благополучно, и он даже назначен бригаденфюрером и что под его началом теперь почти двести рабочих. Он был очень доволен собой. “В общем, не промахнулись мы с вами, Игорь Николаевич…” — сказал он тогда.
Сейчас Снежко выглядел растерянно, в глазах у него стоял вопрос и недоумение.
— Сегодня вешают моего соседа, его взяли на улице неделю назад, — сказал Снежко, приблизив свое лицо к уху Шрагина. — Это верующий человек, он при Советах всякого натерпелся, я его знаю почти тридцать лет. Ведь так же они завтра могут схватить и меня. Ведь могут?
— Что могут, то могут, — отвечал Шрагин. Он в этот момент тоже думал о сегодняшней казни, о том, что она означает и что вызовет. И было ясно, что начатый немцами тотальный террор испугал и привел в растерянность даже тех, кто верой и правдой им служит.
Шрагин пожелал Снежко не оказаться на виселице, попрощался с ним за руку и пошел в дирекцию. В коридоре он столкнулся с адмиралом Бодеккером.
— Зайдите ко мне через пять минут, — бросил на ходу адмирал.
В приемной все было на месте, но в воздухе чувствовалась какая-то напряженность. Майор Капп говорил по телефону. Адъютант адмирала Пиц и два немецких инженера делали вид, будто ни прислушиваются к его разговору.
…— Я этого не знаю, — нервно говорил по телефону майор Капп. — Но почти семьдесят рабочих не вышли на работу, и это похоже на стачку. Если учесть, что у нас начинается срочный ремонт очень важного объекта флота… — Слушая затем своего собеседника, майор Капп от нетерпения непрерывно кивал головой. — Я еще не могу сказать, что стачка, но факт я вам сообщил.
Через приемную быстро вернулся в свой кабинет адмирал Бодеккер, и Шрагин пошел за ним.
— Ну, что вы скажете об этом? — громким шепотом спросил адмирал, как только Шрагин закрыл за со-бой дверь.
— О чем, господин адмирал?
— Они устраивают здесь публичные казни, как в Древнем Риме, а ведь нам после этого нужно работать с местными людьми и требовать, чтобы они хорошо трудились.
— Но, может быть, как раз страх и заставит их работать лучше? — возразил Шрагин.
Адмирал удивленно посмотрел на него и промолчал. Потом сказал:
— Но вы посмотрите, что происходит. Везде мы обнаруживаем отсутствие настоящего немецкого порядка. Хорошо, пусть они вешают, но пусть не мешают нам. Возьмите историю с плавучим доком. Мы тратим деньги, вызываем специалистов из Голландии, чтобы поднять, наконец, этот док и сделать его работоспособным, а док, оказывается, румыны считают своим, и наше военное начальство до сих пор не может их переубедить.
Теперь молчал Шрагин. Очевидно, адмирал вдруг вспомнил, в каком доме живет Шрагин, с кем там общается, и решил больше не откровенничать.
— Я хотел бы на часок уйти с завода — разрешите? — спросил Шрагин.
— Идите, идите, — сразу согласился адмирал, который не успел, очевидно, придумать, зачем он приглашал Шрагина к себе…
Шрагин вышел на главную улицу, которая вела прямо к базарной площади. И сразу увидел виселицу, возле которой чернели фигуры людей. Оттуда, от виселицы, навстречу Шрагину на дикой скорости промчалась легковая машина серо-зеленого цвета.
“Неужели они идут смотреть казнь?” — думал Шрагин, двигаясь по улице вслед за другими людьми. Но он видел, скорее чувствовал, что люди стараются даже не смотреть туда, где стоит виселица. Мало ли у кого какие дела? По направлению к виселице промчались два мотоцикла. Люди, которые шли по улице, и эти серо-зеленые, думающие, что они тоже люди, существовали явно отдельно, и каждый занимался своим делом. Люди города были заняты жизнью, какой бы она у них ни была, а серо-зеленые были заняты смертью.
Шрагин подошел к базару и остановился возле силовой трамвайной подстанции, похожей на церковь. Отсюда хорошо был виден весь базар. Там, на базаре, все было как всегда и в то же время по-другому. Обычно людей сгоняла сюда нужда или жажда наживы, и всегда по лицам, по повадкам или даже по глазам можно было узнать, зачем человек пришел сюда. Но сегодня все, кто был на базаре, мрачно посматривали на виселицу, возле которой уже собралось немало серо-зеленых машин. И все люди на базаре выглядели одинаково.
Шрагин зашел в гущу базарной толпы и вместе со всеми смотрел на происходящее. Четыре крытых грузовика стояли вплотную друг к другу перед виселицей, как бы отгораживая ее от базара. Подъехали сразу три легковые машины. Среди начальства Шрагин узнал генерала Штромма и Релинка. Они держались вместе. Отойдя в сторону, разговаривали, облокотившись на афишную тумбу. Все последующее происходило быстро, четко, в каком-то странном и страшном ритме. Со слитным стуком откинулись задние стенки грузовиков. Солдаты вытолкнули из кузовов обреченных — из каждой машины по пять человек. Руки у них были связаны за спиной. Многие упали, спрыгивая с машины. Их подняли и поставили на ноги солдаты, выстроившиеся двумя цепочками от машин к виселице. По этому коридору обреченные прошли к эшафоту.
На скамейку поставили первых трех. Три солдата, сидевшие на высоких стремянках, набросили петли на шеи обреченных, в тот же момент солдаты, которые стояли внизу, выбили скамейку из-под ног казнимых, и они повисли, чуть болтнувшись от рывка или от конвульсий. А скамейку уже переставили чуть правее, и на ней — новая тройка обреченных. Все происходило быстро и неумолимо четко; и невозможно было поверить, что те трое уже мертвы.
И опять трое на скамейке. Солдаты со стремянок берутся за петли, и вдруг в глухой тишине площади раздается громкий, ясный голос:
— Всех не перевешаете! Смерть оккупантам!..
Немец на стремянке торопливо надевает петлю на кричащего кудрявого и бородатого человека, но тот делает резкое движение головой и не дается. На скамейку вспрыгивают двое солдат, они мгновенно надевают петлю на того, который кричал, спрыгивают на землю и тотчас опрокидывают скамейку…
И вот все двадцать повисли в ряд на длинной перекладине. Сначала уехали легковые машины, потом зверино взревели моторами и двинулись с площади грузовики. Солдаты построились в колонну и четким квадратом двинулись к центру города. Возле виселицы остались только четыре автоматчика.
