Робеспьера объявили сумасшедшим…
Выразителем стремлений большинства стал Антуан Барнав, еще недавно слывший вожаком левых, а теперь все более уверенно занимавший место покойного Мирабо.
— Подумайте, господа! — изрекал Барнав. — Подумайте о том, что произойдет после вас. Вы совершили все, способное благоприятствовать свободе и равенству… Отсюда вытекает та великая истина, что, если революция сделает еще один шаг вперед, она сделает его не иначе, как подвергшись опасности. Первое, что произошло бы вслед за этим, была бы отмена королевской власти, а потом последовало бы покушение на собственность… Таким образом, господа, все должны чувствовать, что общий интерес заключается в том, чтобы революция остановилась…
«Общий интерес»! Что понимали эти господа в интересах родины, интересах своего народа! Они лишь желали остановить революцию и, как показало ближайшее будущее, были готовы пойти на все ради этой цели.
Но хотела ли революция останавливаться? И была ли сила, способная ее остановить?..
* * *
Прения по вопросу о невиновности короля проходили в Собрании 13–15 июля.
А уже с 9 июля Марат вышел из строя: он тяжело заболел.
В эти дни, в обстановке общей сумятицы, мой друг перестал скрываться. Помню, как он пришел ко мне, пылающий, изможденный, с потным челом и лихорадочно сверкающими глазами. Он сел на кровать и долго не мог отдышаться. Потом прошептал:
— Видимо, сказываются мои мытарства… Вот они, следы подземелья…
Я схватил его за руку; она горела.
— Учитель, дорогой, вам плохо?.. Марат силился улыбнуться.
— Я солгал бы, сказав, что хорошо… После этих слов он потерял сознание.
Я кое-как уложил его, сбегал за Мейе, потом привел Эмиля Барту, товарища по Хирургической школе. Поставить диагноз оказалось нелегко. Больного трясла злая лихорадка. Он бредил. С его запекшихся губ срывались слова и фразы, показывающие, что и в беспамятстве этот удивительный человек не расставался ни на мгновение с тем, что волновало душу его:
— …Держите их!.. Только не упустите… Не упустите Капета… Не упустите время… Народ!.. Поднимайте народ!.. Поднимайте народ, или прольется его кровь!.. Кровь… Кровь…
Он проваливался в небытие, из которого не могли извлечь его наши компрессы и снадобья. Всю ночь бодрствовали мы у его ложа. Особенно плохо стало после двенадцати: казалось, он умирает. Потом наступил благодетельный сон. Утром Марат пришел в себя. Жар по-прежнему был сильный, больной жаловался на голову и глаза. К вечеру ему опять стало хуже…
Так продолжалось несколько дней. Мы совершенно сбились с ног и даже отвлеклись от событий. А события между тем принимали все более зловещий характер.
* * *
Решение семи комиссий Ассамблеи, хотя оно еще и не претворилось в декрет, вызвало ярость и уныние парижан. Ярость и уныние? Да, как ни противоположны названные чувства, именно они в это время наполняли сердца многих тысяч людей. Столица демонстративно оделась в траур. Ее поддержали все восемьдесят три департамента. Вечером по требованию народа все зрелищные предприятия были закрыты. Предместья кипели. Там действовали верные помощники Марата — Майяр, Лежандр, Верьер.
Клубы, переполненные до отказа, заседали бурно.
Кордельеры объявили Барнава изменником.
Якобинцы стремились свести на нет решение комиссий.
Вечером 15 июля Мейе, побывавший в Якобинском клубе, рассказал нам следующее.
В разгар прений клуб осадила толпа. Около четырехсот человек, пришедших из Паде-Рояля, прорвались в вал заседаний. Оратор депутации заявил, что завтра, 16 июля, народ отправится на Марсово поле, чтобы дать торжественную клятву никогда не признавать Людовика XVI королем. Председатель заверил, что члены клуба будут вместе с народом…
* * *
Мы удобно расположились в креслах и на диванах в большой гостиной Фрерона. Мейе говорил вполголоса: за пологом спал больной Марат, которого мы два дня назад, как только ему полегчало, перевезли сюда из моей клетушки; здесь ему было много просторнее и удобнее.
— Так вот, друзья мои, — продолжал Жюль, — якобинцы решили составить петицию в подобном духе, с тем, чтобы завтра огласить ее на Марсовом поле. Тут же были избраны комиссары, ответственные за составление: Дантон, Бриссо и Лакло…
— Ого! — прервал рассказчика Демулен. — В отличную компанию попал наш Марий, ничего не скажешь; господин Бриссо, это звучит пошло… Я уже не говорю о Лакло…
— Да, — пробормотал Фрерон. — Лакло — это платный агент его светлости герцога Орлеанского…
— В том-то все и дело, — подхватил Мейе. — Я полагаю, что именно поэтому Дантон сразу же отказался участвовать в этом предприятии и ушел. Лакло же, сославшись на головную боль, передоверил все дело Бриссо, потребовав, однако, чтобы, говоря о низложении Людовика, Бриссо обязательно указал, что тот будет замещен «конституционными средствами»! Вы понимаете, чем это пахнет?..
— Герцогом Орлеанским в качестве регента! — выпалил Демулен.
— Действительно, — заметил Фрерон, — по конституции, в случае отказа короля от власти регентом должен стать его ближайший родственник, а так как оба брата Людовика бежали…
Он не договорил: раздался душераздирающий стон. Мы вскочили и кинулись к ложу Марата. Он полусидел на подушках. Его сверкающий взор был устремлен на нас.
— Предатели… Негодяи… — Он с трудом говорил. Бледный от ярости, он, казалось, готов был броситься на нас.
— Кого вы так, дорогой друг? — спросил Фрерон.
— Вас… Всех вас, ротозеев и пустомель!.. О, зачем только родился я на свет божий, зачем жить среди подобного дурачья…
Марат зарыдал.
Мы окружили его кровать и старались, как могли, успокоить.
— Но что же вас так взволновало? — продолжал Фрерон. — Ведь все идет отлично! Мы добьемся желаемого мирными средствами!
— Мирными средствами… Идиоты!.. Я слышал все, что сейчас балабонил артист… Моя болезнь погубила дело. Вы не способны его выполнить, вы способны только болтать языками… Но Робеспьер, Дантон?..
— Они тоже за мирные средства!
— А я-то, старый дурак, думал, что каждый из них способен быть вождем, военным трибуном!.. О, если бы я мог встать, я побежал бы сейчас в Тюильри, я поднял бы народ, я заколол бы подлого Мотье и его властелина, я выпустил бы кишки всем этим подлым холуям и спас свободу!..
— Успокойтесь, учитель, вам нельзя волноваться, — вмешался я.
— Мне следовало подохнуть, чтобы не пережить это дьявольское наваждение… Я готов отдать по капле собственную кровь, лишь бы предупредить пролитие крови многих патриотов… Но теперь это уже бесполезно!..
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
