мог жевать. Триффан позволил Спиндлу еще раз подтащить себя к воде и даже попробовал опереться на передние лапы. Они не выдержали, и он повалился прямо на раненый бок. На месте глаз запеклась кровь. Казалось, он не видит и не слышит ничего, что делает Спиндл. Но стоило тому хотя бы слегка отодвинуться, Триффан с трудом шевелил передней лапой, давая понять, что просит его не уходить.
Прежде чем отправиться на поиски червяков, Спиндлу приходилось долго успокаивать его.
На шестую ночь Триффан кричал. Это были страшные, бессвязные вопли впавшего в отчаяние крота. Спиндл обнял его и попытался утешить. Триффан забылся тревожным, болезненным сном.
Прошло еще несколько дней, и вороны потеряли к ним интерес. Они почувствовали, что упустили легкую добычу: к раненому кроту возвращались силы. Он уже мог слышать. Теперь, когда опухоль на голове спала, стали видны глаза, вернее, то, что от них осталось. Левый пострадал больше правого. Однако, наклонив голову влево, Триффан мог немного видеть. Сильнее всего он страдал от ран на голове.
Погода заметно испортилась. Однажды неожиданно выпал град. Следующий день был теплее. Триффан даже немного прополз сам, спускаясь к воде. Но усилие оказалось слишком велико для него, и вернуться без помощи друга он бы не сумел.
— Скоро мы двинемся в путь, — сказал Спиндл. — Здесь мало червей и трудно рыть тоннели. Мы должны уйти. Нам больше нечего делать на севере, и лучше, чтобы зима не застала нас в пути.
Триффан медленно обнюхал землю вокруг себя и прислушался. Потом он уронил голову на землю, перебитые лапы разъехались в стороны.
«Я не могу двигаться»,— говорил он всем своим видом.
Тогда Спиндл ежедневно стал заставлять его проделывать путь до ручья и обратно. И всякий раз Триффан сопротивлялся, но с каждым днем передвигался все лучше. И вот настал день, когда он не только сам спустился к воде, но и медленно, превозмогая боль, смог подняться обратно. В тот же день еще похолодало, небо стало свинцово-серым.
Однажды Триффан проснулся и поднял голову к небу.
— Серое, — прошептал он.
— Ты видишь? — спросил Спиндл.
Триффан кивнул и некоторое время лежал тихо и думал. Наконец он прошептал:
— Надо идти. — Это были первые здравые слова с тех пор, как Спиндл начал выхаживать его.
Собрав все силы, Триффан попытался встать. Он дрожал от напряжения и то и дело стонал от боли, однако ему удалось подняться. Медленно-медленно Триффан заковылял вперед. Сделав несколько шагов он упал и долго лежал без сил. Потом повернул голову на юг и потянул носом воздух.
— Мы можем взять чуть-чуть южнее, — понял его мысли Спиндл. — Но я думаю, нам сейчас неразумно встречаться со Скинтом в Грассингтоне. Сидимы предупредили меня: если они нас встретят — убьют. Во всяком случае, у наших друзей из-за нас будут неприятности. Мы могли бы найти какое-нибудь безопасное место поближе к югу и там перезимовать, а за это время ты совсем поправишься.
— Сп... Спиндл,— слабым голосом проговорил Триффан. Спиндл придвинулся поближе. — Не просто ближе к югу! Спиндл, отведи меня домой. Прошу тебя, отведи меня домой, в Данктон! — И он прислонился израненной головой к Спиндлу, как ребенок прислоняется к матери, когда ему бывает плохо, и заплакал.
Некоторое время Спиндл смотрел на безрадостные склоны Верна, потом взглянул на юг, и в глазах его появилась решимость.
— Каждый шаг, который мы сделаем, уменьшит число шагов до Данктонского Леса. Пойдем же, Триффан. В путь!
И Триффан пошел: он сделал первый шаг, потом второй, потом, превозмогая себя, третий — и начался долгий путь домой.
❦
Внезапное исчезновение Босвелла и Бэйли вызвало замешательство среди сидимов и навлекло подозрение на причастных к этому. Стражников, охранявших подступы к Водопаду и впустивших незнакомого крота, допрашивал сам Хозяин, но приговор именем Слова вынесла Хенбейн. Она решила запустить их в Лабиринт, из которого они либо выберутся, либо умрут от голода. Ни одного из них больше никто не видел.
Сликит тоже была с пристрастием допрошена Хозяином и подвергнута наказанию Звуком Устрашения. Все слышали, как она кричала. Однако в конце концов Хозяин признал ее невиновной. Тем не менее он прислушался к предостережению Уида, который советовал ограничить ее в передвижениях.
— Пусть она побудет с Хенбейн,— предложил коварный Уид, — так она не сможет причинить ни какого вреда.
Рун кивнул. «Побыть с Хенбейн» на языке Уида значило стать пленницей, потому что Хенбейн ни куда не выпускали. Хитрый Уид давно понял, что прибытие Триффана в Верн повлечет за собой важные события. И когда разнеслась весть о гибели Босвелла, наказании Триффана и изгнании его и Спиндла из Верна, Уид слышал, что Рун собирается навестить Хенбейн, и знал, к чему это может привести.
Одно дело — тайно встречаться с молодыми кротами в отдаленных от Верна норах, а другое дело — принять Триффана в самом сердце Высокого сидима. Уид догадывался о ревности Руна, он понимал, что теперь похотливый Рун попытается вернуть себе Хенбейн, и опасался последствий. Тем более что Триффан открыл ей тайну отцовства Руна.
Уид знал характер Хенбейн лучше других и догадывался о возможных последствиях крушения надежд Хозяина. Поэтому он позаботился заранее отозвать всех кротов от грота Хенбейн, желая сохранить в тайне то, что произойдет при встрече Руна и Хенбейн.
Догадки Уида подтвердились. Хенбейн отвергла приставания Руна, и тогда Хозяин велел ей на некоторое время «предаться размышлениям». Ее сидимов отстранили, их место заняли старшие сидимы. Уид надеялся смягчить гнев Хозяина, поместив Сликит вместе с ней. Кроме того, две наказанные кротихи содержались бы в одном месте, что тоже было удобно.
Обстановка в Высоком сидиме становилась все тяжелее. Прежде всесильная, Хенбейн оказалась теперь лишенной не только власти, но и свободы. Она пришла в ярость. Плакала. Пыталась бороться. Но все было бесполезно. Ни Рун, ни даже Уид не появлялись. У нее была только Сликит, только с ненадежной Сликит приходилось делиться, только ей доверяться.
Начался октябрь, и новое неожиданное обстоятельство омрачило и без того безрадостное существование Хенбейн. Сама она не понимала, что происходит, но Сликит и Уид догадались. С верхней галереи Уид внимательно наблюдал за пленницей, и от него не укрылись перепады ее настроения и нарастающая вялость.
Вялость, недомогание. Случилось невероятное: Хенбейн была беременна от крота из Данктона. Сликит поняла это, потому что знала природу кротов, но еще лучше — повадки Хенбейн. Она заметила ее раздражительность,
