«Неизменными любимцами астраханцев являлись Б.М. Евлахов, уже певший в Большом театре, и только начинающий сценическую жизнь В.Р. Сливинский. Кто бы из гастролеров ни приезжал, никто не мог их заменить. Поэтому летнего сезона все ждали с нетерпением, если было известно, что эти два красавца приедут к нам, – вспоминала Мария Петровна Максакова, открывшая для себя искусство артиста еще в родной Астрахани. – Борис Михайлович Евлахов был удивительным певцом и актером. Голос его, чуть-чуть «завуалированный» по тембру, однако, чутко передавал переживания того или иного героя. Как актер он был так искренен и трогателен, что, например, его Германа без слез слушать было нельзя. Красив же он был необыкновенно: высокий, стройный, пластичный, он пленял и внешним образом… Полную противоположность Евлахову представлял собою Владимир Ричардович Сливинский. Насколько горячим и возбудимым был первый, настолько сдержанным, даже несколько холодным казался второй… Елецкий Сливинского тоже был аристократически красив, утончен и строг, представляя полный контраст горячему Герману – Евлахову».
В октябре 1927 года Борис Евлахов вернулся в Москву и снова занял первые теноровые позиции на сцене Большого театра, где работал еще двадцать лет, исполняя как драматический, так и лирический репертуар. Первые его партии по возвращении в Большой – Канио в «Паяцах» Р. Леонкавалло, Альфред в «Травиате» Дж. Верди, Владимир в опере Э.Ф. Направника «Дубровский». Каждый из созданных артистом образов отличался правдивостью и искренностью. Среди лучших партий в творчестве Евлахова были Калаф и Рудольф в операх Дж. Пуччини «Турандот» и «Богема». Особенно выделял эти образы, созданные артистом, С.Я. Лемешев: «Вспоминал я Евлахова и тогда, когда слушал гастрольный спектакль «La Scala» «Турандот». В Большом театре эта опера Пуччини шла в 30-х годах с великолепным составом, в котором одно из центральных мест занимал Евлахов – Калаф (Б. Евлахов был первым исполнителем партии Калафа в Большом театре. – Т.М.). Как всегда, он был очень хорош внешне, но главное – пел на огромном «нерве», казалось, что большая напряженность тесситуры этой одной из труднейших теноровых партий только лишь способствовала обогащению его вокально-сценической палитры. В охватившем Калафа чувстве любви к Турандот Евлахов находил столько нюансов, красок, был так разнообразен в своих отношениях к отцу, к Лиу, что перед нами представал не сказочный принц, а живой человек, со многими присущими ему чертами характера. Даже когда Калаф, рискуя жизнью, открывал свое имя жестокой принцессе, это находило оправдание именно в той душевной искренности, которую певец сообщал герою. Артистизм Евлахова захватывал и в партии Рудольфа».
Певца часто занимали в премьер-ных спектаклях. В советских операх он был первым исполнителем многих партий, в том числе: Уоттер («Сын солнца» С.Н. Василенко), Рабочий («Вышка Октября» Б.Л. Яворского), Давыдов («Поднятая целина» И.И. Дзержинского), Андрей («Прорыв» С.И. Потоцкого). Одним из первых исполнил на сцене Большого театра роли Григория Мелехова («Тихий Дон» Дзержинского), и Павла Власова («Мать» В.В. Желобинского). В рецензиях 1937 года после премьеры «Поднятой целины» появлялись самые хвалебные отзывы в адрес артиста: «Всяческого одобрения заслуживает Евлахов – исполнитель роли Давыдова. С большим тактом и простотой, без нажимов, скромно, но с огромной внутренней силой проводит он роль, трудную и в сценическом, и в вокальном отношении»; «С огромной страстностью, с вдохновляющей силой оптимизма создал Евлахов образ Давыдова; торжественно, победно звучала в его исполнении песня «К жизни светлой, к цели гордой».
В годы Великой Отечественной войны во время эвакуации Большого театра Борис Евлахов был участником многих спектаклей, показанных в Куйбышеве. Праздником искусства назвали здесь «Кармен» в постановке Р.В. Захарова, которой дирижировал А.Ш. Мелик-Пашаев.
«Постановка «Кармен» в Большом театре стала подлинным произведением искусства, – писала газета «Волжская коммуна» в июне 1943 года. – Счастливая встреча в ней замечательных мастеров, первоклассных талантов способствовала благородному и тонкому раскрытию замыслов французского гения. В этом, прежде всего, громадная заслуга дирижера А.Ш. Мелик-Пашаева. Для слышавших оперу многие десятки раз, в первоклассном исполнении вновь она прозвучала с увлекательной и покоряющей силой. В золотоносных россыпях ее партитуры замечательный мастер раскрыл новые, не до конца еще осознанные богатства. Прекрасно были исполнены увертюра и антрактовая музыка. Вокальная сторона и оркестр предстали в спектакле в глубоком единстве и гармоническом равновесии…
Кармен, одна из труднейших партий в оперном репертуаре, требует от исполнительницы не только соответствующих вокальных данных, но и таланта драматического. Однако немногие певицы удовлетворяют этим требованиям. В обход им образовался спасительный штамп роковой, но соблазнительной женщины с твердо установленными «познавательными знаками»: вызывающая игра глаз, цветок в углу рта, приспущенная на плече рубашка, руки на бедрах, усиленно раскачиваемых в походке. М.П. Максакова взяла у Мериме и в музыке Бизе главное: самобытный и яркий характер натуры смелой, свободолюбивой и цельной. Какое глубокое и умное творчество, какое замечательное мастерство, начиная от значительности первого выхода, сразу и безраздельно завоевывающего в спектакле «крупный план», и кончая последним незабываемым кадром – конвульсивные движения умирающей Кармен навстречу торжествующей и побеждающей жизни. Музыкальная сторона исполнения М.П. Максаковой безукоризненна: тончайшая фразировка, волнующая эмоциональность, темперамент, не переходящий границы взыскательного вкуса и строгого замысла.
Превосходен и Хозе – Б.М. Евлахов. Образ сурового баска, начертанный в скупом, но выразительном портрете Мериме, в опере Бизе предстал смягченным, очеловеченным, располагающим к состраданию. Б.М. Евлахов не ищет в нем внешней характерности: он углубляется во внутренний мир своего героя, незримый мир человеческих страстей и душевных противоречий. Драма Хозе развивается стремительно и напряженно. В финале она достигает трагической силы».
Хозе. «Кармен»
Интересные воспоминания по поводу этого спектакля и своего превосходного партнера оставила сама Мария Петровна Максакова: «С Евлаховым я очень любила играть и позже, в Большом театре (раньше Б.М. Евлахов участвовал в Астрахани в антрепризных спектаклях М.К. Максакова, мужа певицы. – Т.М.). Помню случай в Куйбышеве, где работал его коллектив в первые годы войны. (В Куйбышев я приехала из Астрахани, куда поначалу эвакуировалась с девятимесячной дочкой.) Так вот, с моим приездом тут же решили возобновить «Кармен». На оркестровой репетиции мы с Евлаховым так вошли в свои роли, так накалили друг друга, словно между нами проходил электрический ток. Это ощутил и Мелик-Пашаев, стоя за пультом. И чтобы дать нам время успокоиться, прийти в себя, он начал часто останавливать оркестр, якобы находя какие-то погрешности в его исполнении. В партере сидели артисты, не занятые в спектакле, и с тревогой ожидали, чем все это кончится. Однако, несмотря на перерывы, напряжение нас не оставляло. И чтобы наконец разрядить его, в тот момент, когда Хозе падает на колени возле убитой им Кармен, я… обняла Евлахова за шею. В зале раздался хохот, мы тоже рассмеялись, и напряжение прошло. Если бы я так не поступила, вероятно, нас пришлось бы отливать водой, так мы были взбудоражены. Тем не менее исполнявший обязанности директора Большого театра в куйбышевский период Я.Л. Леонтьев после репетиции сказал мне, что в прежние времена за такую шутку мне пришлось бы платить штраф в размере месячного оклада! В конце своей сценической деятельности Евлахов стал страдать повышенной возбудимостью и часто жаловался мне, что иной раз не может взять себя в руки на сцене. Человек он был превосходный, товарищ – отменный, очень воспитанный, приветливый, добрый. Борис Михайлович был чужд всяких сплетен, закулисных интриг. Все в нем было красиво – душевные качества, талант, внешность. Остается горько сожалеть, что в годы его расцвета не было телевидения, что, кажется, его голос даже не записан на пластинку… Удивительный это был артист…»
Среди партий Бориса Евлахова, исполненных на сцене Большого театра, также: Андрей Хованский, Голицын и Самозванец в операх М.П. Мусоргского «Хованщина» и «Борис Годунов», Пинкертон и Каварадосси в операх Дж. Пуччини «Чио-Чио-сан» и «Тоска», Ленский и Андрей в операх П.И. Чайковского «Евгений Онегин» и «Мазепа» и другие.
Он имел звание заслуженного артиста РСФСР, которое получил еще в 1933 году, а также был награжден орденом Трудового Красного Знамени (1937).
Вместе с Н.А. Обуховой и оркестром Большого театра был участником исторического первого радиоконцерта 17 сентября 1922 года, который транслировался с Центральной радиотелефонной станции через радиостанцию, которая называлась Радио имени Коминтерна.
