Так или иначе, но Хортус считал этими тремя загадочными путницами именно королеву Эбаббара, жену брата короля и мать Литуса. Считал их тремя убийцами. Причем мать Сигнума была не просто убийцей, а убийцей, одержимой мурсом. Именно она и прожила еще пять лет после того страшного вечера. Во всяком случае, Хортус не придумал другого объяснения, почему вдруг взрослая женщина превратилась в круглую идиотку, а на ее теле были обнаружены огненные ожоги в виде кругов. Собственно, как было и на теле брата короля. Но брат короля был убит этими ожогами, а его жена только лишилась рассудка.
Литус захрустел куском пергамента, который спрятал в пояс. Конечно, Хортус ничего не мог найти о страшном убийстве в судебных уложениях за тот год, но бесполезно отрезать уши, если слышала голова. В трактате об исследовании незнакомой магии, составленном магами одного из орденов через десять лет после несчастья, были упомянуты примеры странных магических следов на теле жертв, и в их числе названы имена Грависа Б. и Лакуны Б., словно старатель хотел придать достоверности изысканиям, но не решался открыто назвать сановные имена. После этого Хортусу оставалось только отправиться на самый верхний ярус башни свитков и покопаться в самых древних или, как считалось, бесполезных пергаментах. Там и отыскалось и заклинание паутины смерти, и заклинание ведьминых колец, служащее для изгнания мурса из чьего-либо тела. Их он и записал на пергаменте, который отдал Литусу. Правда, предупредил, что, изгоняя мурса из тела, те же угодники не только делали его уязвимым, но и возвращали могильцу некоторые его изначальные достоинства. Такие, как легкость, способность исчезать и подыскивать себе другое тело.
Литус тяжело вздохнул. Все то, что рассказал ему Хортус, складывалось во что-то ужасное. Двадцать пять лет назад еще молодой наследный принц Флавус Белуа отправился вместе со своим братом Грависом и дружиной на правый берег Азу, чтобы разобраться с шайками нахоритов, которые грабили купеческие суда и топили барки с паломниками. Схватка была жаркой. Назад вернулись только Флавус и Гравис. С ними были три женщины, которые выхаживали обезображенного, впавшего в бесчувствие Флавуса. Гравис тоже был ранен, но держался на ногах. Все дружинные, все двадцать воинов – погибли. Нахоритская шайка была уничтожена, но уничтожена дорогой ценой. Хотя у разбойников были отбиты три знатных рабыни, три целительницы. Арка Валликула, Венефика Тацит и Лакуна Магнус. Никто не называл их ведьмами, но целительницами они были отменными. Флавуса выхаживали почти год, и выходили. Даже сумели залечить раны на его лице. Тот год вообще был тяжелым для Эбаббара. По разным причинам, в основном от несчастных случаев, погибло много людей. Утонула королевская барка, причем напротив замка, и спасти короля не удалось. Затем случился белый мор; правда, троица не сплоховала, число жертв не превысило тысячи человек, но среди них оказалась вся дворцовая челядь и те родные короля, которые уцелели после кораблекрушения. Все, кроме Грависа. Тут Флавус и пришел в себя. Болезнь разрешилась ко всеобщей радости. Похудевший, но вновь крепкий Флавус был коронован, а затем сочетался браком со своей спасительницей Аркой Валликулой, осчастливив ее дочерью. В оставшееся же у него время от управления Эбаббаром он осчастливил сыном вторую спасительницу – Венефику Тацит. Гравис Белуа сочетался с Лакуной Магнус, одарив ее сыном Сигнумом. Дальнейшее целиком основывалось на фантазиях Хортуса. Громкая слава и удачная вязка семейных узлов троицей возмутили мастера Ордена Смерти. Или ведьмы нарушили какие-то правила Ордена, или разгласили какие-то тайны, но к ним прислали убийцу или нескольких убийц. Никакие стражники не захватывали Арку Валликулу, и она не принимала яда. Стражники были охраной, которую перебили. Арку, Венефику просто убили. Грависа убили, одновременно изгнав из его тела мурса. Или, скорее, убили вместе с мурсом. А Лакуну просто опустошили. Мурс был выжжен, а она сама не интересна, поскольку разум не мог вернуться в тело, из которого был однажды изгнан мурсом.
– Но почему Флавус скрыл все это, если все произошло именно так? – почти вскричал тогда Литус.
– Поставь себя на его место, – прищурился Хортус. – На сколько вопросов тебе придется ответить? Ты же не можешь уничтожить весь город? А любопытство соседних королевских семейств? Одно дело – трагедия любви и ненависти, а другое – тайное убийство. Согласись, второе вызывает куда как больше вопросов.
– И первый из них, кто мог убить трех убийц? – прошептал Литус.
– Не знаю, – пожал плечами Хортус. – Может быть, даже сама Виз Винни. Ну, или глава ордена, как бы ее или его ни звали.
…Теперь Литус лежал и думал, что Хортус все-таки что-то не договорил. Что-то оставил Литусу додумать самому. Неужели самое главное, то, на что намекнул Син и что Хортус разъяснил следующим образом: «Если ты, Литус Тацит, – сказал он, – назовешь себя королем какого-нибудь Кирума, воспользовавшись тем, что у тебя есть возможность изменить лицо и уничтожить всех, кто знает, кто ты такой, то ты и будешь называться его именем, но, нося это имя, не будешь тем, кто называется им».
Что же получается? Кто-то захотел завладеть королевством. Выбрал для этого Эбаббар. Нанял трех убийц и одного мурса. Надеясь на горячность и молодость короля Флавуса, стал совершать набеги на купцов и паломников. Затем встретил дружину, перебил всех, кроме короля и его брата. С помощью обряда или силою мурса отнял тело у брата, а короля околдовал. И вот якобы раненый король, трое целительниц и слегка возбужденный брат короля возвращаются в Эбаббар. Еще немного усилий, и королевство у их ног. А за год королю удалось внушить именно то, что он и рассказал Литусу. А не рассказал он лишь одно: когда внушение рассеялось, он решил убить ведьм и мурса, захватившего тело брата. И нанял Виз Винни. Но зачем тогда были убиты все родственники? Именно убиты, ведь белый мор имеет магическую природу? А если на Эбаббарском троне вовсе не урожденный Белуа, а неизвестно кто? Тогда все срастается еще прочнее. И этот неизвестно кто почему-то бешено ненавидит собственного сына.
Литус поднялся, взял в руки лампу и неслышно спустился вниз. Дворецкий продолжал храпеть. Дверь в подвал открылась бесшумно, но, спустившись, Литус закрыл ее за собой на ключ. Если все то, что говорил Хортус, имело хотя бы какую-то схожесть с истиной, он должен был обнаружить следы. Или трактаты о тайных убийствах, которые он читал в башне, не содержали и толики точных сведений? Если его мать убийца, то напрасно чистильщики дома искали следы ее ремесла в доме. Они должны храниться на пути отхода. И путь отхода должен иметь секрет. В его простоте и открытости следовало найти тайну.
Литус миновал завал из корзин и сундуков, добрался до двери, прислушался. Ночь стояла над Эбаббаром. Только журчал ручей за стеной, образовавшийся от недавнего дождя, и звенели капли, падающие со сводов ливневого канала. Еще несколько лет, и ржавая у основания дверь начнет осыпаться. Но бронзовые петли еще послужат. И бронзовые замки тоже противостоят сырости.
Литус сдвинул засов, повернул ключ и вышел в канал. Темный проход тянулся под улицей. Литус повернул влево и пошел к горе мусора. Время от времени вдоль хода чуть более светлым сумраком выделялись каменные карманы, колодцы с замурованными решетками, через которые с мостовых уходила в тоннель вода. Выбраться через них не было никакой возможности, легче было бы пробить стену дома. Вскоре Литус добрался до затора. За те пару лет, что он не показывался в тоннеле, мусора прибавилось. Литус поднял фонарь. Тоннель уходил вниз, к реке, и именно здесь образовалась пробка. Насколько он помнил, улица в этом месте обращалась лестницей и в сильные ливни вода действительно не могла пройти дальше тоннелем, поэтому она выхлестывалась через решетки наружу. То есть вода затапливала эту часть тоннеля полностью. Или для убийц Ордена Смерти это не имело значения?
Литус обернулся к ближайшему карману, ощупал стены, потряс решетку. С таким же успехом он мог потрясти любую из башен эбаббарского замка. То же самое было и со следующей решеткой, и дальше, а вот вторая от основного выхода чем-то отличалась. Она дрогнула на толщину ногтя, не более того, но дрогнула. Литус потряс ее еще раз, убедился, что решетка сидит плотно, но стоило ему надавить в сторону, как вновь возникло ощущение движения, как на стальном самостреле на последнем обороте зарядного механизма. Хорош же это был бы механизм, если бы он не потерял упругость и за двадцать лет в сырости и грязи. Литус поставил лампу на пол, прислушался к звукам ночной улицы, затем уперся спиной в стену каменного мешка, ухватился за решетку и изо всех сил надавил от себя. Решетка тяжело сдвинулась на палец. А теперь в сторону, – решил Литус и подал решетку прочь от тоннеля. Трудно, с тихим скрежетом, но она ушла в стену более чем наполовину. Затаив дыхание, Литус ухватился за края отверстия и медленно подтянулся. Именно этого и следовало ожидать. Единственный люк с этой стороны дома, который находился в подворотне, оказался тайным лазом. Под светом луны блестели мокрые от дождя камни мостовой, свобода была на расстоянии вытянутой руки.
