Потом все прекратилось. И наступила тишина. Но сразу за этим последовал смех и аплодисменты, заполнившие тишину.
Питер и Гамаш спустились к сцене как раз к началу финального выступления чечеточников. Выступал класс восьмилетних ребятишек. И Рейн-Мари. Скрипачи наигрывали медленный ирландский танец, а ноги у танцоров заплетались одна за другую. Один маленький мальчик подобрался к краю сцены, вытанцовывая в одиночестве. Рут пыталась руководить его движениями с помощью своей клюки, но он не обращал на нее внимания.
В конце Гамаш устроил им долгую овацию, и к нему присоединились Клара, Габри и – последним – Питер.
– Ну так что скажете? – спросила Рейн-Мари, когда нашла их за столом на улице. – Только честно.
– Это было блестяще. – Гамаш обнял ее.
– Я чуть не плакал, – признался Габри.
– У меня получилось бы и лучше, если бы пятый номер не захватил всю сцену, – прошептала Рейн-Мари и показала на сияющего мальчика.
– Отшлепать его? – спросил Гамаш.
– Ты уж лучше подожди, когда этого никто не будет видеть, – посоветовала ему жена.
Мальчик под номером пять, сидевший за соседним столом, тут же опрокинул бутылку колы в одну сторону, солонку в другую. Его мать заставила его взять щепоть соли и бросить через плечо. Гамаш наблюдал с любопытством. Питер принес тарелку гамбургеров с тонко нарезанной ягнятиной и початки кукурузы, а Оливье поставил на стол поднос с пивом и ярко-розовым лимонадом.
– Бога ради, qu’est-ce que tu fais? Тут повсюду муравьи, а подожди еще немного – прилетят осы и ужалят тебя.
Мама взяла номер пять за руку и потащила за другой столик, оставив загаженный стол – пусть кто-нибудь другой убирает.
– На эту неделю все возвращаются, – сказал Оливье, сделав большой глоток холодного пива и оглядывая собравшихся. – Они приезжают перед Днем Иоанна Крестителя и остаются до Дня Канады.
– А как вы отмечали День Иоанна Крестителя на прошлой неделе? – спросил Гамаш.
– Скрипачи, чечеточники и барбекю, – ответил Габри.
– А номер пять не местный? Что-то я не видела его раньше.
– Это кто? – спросил Оливье.
Рейн-Мари кивнула в сторону своего маленького коллеги, и Оливье рассмеялся:
– Ах этот! Он из Виннипега. Вы его называете номер пять? Мы его называем Болван.
– Для простоты, – сказал Габри. – Это как Шер или Мадонна.
– Или Габри, – подхватила Рейн-Мари. – А знаете, я никогда прежде не слышала имени Габри. Это сокращенное от Габриэль?
– Да.
– Но разве большинство Габриэлей не зовутся Габи?
– Я не принадлежу к большинству Габриэлей, – сказал Габри.
– Извините, mon beau. – Рейн-Мари погладила его по руке, чтобы успокоить обиженного Габри. – Мне бы и в голову такое не пришло. Мне всегда нравилось имя Габриэль. Архангел.
Это до некоторой степени утешило Габри. Несколько мгновений Рейн-Мари представляла себе, как мощные крылья спускаются с небес и закрепляются на спине Габри.
– Знаете, у нас есть сын Даниель и дочь Анни. Мы выбирали имена, которые есть в английском и французском. Габриэль тоже из таких имен.
– C’est vrai, – сказал Габри. – Мне нравится Габриэль, но в школе меня все называли Габи. Мне это ужасно не нравилось. Так что я сам выдумал себе имя. Габри. Voilà.
– Трудно представить, что тебя называли Габи, – заметил Оливье с улыбкой.
– Я знаю, – сказал Габри, не обратив внимания на этот сарказм.
Но мгновение спустя он весело подмигнул Рейн-Мари, подтверждая тем самым, что его забывчивость или поглощенность собой напускные.
Они все посмотрели на Болвана, который облизнул свое мороженое, опять рассыпал соль и опять толкнул жестяную банку с колой по столу. Она проскользила по соли, но, дойдя до чистой поверхности, резко остановилась и опрокинулась. Мальчик начал плакать. Мать, успокоив его, взяла горсть соли и кинула через его плечо. На удачу. Гамаш подумал, что номеру пять могло бы повезти, если бы мать заставила его убрать за собой, а не перемещаться каждый раз на новое место, оставляя прежнее загаженным.
Гамаш взглянул на столик, оставленный ими ранее. И конечно, муравьи и осы роились у сладких лужиц колы.
– Гамбургер, Арман?
Рейн-Мари протянула еду мужу, но, увидев выражение его лица, опустила руку. Он что-то увидел. Она повернулась, однако ее взгляду предстал лишь пустой столик и несколько ос.
Но Гамаш видел убийство.
Он видел муравьев, ос, статую, черный орех, День Канады и его соседа в череде праздников – День Иоанна Крестителя. Он видел летние приработки, корысть и коварство, которое десятилетиями выжидало, чтобы нанести Джулии Морроу смертельный удар.
У него наконец появилось что написать в пустой колонке.
Как.
Как отец сошел с пьедестала и раздавил дочь.
Глава двадцать девятая
Арман Гамаш поцеловал жену на прощание в тот момент, когда с небес начали падать первые громадные капли. На этот День Канады не случилось ни тумана, ни мороси – настоящий, зрелый, сочный ливень.
– Ты уже знаешь, да? – прошептала она ему в ухо, когда он обнял ее.
Гамаш чуть подался назад, посмотрел ей в глаза и кивнул.
Питер и Клара забрались в «вольво», как контуженые ветераны, возвращающиеся на передовую. Волосы у Питера стояли дыбом.
– Постой, – сказала Рейн-Мари, когда Арман открыл водительскую дверцу. Она отвела мужа в сторону, не обращая внимания на капли, падающие на землю вокруг них. – Забыла тебе сказать. Я вспомнила, где видела Веронику Ланглуа прежде. И ты ее тоже видел, я уверена.
Она сказала ему, и его глаза удивленно расширились. Да, конечно, она права. И внезапно несколько вопросов, которые так тревожили его, отпали. Первоклассный шеф-повар, прозябающий в глуши. Целая армия молодых англоязычных сотрудников. Никогда возрастных, никогда франкоязычных. Почему она никогда не выходит к гостям. И почему она круглый год живет на берегу озера в лесной глуши.
– Merci, ma belle.
Он поцеловал ее еще раз и вернулся в машину, а потом выехал на дорогу, ведущую в «Охотничью усадьбу».
Грунтовая дорога сделала последний поворот, и они увидели за мелькающими дворниками старый бревенчатый дом и автомобиль Квебекской полиции, припаркованный на петляющей подъездной дорожке. Подъехав ближе, они увидели другие полицейские автомобили – некоторые Квебекской полиции, некоторые муниципальной. Увидели они даже пикап Королевской канадской конной полиции. Подъездная дорожка была забита этими машинами, стоявшими вперемешку.
Разговор в машине Гамаша смолк, там воцарилась полная тишина, только клацали мелькающие туда-сюда дворники. Лицо Гамаша посуровело, насторожилось. Они втроем бросились под дождем в вестибюль «Усадьбы».
– Bon Dieu, слава богу, вы вернулись, – сказала миниатюрная мадам Дюбуа. – Они в Большом зале.
Гамаш поспешил туда.
Он открыл дверь, и все глаза уставились на него. В центре стоял Жан Ги Бовуар в окружении Морроу и полного штата сотрудников «Усадьбы», а также людей в полицейской форме. С каминной полки свисала огромная крупномасштабная карта.
– Bon, – сказал Бовуар. – Вы, вероятно, знаете старшего инспектора Армана Гамаша из Квебекской полиции, главу отдела по расследованию убийств.
По комнате прошел шумок, кто-то закивал. Некоторые полицейские отдали честь. Гамаш приветственно кивнул всем.
– Что случилось? – спросил он.
– Элиот Бирн исчез, – сказал Бовуар. – Это заметили между завтраком и ланчем.
– Кто сообщил об исчезновении?
– Я, – вышла вперед Вероника Ланглуа.
Гамаш взглянул на нее, недоумевая, как это он не увидел раньше. Рейн-Мари была права.
– Его не было на завтраке, – говорила Вероника. – Это необычно, но не неслыханно. Накануне он работал в обеденной смене, и иногда после этого им дают отдых на следующее утро. Поэтому я промолчала. Но уж на ланч-то он точно должен был появиться.
– И что вы сделали? – спросил Гамаш.
– Сказала Пьеру, метрдотелю, – сообщила Вероника.
Вперед вышел Пьер Патенод, вид у него был потрясенный, взволнованный.
– Разве мы не должны были начать его поиски? – спросил он.
– Должны, месье, – сказал Бовуар. – Мы позвонили в полицию, в прессу, на автобусные станции, вокзалы.
– Но он может быть где-то здесь. – Пьер повел рукой, показывая на лес.
Ливень лупил по окнам, отчего мир снаружи казался искаженным, гротескным.
– Мы организуем поисковые партии, но сначала мы должны собрать информацию и составить план. Продолжайте, – предложил Гамаш Бовуару.
– Месье Патенод сумел оперативно организовать осмотр всех домиков для персонала и ближайших окрестностей, чтобы убедиться, что Элиот не заболел, не получил травму и не сачкует, – сказал Бовуар. – Ничего такого обнаружено не было.
