верит в «правильность» имен. В сказке, если Румпельштицхена[119] назвать настоящим именем, он разлетается вдребезги. Племенной вождь скрывает свое настоящее имя и подбирает для повседневного употребления имя экзотерическое, чтобы никто не смог его заколдовать. В гробницу египетского фараона клали предметы с истинными именами и изображениями богов, чтобы в загробном мире фараон мог их победить. Для каббалистов знание истинного имени Бога означало абсолютную магическую власть. Коротко говоря, для первобытного разума имя представляет сам объект. «Его слова – сущее», – гласит древнее изречение о Пта[120].
Эти пережитки бессознательной первобытности – проклятие всякого мировоззрения. У астрономов нет способов узнать, сетовали ли обитатели Марса на присвоенное нами их планете название, и точно так же мы вправе полагать, что миру абсолютно все равно, что мы о нем думаем. Но это не значит, что нужно перестать о нем думать. Мы и не прекращаем; наука продолжает существовать как наследница мировоззрений, пришедших в упадок. Только человек обнищал при такой «смене власти». В мировоззрениях старого стиля он наивно вкладывал собственную душу в объекты, воспринимал свое лицо как лик мира, видел в себе подобие Божье (мания величия, за которое даже муки ада не кажутся чрезмерным наказанием). Но в науке думают не о себе – только о мире, об объекте, отстраняются от себя и жертвуют своей личностью на благо духа исследований. Поэтому научный дух этически стоит выше старого мировоззрения.
Тем не менее мы начинаем ощущать последствия этой атрофии человеческой личности. Повсеместно слышен призыв вернуть мировоззрение, и все спрашивают о смысле жизни и мироздания. В наше время предпринимаются многочисленные попытки повернуть время вспять и погрузиться в мировоззрение старого стиля, через теософию, или, как ее уместнее называть, антропософию. Ощущается потребность в мировоззрении, во всяком случае, у молодого поколения. Но если мы не хотим двигаться в обратном направлении, то новое мировоззрение должно покончить с притязаниями на объективную ценность, должно признать себя картиной, которую мы рисуем на потеху нашему разуму, а не волшебным именем, дающим нам власть над миром. Мировоззрение формируется нами не для мира, а для себя. Если не воображать картину мира как целого, мы не увидим и себя, верных отображений этого мира. Только в зеркале нашей картины мира мы видим себя целиком. Только в творческих актах мы выходим на свет и сами становимся цельными. Никогда мы не придадим миру иного лика, кроме своего собственного, и потому должны это сделать, чтобы отыскать себя. Выше науки или искусства стоит человек как таковой, создатель своих орудий. Нигде мы не оказываемся ближе к познанию подлинной тайны всех начал, нежели в познании себя, кого, как принято считать, досконально знаем. Но глубины космоса известны нам лучше, чем собственные глубины, где мы, сами того не ведая, можем внимать непосредственно пульсу творения.
В этом отношении аналитическая психология открывает перед нами новые возможности. Она привлекает наше внимание к существованию образов-фантазий, что возникают из темных глубин психики и сообщают о процессах, протекающих в бессознательном. Элементы коллективного бессознательного, то есть, как я уже объяснял, плоды психического функционирования всех наших предков, в совокупности составляют природный образ мира, сжатый воедино опыт человечества за миллионы лет. Эти образы мифологичны и потому символичны; они выражают гармонию между познающим субъектом и познаваемым объектом. Вся мифология и все откровения исходят из этой матрицы опыта, всем нашим будущим идеям о мире и человеке также суждено вырасти из нее. Но было бы недоразумением считать, что образы-фантазии бессознательного возможно использовать непосредственно, подобно откровениям. Они лишь исходный материал, который для обретения значения требует перевода на язык настоящего. Если такой перевод удается, то мир, каким мы его воспринимаем, воссоединяется с примордиальным опытом человечества посредством символа мировоззрения; исторический, универсальный человек внутри нас протягивает руку новорожденному индивидууму. Данный опыт сближает нас с первобытными людьми, которые символически соединялись с предками-тотемами через ритуальную трапезу.
С этой точки зрения аналитическая психология есть реакция на чрезмерную рационализацию сознания, которое, пытаясь подчинить себе природу, изолируется от последней и таким образом лишает человека его естественной истории. Человек словно перемещается в ограниченное настоящее, в короткий промежуток между рождением и смертью. Это ограничение внушает ему, что он – случайное и бессмысленное порождение; именно это чувство мешает нам жить с той полнотой, которая необходима для полноценного наслаждения жизнью. Наша жизнь будто замирает, она больше не принадлежит человеку полностью. Вот почему немалая часть непрожитой жизни попадает в бессознательное. Люди живут так, словно ходят в слишком тесной обуви. Качество вечности, столь характерное для жизни первобытного человека, в нашей жизни отсутствует. Окружив себя стеной рациональности, мы отделились от вечности природы. Аналитическая психология пытается разрушить эту стену, заново извлекая образы-фантазии бессознательного, когда-то отринутые рациональным разумом. Эти образы находятся по ту сторону стены, они часть нашей природы, глубоко погребенная в нашем прошлом, часть, от которой мы укрылись за стенами рационализма. Аналитическая психология стремится разрешить возникший конфликт с природой, не через возвращение к природе вместе с Руссо, а через сохранение уровня сознания, которого мы благополучно достигли, и через обогащение нашего сознания пониманием психических оснований нашей натуры.
Тот, кому удалось совершить подобный прорыв, всегда говорит о громадном облегчении. Но ему не дано долго наслаждаться, поскольку сразу же встает вопрос о том, каким образом новоприобретенное знание может быть ассимилировано. Объекты по обе стороны стены поначалу кажутся несовместимыми. Необходим перевод на современный язык или, пожалуй, даже создание нового языка. Тем самым мы возвращаемся к вопросу о мировоззрении, которое должно помочь в установлении гармонии с историческим человеком внутри нас, чтобы глубокие аккорды прошлого не заглушались резкими криками рационализма; чтобы бесценный свет индивидуального духа не погас в беспредельном мраке природного психического. Едва затронув этот вопрос, мы вынуждены покинуть область науки, ибо теперь нам требуется творческая решимость доверить нашу жизнь той или иной гипотезе; иными словами, здесь начинается территория этики, без которой мировоззрение немыслимо.
Полагаю, что своим докладом мне удалось ясно показать – аналитическая психология не является мировоззрением, но способна внести значительный вклад в его формирование.
Дух и жизнь[121]
Связь духа и жизни относится к числу явлений, столь неоднозначных по своему характеру, что необходимо постоянно соблюдать бдительность, иначе мы рискуем запутаться в сети слов, к которым прибегаем в попытках разрешить эту величайшую загадку. Ведь как еще осмыслять те почти безграничные комплексы фактов, которые мы называем «духом» или «жизнью», если не облачать их в словесные одеяния, которые сами суть
