вовнутрь и следования сигнала изнутри наружу, можно представить себе процессы, лежащие в основе разума.
Возьмем теперь менее простой пример. Мы слышим неясный звук, который поначалу только побуждает нас прислушаться, чтобы понять, что он означает. В этом случае слуховой раздражитель вызывает в мозгу целый ряд представлений, связанных с этим раздражителем. Частично это будут звуковые образы, частично зрительные, частично чувственные. Слово «образ» я употребляю исключительно в значении представления. Психическая сущность может быть осознаваема, то есть может быть представлена лишь в том случае, если она обладает свойствами образа и потому представима. Далее я буду называть все сознательные элементы образами, поскольку они суть отображения мозговых процессов.
Череда образов, вызванных слуховым раздражителем, внезапно дополняется хранящимся в памяти звуковым образом, который связан со зрительным образом, например со звуком, издаваемым гремучей змеей. За этим немедленно поступает сигнал тревоги ко всем мышцам тела. Рефлекторная дуга завершена, но в данном случае она будет отличаться от предыдущей – мозговой процесс, последовательность мыслительных образов, вклинивается между чувственным раздражителем и моторной реакцией. Спонтанное напряжение тела, в свою очередь, воздействует на сердце и кровяные сосуды, стимулируя процессы, которые мыслительно воспринимаются как чувство страха.
Таким образом, мы можем получить представление о природе психического. Оно состоит из отображенных образов простых мозговых процессов и воспроизведения этих образов в почти бесконечной последовательности. Указанные образы обладают свойством осознанности. Природа сознания представляет собой загадку, решения которой я не знаю. Впрочем, можно сказать, что всякое психическое становится осознанным тогда, когда оно вступает в отношения с эго. Если этих отношений нет, то оно остается бессознательным. Явление забывчивости показывает, насколько часто и легко элементы психического утрачивают связь с эго. Потому можно уподобить сознание лучу прожектора. Только те объекты, на которые падает сноп света, оказываются в поле нашего восприятия. Объект, таящийся в темноте, при этом не перестает существовать: его попросту не замечают. Значит, то, чего я не осознаю, находится где-то там, в состоянии, пожалуй, не сильно отличном от того, в котором оно доступно для эго.
Выходит, что сознание можно трактовать как состояние соотнесенности с эго. Но критически важным здесь является само эго. Что мы должны под ним понимать? При всей его видимой цельности ясно, что эго есть чрезвычайно сложное образование. Оно складывается из образов чувственных восприятий (органы чувств передают раздражения как изнутри, так и извне) и, кроме того, из огромного количества накопленных образов прошлых процессов. Все эти разнообразные элементы нуждаются в могущественной объединяющей силе, которая сцепляла бы их вместе, и способность к этому мы уже определили как свойство сознания. То есть сознание как будто выступает необходимой предпосылкой существования эго. Но ведь без эго сознание немыслимо. Это очевидное противоречие возможно, полагаю, разрешить, если считать эго отображением не одного-единственного, а множества процессов и их взаимодействий; по сути, мы говорим о всех процессах и элементах, которые и составляют эго-сознание. Их разнообразие фактически формирует единство, поскольку связь с сознанием действует как своего рода сила притяжения и стягивает вместе отдельные элементы – в направлении того, что можно было бы назвать мнимым центром. Посему я говорю не просто об эго как таковом, но об эго-комплексе, обоснованно предполагая, что эго, обладая изменчивой структурой, является непостоянным и не может именоваться просто «эго». (К сожалению, здесь не место для обсуждения классических вариаций, возникающих у душевнобольных или в сновидениях.)
Взгляд на эго как на скопление психических элементов логически подводит нас к следующему вопросу: является ли эго центральным образом и, следовательно, единственным выразителем человеческой личности в целом? Все ли элементы и функции с ним связаны и в нем выражаются?
На этот вопрос мы должны ответить отрицательно. Эго-сознание есть комплекс, который не охватывает человеческую личность целиком: оно забывает бесконечно больше, чем знает. Оно слышит и видит многое, но лишь малая толика из этого осознается. Есть мысли, которые возникают и обретают завершенную форму за пределами сознания, а эго о них не подозревает. Эго вряд ли имеет хотя бы смутное представление о чрезвычайно важной регулятивной функции симпатической нервной системы применительно к внутренним телесным процессам. Пожалуй, эго обнимает собой всего-навсего мизерную часть того, что должно было бы постигать совершенное сознание.
Поэтому эго может быть лишь фрагментарным комплексом (teilkompex). Не исключено, что это единственный в своем роде комплекс, внутренняя связность которого и порождает сознание. Но разве не всякое сочетание элементов психического ведет к осознанности? Непонятно, почему комбинация некоей части сенсорных функций и некоей части материала памяти формирует сознание, а объединение других частей психического этого результата не достигает. Комплекс зрительных, слуховых и т. п. образов обладает крепкой, хорошо организованной внутренней связностью. Нет оснований считать, что этот комплекс тоже не может сделаться сознанием. Как показывает случай слепоглухонемой Хелен Келлер[122], человеку достаточно осязания и телесных ощущений, чтобы обрести сознательность, пусть даже ограниченную указанными чувствами. Поэтому для меня эго-сознание есть синтез различных «чувственных сознаний», в котором самостоятельность каждого отдельного сознания тонет в единстве вышестоящего эго.
Поскольку эго-сознание распространяется не на все психические действия и явления, то есть не содержит в себе все возможные образы, и поскольку даже сильная воля не позволяет ему охватить иные, закрытые для него области, то, естественно, встает вопрос о том, существует ли какое-то другое сочетание психических явлений, подобное эго-сознанию. Такое сознание можно было бы вообразить как более высокое или более широкое, а эго в нем предстало бы объективным содержанием (тот же зрительный акт, к примеру, является предметом моего осознания) и, подобно зрению, сливалось бы с прочими событиями и действиями, которые я не осознаю. Наше эго-сознание могло бы в результате угодить в некое полное сознание, замкнуться в нем, как меньший круг в большем.
Акты зрения, слушания и т. д. сами по себе порождают собственные образы, которые, будучи соотнесены с эго, придают этим актам осознанность, и точно так же эго, повторю, может пониматься как образ или отражение совокупности всех деятельностей, им постигаемых. Можно было бы предположить, что всякая психическая активность ведет к формированию ее образа и что в этом состоит ее сущностная природа, вследствие чего такая активность и называется «психической». Трудно понять, почему бессознательная психическая активность не должна также обладать свойством порождать образы наподобие тех, которые представляются сознанию. А поскольку человек кажется замкнутым живым единством, то напрашивается вывод, что образы всех его психических активностей сливаются в целостный образ, и та его часть, которая человеку становится известной (если становится), может рассматриваться как эго.
У меня нет убедительных доводов против такого предположения, но ему
