– Что вам нужно? – хмуро спросил Тертышный, переминаясь с ноги на ногу.
И опять-таки я был восхищен его дисциплинированностью и железной выдержкой.
Другой на месте старого гэбиста уже на дерьмо изошел бы, качая права. А он даже не потребовал документы, удостоверяющие наши личности. И я его понимал – два таких лба, да еще с оружием, явно пришли не чаи гонять. Наверное, ему не раз приходилось вот так нагло и бесцеремонно вламываться в чужие дома и квартиры, чтобы арестовать очередного "врага народа", потому он прекрасно понимал, чем может закончится даже попытка к сопротивлению.
Пока я беседовал с Тертышным, Серега быстро осмотрел остальные помещения и, возвратившись в горницу, отрицательно покачал головой. Значит, Кристины здесь нет…
Неужто мы ошиблись и опять вытянули пустышку? Черт!
– Садитесь, Кузьма Игнатьевич, – любезно пригласил Тертышного Плат.
Теперь он, как более опытный по части допросов, взял инициативу в свои руки. А я и не возражал; хотя бы потому, что хозяин избы вызывал у меня стойкое неприятие. Мне такой тип людей всегда не нравился. В глубоко упрятанных под кустистыми рыжими бровями глазах Тертышного светилась неумолимая первобытная жестокость хама от рождения, которая с годами только усилилась. Наверное, он и сейчас ходил на митинги и демонстрации под кумачовыми транспарантами, до хрипоты требуя возврата к прошлому.
Случись чудо и вернись прежние времена, Тертышный работал бы, несмотря на преклонный возраст, денно и нощно, ломая кости и отбивая почки у "агентов империализма", вздумавших вырваться из-за колючей проволоки соцлагеря.
– У нас есть несколько вопросов, на которые нужно ответить правдиво, – между тем продолжал Серега, глядя на хозяина избы как удав на кролика. – Надеюсь, вы представляете, чем грозит вам, – эти слова Плат произнес с нажимом, – дача ложных показаний?
Тертышный обречено кивнул. Он давно понял, что попал в жесткий переплет, не имеющего ничего общего с законом. И теперь, несмотря на строптивый характер, готов был нам выложить все, что знал, и чего и в помине не было.
– Зачем вы брали передвижную морозильную установку? – в лоб спросил Плат.
Наверное, брехня уже висела на кончике языка Тертышного, но тут он взглянул на меня и невольно закрыл рот, щелкнув вставными челюстями. Ну почему я так не нравлюсь некоторым штатским?
– Внук Темрючихи попросил… – ответил он чуток погодя с огромной неохотой.
– Кто такая Темрючиха?
– Соседка… бывшая. Это когда я жил на улице Снегиревской… – Тертышный назвал точный адрес. – Темрюковы они. Лизаветой звали… Представилась два года назад.
– Имя, фамилия внука? – резко спросил Плат.
– Валеркой кличут. Фамилию не знаю. Он сын дочери Темрючихи.
– Где живет?
– В городе… – неопределенно ответил Тертышный. – Валерка не говорил, а я не спрашивал.
– Он объяснил, зачем ему морозилка?
– Сказал, что хочет подработать. Сами знаете, что сейчас почти все заводы стоят. Довели… демократы… – Это слово он произнес как ругательство, с ненавистью.
– Почему он сам не взял?
– Паспорт украли. А без документов куда сунешься?
– И вы так просто, по старому знакомству, отдали ему вещь, которая стоит как подержанная машина? Не зная ни адреса Валерки, ни его фамилии? – Плат скептически ухмыльнулся.
Впервые за время нашей беседы Тертышный смутился и заерзал по скамье. Ему до смерти не хотелось говорить всю правду, но внутренний голос подсказывал бывшему гэбисту, что мы не отвяжемся, пока не расколем его до конца. И он абсолютно не сомневался, что в средствах и методах допроса мы не будем очень щепетильными.
– Он оставил залог… – нехотя буркнул старый проходимец.
– Интересно, что этот залог собой представляет? – полюбопытствовал Серега. – Не думаю, что вы продешевили, а потому считаю, что его стоимость находится в пределах трехчетырех тысяч долларов. Не так ли?
– Кольцо…с камушком… – ржаво проскрипел в ответ Тертышный, пряча от нас глаза.
– Это близко к истине… – Плат хищно прищурился. – Кузьма Игнатьевич, у нас есть сильное желание взглянуть на залог. Только не говорите, что вы его вернули! Мы люди недоверчивые и если не найдем понимания, то разберем избу по бревнышку, но колечко отыщем. Не волнуйтесь, мы его у вас не отберем.
Гамма чувств отразилась на топорно сработанной физиономии бывшего гэбиста – от страха и отчаяния, до ненависти и патологической жадности. Будь его воля, он нас живьем закопал бы в землю. Мы нечаянно затронули его ахиллесову пяту – скаредность и страсть к накопительству. Я был абсолютно уверен, что где-то в подполе старый хрыч хранит кубышку с золотом. И боялся, что он уже положил туда "залог" неизвестного Валерки. Если это так, то мы и под пытками не узнаем, где находится его заначка. А то, что Тертышный оставил кольцо себе, как предположил Плат, я уже практически не сомневался.
– Я сейчас… – наконец сказал хозяин избы и вышел в соседнюю комнату, плотно притворив дверь.
Мы не стали его сопровождать – куда он денется? Тем более, как мне успел подсказать Плат, там находилась кладовая с оконцем, в которое могла пролезть разве что кошка.
Возвратившись, Тертышный развернул тряпицу и положил на стол красивый золотой перстень, явно старинной работы, с большим бриллиантом. Да, этот сукин сын не прогадал с залогом, похоже, превратившимся в его собственность – камушек тянул на все пять штук "зеленью", если не больше. И я поневоле восхитился хитроумием неизвестного Валерки, сыгравшего на жадности старика. Будь на нашем месте сотрудники уголовного розыска, Тертышный не выдал бы парня ни под каким соусом из-за боязни потерять эту драгоценность. Но битого гэбиста нельзя было провести на мякине, а потому он прекрасно понимал, что мы к официозу не имеем никакого отношения и что с нами шутки плохи.
Припертый в угол, Тертышный решил потерять малость, чтобы не лишиться всего остального, а возможно и жизни.
Но как же нужно ненавидеть Стеблова, чтобы отдать в чужие руки фамильную драгоценность! Неужто и впрямь похищение Кристины – самая настоящая вендетта? Мы с Платом все больше и больше склонялись к такому варианту, и теперь наши умозаключения получили довольно весомое подтверждение. Если и впрямь Валерка тот самый "слесарь-мороженщик", то мы его со дна морского достанем. Что, впрочем, ни в коей мере не будет гарантировать успех в расследовании дела о похищении Кристины.
Похоже, этот парень – крепкий орешек. И он так просто не сдастся. Ладно, поживем – увидим…
– Вот вам бумага и ручка. – Плат раскрыл свою папку. – Напишите все, что нам рассказали.
В подробностях…
Немного успокоенный Тертышный согласно кивнул…
Закончив бумажные формальности, мы распрощались. К взаимной радости. Берлога старого гэбиста почему-то навевала тоскливое настроение, а потому мне – да, похоже, и Плату – хотелось поскорее выйти на улицу, чтобы глотнуть свежего воздуха.
– Я думаю, не стоит говорить о том, что вы должны держать язык за зубами, – сурово сказал Плат. – Предупреждаю. Если Валерка появится в Богоявленке, немедленно позвоните по этому телефону. – Он написал на клочке бумажки номер нашей конторы. – Обязательно!
– А как же, а как же, мы завсегда… – угодливо закивал старый гэбист, все еще не веря, что мы не отбираем у него фамильную драгоценность семьи Темрюковых.
– Перстень сохраните. Возможно, он потребуется в качестве вещественного доказательства. И не волнуйтесь – теперь перстень принадлежит вам.
Тут Плат несколько покривил душой и я понял почему. Конечно, можно было изъять у старого гэбиста драгоценную вещицу под благовидным предлогом, но Серега разумно рассудил, что лучше все оставить как есть, чтобы иметь в лице Тертышного, при необходимости, не врага, а добровольного помощника и надежного свидетеля.
– Скажите, а что случилось? – наконец набрался смелости старый хрыч и выдал вопрос, буквально обжигавшийа кончик его языка.
Плат посмотрел на него, как на пустое место, и с таким выражением осклабился, что Тертышный сразу же заткнулся и невольно стал перед ним навытяжку. О, этот ментовский взгляд! Холодный, циничный, пронизывающий до мозга костей, он вызывает неистовое желание немедленно забиться в угол и жалобно скулить, прося пощады неизвестно за что.
Мы покинули Богоявленку в хорошем расположении духа. Наконец наши усилия дали хоть какой-то результат и теперь будущее О.С.А. уже виделось в порозовевших тонах. Я ехал, глядя на пронзительно голубое осеннее небо, и мне казалось, что над верхушками сосен плывет, подгоняемая солнечным ветром, красавица-яхта – пока еще призрачная и невесомая, но постепенно приближающаяся и приобретающая четкость и законченность очертаний.
Глава 22. ВЗРЫВ
Когда мы прибыли на исходный пункт, бедолага конюх уже не вязал лыка. Он сидел под конюшней, нежно обнимая наполовину пустую бутылку, а рядом валялись еще две, высосанные до капли. Рядом с ним, на ящике, застеленном пожелтевшей газетой, лежала почти не тронутая закуска – три яблока /одно из них надкушенное/, разрезанная на четыре дольки луковица, кусок черняшки и обглоданный селедочный хвост.
