Они долго шли через лес, по-прежнему молча. Только сосны шумели над головой, а нагие ветви дубов постукивали в ответ. Эдоли все вспоминала фэйри, пленивших ее накануне. Прежде она не задавалась вопросом, но теперь гадала: что их остановило у самой избушки, когда они легко могли схватить ускользающую добычу? И как это лесник просто идет себе через лес, ни о чем не тревожась? И вообще, как случилось, что он живет здесь, в чащобе, совсем один?
Тут Эдоли снизу вверх посмотрела на своего спутника… ан глядь – а его зеленый шерстяной плащ точно из листвы соткан… в точности как у фэйри. И кто бы знал, отчего это не особенно удивило ее? Посмотрела она на его сильные руки, отводившие в стороны ветки, – а они в пятнистом лесном свете такие белые-белые, даже зеленоватые. Между тем подходят они уже к самой опушке. Уже виднеются меж стволами зеленые увалы полей, что за лесом лежат.
«Постой», – говорит Эдоли.
Повернулся лесник к ней лицом… То же самое было лицо, знакомое, уже – любимое… ан изменилось! В глазах золотые блестки играют… А сколько печали!
«Как же ты мог?» – спрашивает Эдоли. Смотрит она с любовью и болью в лицо короля фэйри… и понимает наконец, первый раз в жизни, каково это – болеть любовной болезнью, сладкой и ранящей одновременно.
Он горестно смотрит на нее:
«Я не хотел».
«Почему было попросту не сказать?»
«Я знал: ты позабыла меня, – отвечает он. – Я не знал, как еще разбудить твою память. – Берет он ее руку в свою, бледную, с зелеными жилами, и видит она у него на пальце колечко. – Мы были тогда всего лишь детьми. Я не хотел принуждать тебя исполнять обещание, вот только сам забыть тебя так и не смог».
Смотрит Эдоли на кольцо, ужасается и понимает: он правду сказал. Те детские походы в лес, игры с фэйри, – стало быть, она их не выдумала! Вот, значит, чей образ столько лет незримо хранился у нее в сердце! И видит она: король фэйри чувствует то же. Оба и желают и не желают расторгать едва уловимую связь. Берет она его за руку, трогает волосяное колечко.
«Что будет, если я его разорву?»
«Откуда же мне знать, – говорит он, – колечко нас связывает, или мы связаны сами по себе, а это – лишь украшение?»
И тогда быстрым движением, боясь передумать, Эдоли склоняется над его рукой и перекусывает волоски, что некогда в детстве повила на палец юному королю фэйри. Бросила наземь – и смотрит ему в глаза: осерчает? Прочь отвернется? Чего еще худшего ждать?.. И видит перед собой лицо дровосека, что склонялся к ее рукам в избушке у очага. Весело он смеется, а в глазах восторг: славно я тебя удивил!
…Эррол умолк и стал задумчиво смотреть вперед. Потом покосился на Сенеку, чья тень падала ему на лицо.
– Сказке конец? – спросила София.
– Ага, – сказал сокольничий.
– И что она означает?
Эррол поскреб пальцами подбородок:
– А сама ты как думаешь?
– Я думаю, она о том, как опасно отдать свое сердце лесу, – без раздумий ответила Розмари. – Предаться с малолетства темной силе, непонятной и непостижимой!
– Значит, ты усмотрела в сказке предупреждение, – задумалась Златопрут. – Что ж, может, ты и права… А для меня она – о том, какую власть имеет позабытое нами. Что-то происходит, после истирается в памяти… но продолжает держать нас крепче всякой цепи. И я не стану говорить, что это всегда плохо.
– А по мне, она о доверии, – вставила София. – К людям. К собственному сердцу… Все, что делала Эдоли, было опасно и даже глупо, а чем кончилось? Счастьем!
– Доверие… – отозвалась Златопрут. – Возможно. Но о людях ли она? Я слышала много подобных историй и считаю, что зачастую они о старцах, хотя иной раз этого не заподозришь. Только вообразите могущественный зов леса и как он воздействовал на ничего не понимающую Эдоли! А еще, думается, сказка правдива, ведь так все на самом деле и происходит… Климы очень хорошо умеют действовать через нас!
Эррол покачал головой:
– А я-то думал, обыкновенная сказочка о любви…
– Кому другому рассказывай, – сухо заметила Розмари и указала вперед: – Твоя история помогла скоротать время. Еще примерно час – и граница!
– Позволительно спросить, – сказал сокольничий, – что, собственно, мы собираемся сделать, когда доберемся туда? Если я правильно понял карту шерифа, всякого, кто попробует ступить на уцелевшие клочки Авзентинии, лишает облика ветер Темной эпохи.
– Не ветер, – поправила Златопрут. – Смещение границы.
– Не суть важно, – сказал Эррол. – Главное то, что ты не можешь обратиться к этому климу, к Темной эпохе, и попросить пропустить нас. Теперь про карту Софии, вроде бы ведущую в Авзентинию. Розмари вот говорит, ее предсказания обязательно сбудутся. Допустим. Но что касается точности… Как там сказано? Типа выбор между Желаниями и Боязнью? Что-то сомнительно, чтобы на краю Темной эпохи указатель стоял.
– Я, вообще-то, думала об этом, – сказала София и вытащила из кармана драгоценную карту. – «Разделится путь, уводя либо в Крутогоры Боязни, либо в Низкие Дюны Желаний. Выберешь Дюны – не минуешь Горькой Пустыни, где не избегнешь и спуска в Пещеру Слепоты; оттуда навряд ли вернешься… А в Крутогорах Боязни все птицы, что золотом блещут, черными станут. Там обороной тебе – сокольничий и щебетунья…» – Девочка посмотрела на Эррола, потом на Розмари. – Боязнь и Желания… Кажется, до меня дошло, что тут сказано. Мы хотим достичь Авзентинии: велико искушение попытаться найти уцелевшие обрывки этой эпохи! Только это неверный путь. Помните, в карте Кабезы де Кабры Темная эпоха пожирала всякий пятачок, куда кто-то вставал? А вот Авзентиния ничем подобным не занималась.
– Я понимаю, о чем ты, – медленно проговорила Златопрут. – То, что побуждает Темную эпоху переместить границы, не побуждает к тому же самому Авзентинию!
– Когда я читала карту, – вдумчиво продолжала София, – я вроде бы уловила, чего хочет Темная эпоха. Людей! Авзентиния же хочет лишь своего. Вернуть земли, ей некогда принадлежавшие.
– Ты наблюдательна, София. Я об этом не думала, но ты, похоже, права!
– Всем нам жутко входить в Темную эпоху. Мне, по крайней мере, уж точно, – сворачивая карту, сказала София. – Но именно так нам следует поступить… То, что золотые птицы станут черными, наверное, значит, что Золотой Крест не последует за нами через границу… а вот четырехкрылы слетятся наверняка. Эррол, Розмари! Вы, наверно, и есть сокольничий и щебетунья! – Она улыбнулась. – Разок вы нас уже защитили.
– Полагаю, Золотой Крест в Темную эпоху правда не сунется, – согласилась Розмари. – Они охраняют границу и пытаются убивать четырехкрылов, которые вылетают на нашу сторону. Однако сами никогда туда не ходят. Если мы пересечем черту, они спишут нас как погибших!
– И решат, что сделали дело, – сказал Эррол. – Что ж, отлично! Не будем обходить Темную эпоху, прорвемся насквозь!
– В надежде, что худшими на нашем пути будут фэйри с острыми зубами, – тихо добавила Розмари. – А чего доброго, и красавец-лесник попадется.
37
Деревянная карта
Еще до Разделения Объединенные Индии вывозили за рубеж сахар, патоку, кофе и ром. Новый Запад и Пустоши были для них главными рынками сбыта. В несколько меньших количествах Новый Запад вывозил из Индий рис, мускатный орех и какао. Традиционно эти товары поставлялись в виде сырья, но по мере того, как Индии богатели и развивали собственную промышленность, в их экспорте все большую долю стали составлять продукты переработки.
Шадрак Элли. История Нового Запада30 июня 1892 года, 16 часов 05 минут
Память деревянной линейки представляла собой не столько карту, сколько скопище воспоминаний, отрывочных и неясных. Прижав палец к извилистой красной линии, Тео окунулся в черную пустоту, пропитанную запахом страха. Не то подземелье, не то комната, воспринимавшаяся как тюремный подвал… Кирпичные стены без окон – и невозможность пошевелиться. Тео осмотрелся и обнаружил, что привязан за руки и за ноги к железному стулу. Напротив него точно так же сидели еще двое: молодая женщина и старик. В темноте он не мог подробно их рассмотреть, но душа болезненно трепыхнулась. Его товарищи были так же туго связаны и сидели недвижно, уронив голову.
Едва завершилось это тягостное воспоминание, пришло другое. И началось с вопля… То же подземелье представлено залитым ярким светом ламп. В ноздри шибал запах горелого дерева. Девушка на стуле билась в своих путах. Ножки стула были закопчены, юбки сидевшей обуглились по краям, кругом хлопьями черного снега валялась горелая ткань. Совсем рядом с зеленоватыми ножками горел огонь, разведенный в металлическом подносе с решеткой. Тела он еще не касался – пока… Рядом стоял мужчина с длинными шрамами по сторонам рта. Он дюйм за дюймом ногой пододвигал поднос к пленнице. Она заходилась от ужаса и силилась отстраниться, насколько позволяли веревки.
