Англо-индийское общество, 29 января 1887 г.
Из письма англичанина, путешествующего по Индии
Вы думаете, что англо-индийцы деспотичны, что они заносчивы и самонадеянны? Так же думаю — а вернее, думал — и я. То, что я читал про них в английских газетах — а вы знаете, что газеты всегда были моей слабостью, — настраивало меня против тех людей, у которых я остановился. Я полагал, что, пусть жалобы на них и не вполне справедливы, их отличает брутальность, и, соответственно, пытался отыскать эту брутальность у своих хозяев — в основном в отношении к прислуге. И, должен признаться, ничего подобного не обнаружил.
В каждом англо-индийском доме, как вам известно, держат очень много слуг, при этом работы от них требуется очень мало. Из годового дохода семьи в 900 фунтов семья из трех человек тратит только на прислугу никак не меньше 100 фунтов. Но это к слову. В Индии отношения между хозяином и работником, по-моему, гораздо лучше, чем у нас в Англии. Англичанин, который прожил в Индии лет пять, обычно собирает вокруг себя небольшое число иждивенцев и их семей, причем слуги не помышляют о том, чтобы сменить хозяев, а хозяева — слуг. Когда слуги заболевают, они приходят за лекарством к хозяину, и во многих случаях, чему я сам был свидетелем, он становится арбитром в их семейных спорах. Он, как правило, неплохо осведомлен, каково положение дел в их семьях, каково их благосостояние, чем болеют их дети. Однажды жена одного из слуг моего хозяина тяжело заболела, однако муж не пожелал везти жену в больницу, обрекая ее тем самым на верную смерть. И тогда мой хозяин, разразившись отборными ругательствами на местном наречии, пригрозил своему слуге, что если тот немедленно не отправит бедную женщину в больницу, он его высечет и в тот же день уволит без содержания. Угроза возымела действие, и женщина выздоровела. Больше же всего моего хозяина разозлила приверженность его слуги кастовым предрассудкам. «Этот человек, — объяснил он мне, — мусульманин низшей касты — я знал его отца». По словам моего хозяина, этот слуга скорей бы дал своей жене умереть, чем выпустил бы ее из дому (видели бы вы этот «дом»: лачуга из глины, с лохмотьями на окне и с бамбуковой занавеской вместо дверей!), чтобы никто, не дай бог, не увидел ее лица. «Любопытно, — добавил со всей откровенностью мой хозяин, — что, принадлежи этот человек к высшей касте, уговорить бы его не удалось». <…>
В Индии нет того, что мы называем обществом. Нет ни книг, ни картин, ни заслуживающих внимания разговоров. Англо-индиец обязательно где-то служит, он тяжко трудится целый день и, возвратившись вечером домой, думает не о том, чтобы разговоры разговаривать, а о том, чтобы поскорее лечь спать.
Офицеры — единственные люди, располагающие досугом, и только общение с ними способно хоть немного скрасить жизнь. Они устраивают скачки, балы и пикники; если кто в этой стране и ухаживает за женщинами, так только военные. Они словоохотливы, гостеприимны, хлебосольны. Мы в Англии на удивление мало знаем о своей армии. В Индии же армия — самая заметная примета общественного пейзажа, и я ей многим обязан.
Должен сказать, что принимали меня, где бы я ни оказывался, с искренним сердечным гостеприимством. Вооруженный рекомендательными письмами, я путешествовал по всей стране, и каждый считал своим долгом поселить меня у себя; никто ни о чем меня не спрашивал, слугам приказывали отнести мои веши ко мне в комнату так, словно это следовало само собой. И вместе с тем, хотя жил я со своими хозяевами одной жизнью, я постоянно чувствовал себя посторонним. Все были ужасно заняты. Вскоре я привык, что на следующее утро после моего приезда мне говорилось; «Ну-с, мистер, вынужден препроводить вас заботам своей жены; мне пора на работу». И действительно, в десять мой хозяин уходил на работу, а возвращался не раньше пяти — половины шестого усталый, выжатый, как лимон. С моей стороны было бы неслыханной наглостью лезть с разговорами к такому занятому человеку. Даже в холодную погоду работать так, как работают англо-индийцы, очень тяжело, в жару же — просто невыносимо. В Индии мужчины стареют быстро, и мне не раз доводилось видеть молодых людей лет двадцати пяти-двадцати шести с морщинами на лице и с сединой на висках. Когда сидишь за обеденным столом, мужские лица поражают решительностью и энергичностью — особенно лица молодых людей… <…> Здесь никто не ведет светских бесед, не шутит и не балагурит, как в Англии. Все здесь работают не покладая рук и говорят и думают только о работе. С приближением старости переутомленные, перегруженные мозг и тело начинают сдавать, и жизнь становится и вовсе невыносимой. Мало кто из живущих в Индии англичан довольны собой, хотя работа — опять работа! — вызывает у них неизменный энтузиазм. Впрочем, надо отдать им справедливость — работу они не превозносят.
Вы ведь знаете, что ответил моряк на вопрос проповедника, любит ли он свою профессию. Моряк осмотрелся по сторонам, бросил взгляд на палубу, на мачты, потом заглянул в трюм, оглядел свои изрезанные шрамами руки и сказал: «Как не любить! Приходится, черт возьми!» Примерно так же рассуждают и англо-индийцы. Им приходится любить свою работу. <…>
Местные жители находятся от англо-индийцев в полной, унизительной зависимости. Что бы ни делалось, должно делаться под надзором и под непосредственным руководством англичанина — в противном случае работе этой грош цена. Указания и советы, которые английский плотник, портной, кузнец или строитель схватывают налету, в Индии приходится повторять по много раз, прежде чем местный житель вникнет в смысл сказанного; в процессе работы бестолковый работник раз десять обратится к своему работодателю за разъяснениями и дополнительными инструкциями… Приехав в Индию впервые и листая местные газеты, я сделал вывод, что все индийцы независимы и самодостаточны, однако теперь думаю иначе. Англо-индийцы никогда не говорят о независимости индийцев и очень часто — о их беспомощности. Все англичане, с которыми мне довелось встретиться, твердят одно и то же: своей нерасторопностью индиец способен свести с ума любого, даже самого выдержанного английского работодателя. Вот вам пример. На днях клерку из местных поручили переписать несколько машинописных страниц для джентльмена, в чьем доме я остановился. Клерк получил, как здесь принято выражаться, английское образование, и по-английски изъяснялся совершенно свободно. Так вот, исключительно из-за собственной безалаберности он пропустил три строчки на первой странице, одну на второй и две на третьей, отчего переписываемый текст лишился всякого смысла; вдобавок в тексте не оказалось ни одной точки. Я видел этот текст собственными глазами, и если бы такую работу мне сдал в Англии шестнадцатилетний подросток, нанятый за пятнадцать шиллингов в неделю, я бы рассчитал его, не задумываясь. Этот же клерк был тщеславен, как павлин, и в разговоре со мной рассуждал о «политическом будущем Индии». Может быть, он — исключение из правила. Очень хочется в это верить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
