Эйфория в связи с визитом Горбачева в ретроспективе может показаться стремлением уйти от реалий нашей жизни, которое имеет дело с симптомами, а не с причинами этого. Глубинный политический кризис может, по сути, ускориться постепенным разрушением руководящей роли Америки и опасностью того, что Советский Союз может соблазниться стремлением Запада к спокойствию, какой бы временный характер оно ни носило, чтобы перевесить глобальный баланс сил в свою пользу».
Киссинджер изложил то, что, по его мнению, должны были бы сказать Горбачеву американские руководители. Среди его аргументов выделяются следующие: «Сдерживание обычными вооружениями редко срабатывает. К сожалению, Рейкьявик снизил ценность ядерного сдерживания, предложив соглашения по нулевому варианту для ракет среднего радиуса действия и по совершенно нереальной цели уничтожения всего ядерного оружия с ликвидацией стратегических ракет в качестве первого шага. Таким образом, разрешение политических конфликтов становится, соответственно, более настоятельным, потому что они вряд ли смогут сдерживаться одними только обычными средствами сдерживания. Действительно, на словах лицемерно утверждалась цель использования политического диалога. Но он еще должен получить соответствующее внимание с высочайшей стороны, или переговоры должны получить приоритетный характер».
Шульц, который слабо реагировал на непрерывные нападки со стороны Никсона и Киссинджера, выстрелил сердитым письмом в адрес Киссинджера после прочтения статьи в «Вашингтон пост». «Одно дело критиковать администрацию, если ты не согласен с ней; и совсем другое дело нападать на нас за то, что мы фактически делаем. Диалог, которого, по твоим словам, не происходит, имеет место на всех наших важных встречах с Горбачевым, и ведется он по существу.
Между прочим, я здесь не ощущаю никакой эйфории в связи с Горбачевым. Идет повседневная работа».[450]
Отношения между двумя этими людьми были довольно напряженными. Поэтому Киссинджер решил, что стоит заверить Шульца в том, что их споры по вопросам внешней политики не окажут негативного воздействия на их ежегодный выезд в июле в закрытый клуб «Богемская роща», сельское пристанище к северу от Сан-Франциско, в котором влиятельные финансисты, ученые и творческие работники собирались каждое лето. «Обращаю внимание на то, что мы будем вместе в Мандалае в следующем месяце, – писал Киссинджер, имея в виду один из лагерей в «Богемской роще». – Само собой разумеется, что какие бы незначительные разногласия нас ни разделяли по тому или иному аспекту внешней политики, Мандалай – это не то место, где следует их демонстрировать. Я постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы отдых в выходные был приятным и расслабляющим. Рад буду снова видеть тебя».[451]
«Незначительные разногласия» едва ли отражают их фундаментальные противоречия по поводу будущего развития отношений с Советским Союзом. Как оказалось, зловещий комментарий Киссинджера относительно Горбачева и его намерений оказался ошибочным. Но Шульц был не из числа тех, кто таит обиду. «Его основным принципом в жизни является быть всеобъемлющим», – говорил о Шульце Гудбай. Намекая на готовность Шульца смотреть выше вызывающих раздражение жалоб, Гудбай сказал: «Хотел бы я обладать таким самоконтролем».[452]
В итоге Киссинджер призвал Сенат ратифицировать договор о ракетах среднего радиуса действия.[453] Сомневаясь по поводу этого соглашения, он говорил, что отказ его ратифицировать сам по себе принесет ущерб альянсу НАТО и, по всей вероятности, приведет к выводу американских ракет из Западной Европы.
Нанн, со своей стороны, настаивал на том, чтобы администрация внесла поправки, что договор окончательный и официальный до голосования в Сенате. Он не хотел повторения перебранки по поводу интерпретации Договора ПРО. Шульц представил необходимые заверения. Сенат проголосовал 93 голосами против 5 и одобрил договор 28 мая 1988 года. Он включал меры широкого контроля, в том числе проверки на месте, которые дали американским техническим экспертам возможность доступа к советским ракетным площадкам и на заводы по производству ракет, и наоборот.
Рейган приземлился в Москве на следующий день на кульминационную встречу с Горбачевым. К тому времени в советской империи уже звучали протестные голоса, но никто из них двоих и подумать не мог, что Берлинская стена рухнет через полтора года и что Советский Союз прекратит свое существование к концу 1991 года.
Прогуливаясь по Красной площади с Горбачевым и его охраной, Сэм Дональдсон, корреспондент «Эй-би-си ньюс» спросил Рейгана: «Вы уже не думаете, что находитесь в империи зла, г-н президент?»
Рейган ответил: «Нет, я говорил о других временах и другой эпохе».
К разочарованию Шульца, избрание Джорджа Г. У. Буша президентом в ноябре привело к паузе в отношениях с Горбачевым. Он косвенно сослался на свое разочарование в своих мемуарах, отметив, что избранный президент Буш, кажется, не приветствовал возможность встречи с Горбачевым в Нью-Йорке 7 декабря. Горбачев был там для того, чтобы выступить в Организации Объединенных Наций, и Рейган с удовольствием прилетел на встречу с ним.
Буш, озабоченный беспорядочным ходом взаимоотношений Рейгана с Горбачевым, решил приостановить связи с Кремлем с тем, чтобы он и его советник по национальной безопасности могли бы критически переоценить эти отношения. Эту идею высказал Брент Скоукрофт, избранник Буша на пост советника по национальной безопасности.
«Я был очень расстроен, – говорил Шульц в 2010 году. – Они считали, что Рейган и я ошибались по поводу методов нашей работы с Советским Союзом, что Союз не мог измениться и не стал бы меняться, – сказал он, имея в виду Скоукрофта и Киссинджера. – Как же они были не правы. Они действительно заблуждались, глубоко, очень глубоко. Но у Брента была своя идея, и он убедил Буша провести пересмотр, поэтому все было приостановлено».[454]
Шульц ощущал холодок со стороны Буша, когда Горбачев, Рейган и Буш встретились на Губернаторском острове в Нью-Йоркской бухте. «Рейган спрашивает меня: «Что с Джорджем?» Он вел себя так, будто не хотел там находиться». Когда Буш сделал паузу в отношениях с Советским Союзом, Шульц позвонил Джеймсу А. Бейкеру-III, его преемнику на посту государственного секретаря. Он сказал ему: «Джим, брось, вы теряете время, сейчас самый подходящий момент, а он ускользает от вас».
Говоря об этом сегодня, можно сказать, что Рейкьявик стал отклонением от контроля над вооружениями. Вашингтон и Москва никогда больше серьезно не обсуждали уничтожение наступательных баллистических ракет. Тема ликвидации ядерного оружия возникла вновь в последние годы, благодаря в основном Шульцу и его союзникам.
Если бы Рейган и Горбачев согласились о ликвидации в ту вторую половину осеннего дня в Исландии, кажется, вряд ли Сенат ратифицировал бы такое соглашение. Кремлевкие коллеги Горбачева, возможно, тоже заартачились бы. «Мир еще не был готов к миру, свободному от ядерного оружия», – согласился Шульц.[455]
Но только не Рональд Рейган. Не прошло и года после Рейкьявика, как он сказал Шульцу и другим своим высокопоставленным помощникам следующее: «Если бы мы могли просто поговорить об основных шагах, которые нам следовало бы пройти для того, чтобы выбраться из этого завала и избежать вероятности войны. Я имею в виду, что думаю об этом, а где жили бы выжившие в войне? Большинство районов мира было бы непригодным для жизни. Мы созрели для объединения мер, которые сблизили бы нас в понимании того, что нам следует покончить с ядерным оружием».[456]
Но, по правде говоря, Рейкьявик обозначил конец стремления Рональда Рейгана к миру без ядерного оружия. Может быть, он все еще мечтал о таком дне, но момент, когда казалось, что цель уже в пределах достижения, очень быстро исчез. Единственный президент, который серьезно относился к этой цели во время холодной войны, сам погубил эту идею собственным донкихотским стремлением создать противоракетный щит.
Когда Шульца спросили в 2011 году, сожалеет ли он о неуступчивой позиции Рейгана, он на минуту задумался. Да, сказал затем с легкой тоской в голосе, ему надо было бы тогда задать Горбачеву простой вопрос: «Что конкретно вы имеете в виду под понятием «лаборатория»? Когда вы говорите «лабораторные», вы имеете в виду маленькую комнату и людей в белых халатах. А может быть, мы могли бы определиться с понятием «лабораторные» таким образом, какой был бы приемлем, но я не подумал об этом в тот момент, и мы не сделали этого».[457]
Глава двадцать вторая
Без меня. …В Иллинойсе это не пройдет. Меня никогда не переизберут.
Сенатор Алан Диксон
Сэм Нанн сразу же понял: что-то следует делать с советским ядерным арсеналом и учеными и инженерами, которые им занимаются. Это произошло всего через несколько дней после попытки переворота в августе 1991 года в Москве, во время которого Михаил Горбачев был посажен под кратковременный арест на его черноморской даче, что угрожало покончить с его усилиями, направленными на проведение реформ. Когда путч провалился 21 августа, Нанн отменил свои планы лететь домой из Будапешта, где он участвовал в конференции, и вместо этого направился в Москву по приглашению российского официального лица, считавшего, что сенатор должен видеть лично, как начинает разваливаться Советский Союз.
