— Минут через двадцать будут готовы.
— Через полчаса, — Энрик обратился к директору, — открываете стадион, а вы, — Энрик повернулся к видеоинженеру, — через час, считая от настоящего времени, запускаете фильм «Бытие» или «Сотворение мира», чтобы поднять интерес. Все станут смотреть и не будут разбегаться с мест, а новые не станут задерживаться снаружи.
Энрик посмотрел на главного адвоката, хранившего многообещающее молчание.
— Мне не мешать. Как полномочный глава корпорации ЭКТ с правом принятия решений, я ЗАПРЕЩАЮ ВАМ даже брать в руки любые адресованные мне бумаги, решения по которым могу принимать один я, как ответственное лицо. Пепс, оформишь мои слова как приказ.
И Энрик повернулся на выход:
— Проводите меня. Я должен еще разогреться, загримироваться и одеться. Пепс, входить ко мне — НЕЛЬЗЯ, хоть бы обе луны на землю рухнули.
— Сэйсиды — профессионалы и чужие в Городе, — отчитывался на ходу Мариус о своем выборе. — Они со всеми в контрах. Не задумаются предотвратить беспорядки, даже зная, что их спланировали другие спецслужбы.
— Привлечь сэйсидов — хорошо задумано, — похвалил Энрик.
— А, вот их любознательный координатор. Как бы с докладом, — усмешка прозвучала в голосе, но лицо Крысолова осталось спокойным. — То есть хочет познакомиться, чтоб потом внукам рассказывать… Ему есть что сказать.
— Я утолю его желание.
Без бронекостюма полковник Кугель выглядел ладным и подтянутым, хотя молодость его давно миновала. Не будь в нем этой явной бойцовской готовности к стремительному точному движению, он, вероятно, смело мог бы натянуть трико вместо черно-синего мундира, надеть браслеты с бусами взамен коммуникатора оперативной связи, сделать макияж и выступать в подтанцовке.
— Честь имею, сэр, — кивнул он. — Я запустил своих парней по ярусам стадиона; есть трофеи — двое с газовыми ружьями. Личности их выясняются.
Энрик остановился, выслушал как ни в чем не бывало и бархатным голосом заговорил с Кугелем совсем о другом:
— Вы талассианин. Ребенком выехали на Олимпию, получили там военное образование, но из-за некоторых неприятных дел перешли в Корпус. Вы дважды женаты; второй брак сулит вам счастье…
Внешне Кугель не дрогнул, но внутри ощутил себя голым на медосмотре. Сияющий голубоглазый красавец зачитывал вслух даже не его досье, надежно скрытое в кадровой базе данных Корпуса, но то, что было на душе, никому не доступное.
— …Сегодня день, когда определяется судьба вашего счастья. Неверный жест, промедление, уступка темным силам, жаждущим хаоса, — и все падет. Слишком многое решается сегодня, и никто не избежит высшего суда за свои деяния. Никто из находящихся на стадионе и вокруг… Будьте очень осторожны. Для меня не существует тайн. — Голос проникал в Кугеля, захватывая и покоряя. — Мне ведомо, что замышляется злодейство против Церкви. Я остановлю его, и вы это увидите воочию. Благословение Друга с вами, пока вы верны своему долгу.
Кугель зачем-то щелкнул каблуками; Энрик коснулся его лба кончиками пальцев и проследовал дальше; Мариус задержался, чтобы выждать, пока сэйсидского полковника «отпустит», — после этого бывали всякие феномены.
Так и случилось.
— Вы… какая у вас должность? — севшим, но настойчивым голосом спросил Кугель, бесцеремонно схватив Мариуса за рукав. Со штатскими сэйсиды не миндальничали.
— Администратор менеджерского обеспечения ЭКТ, второй отдел. — Мариус незаметно освободился от когтей сэйсида.
— Слушайте, вы! Если вы влезли в нашу кадровую базу…
— А разве это возможно? — невинно спросил Мариус.
— Черт… — Кугель мотнул головой. — Тогда откуда вам… ему известно, что…
«Смешанный акцент, — просчитывал в уме Мариус. — Манеры. Их не сотрешь никаким уставом. И что-то еще. Он читал по лицу».
— Обратите внимание на сан, которым он обладает в Церкви. Сан, которым его называют. У него особые способности, которых я не в состоянии постичь. Это выше человеческого понимания.
Кугель смолчал. Когда Мариус удалился, полковник нажал на коммуникаторе клавишу «Передача».
— Всем командирам групп на стадионе, говорит Кугель. Усилить наблюдение! Работать предельно тихо, не вмешиваясь силой.
Пепс, замешкавшись, отстал от патрона, и его тотчас окружили трое адвокатов разом:
— Ты говорил с Энриком? Что он думает по поводу теракта?
— Он знает, что сейчас идет заседание муниципального совета о запрете на моление? И еще в парламенте…
— Знает, — крутился Пепс, пытаясь прорваться, — он все знает. Он же Пророк. Дайте мне пройти…
Приготовления продолжались без суматохи, но монтажники сцены работали по новому графику с удвоенной скоростью; к ним были подключены бригады, окончившие сборку и проверку узлов на своих участках. Над стадионом завис транспорт полицейской гвардии и пакет за пакетом сбрасывал десант: гвардейцы в зеркальных шлемах, быстро и согласованно, будто киборги, занимали позиции. Как только спустился последний гвардеец, разошлись створки ворот, и в многочисленные входы потекли пока что ручейки людей, а вскоре они превратились в реки — когда от пленчатой прозрачной призмы, парящей на гравитационных пучках, отделилось и задвигалось трехмерное изображение и волны, набегающие одна за другой, замерцали в воздухе. Но стадион был столь огромен, что даже непрерывный приток публики, казалось, никак не отражался на его наполнении — то тут то там проступали, как фрагменты мозаики, группки и отдельные точки.
Труппа впервые выступала перед таким скопищем народа. Пепсу, смотревшему на это через монитор, стало страшно, и он пошел погулять по коридорам. Новых путей он прокладывать не желал и забрел назад, в комнату для совещаний. Инженеры давно разбежались; Пепс нашел одних адвокатов — они с лицами приговоренных смотрели карманный телевизор.
— Что там? — полюбопытствовал Пепс; ему по должности полагалось узнавать все первому.
— Идут дебаты, — с отвращением ответил главный. И добавил, понизив голос: — Это не показатель. Я нанял информатора в муниципалитете, он мне позвонит после голосования. Так что, Пепс, не уходи далеко.
Пепс вместо ответа притронулся к прикрепленной на ухе системе связи с координаторами команды Энрика. Там докладывал старший видеоинженер:
— Все, включая генератор ионоплазмы, приведено в рабочую готовность.
«Действительно, — подумал Пепс с нарастающей внутренней дрожью, — словно мы мир захватить собрались…»
Энрика отвели в апартаменты для звезд эстрады и спорта — душ, бассейн, огромная кровать, зал для разминки и гримерная из сплошных зеркал со столиком, уставленным косметикой. Его поджидали личный массажист и гример. Энрик поставил дыхание, распелся.
Он убрал волосы под шапочку, принял горизонтальный упругий душ, потом массаж, далее гимнастика на гибкость и растяжку «Пять стихий», затем снова легкий душ. Вытершись насухо, Энрик обнаженным вошел во владения гримера-туа.
Эти комнаты недоступны для посторонних, часов и телевизоров здесь нет, но Энрик по стуку своего сердца отсчитывал время и чувствовал, как секунды, сливаясь, убегают навсегда, безвозвратно. Где-то там, за стенами, сияет вечность, но нам всегда так не хватает времени в настоящем. Остановись, мгновенье!.. Где там! С каждым ударом сердца приближается грядущее, и движение это неумолимо. Время не может остановиться, как и сердце. Многих раздражал стук механических часов, их стали делать бесшумными, но нельзя убрать стук сердца. Тишина, молчание — это смерть…
Энрик всегда волновался перед выступлением, в нем просыпался азарт, но вместе с ним появлялся и страх, в висках отдавался пульс, временами налетала внезапная слабость, иногда он мог сесть прямо на пол и сказать: «Я не могу! Я никуда не пойду! Делайте со мной что хотите…» Но каждый раз он вставал и шел, по графику…
А теперь все изменилось и график трещал по швам, а Энрик делал отмашку, не замечая времени, он был полон сил и предвидел все заранее.
Гримировался Энрик полностью — от пяток до лба.
— Hay, — просил он, закрыв глаза и поворачиваясь, пока гример покрывал его тело прозрачным лаком, — сделай фиксацию пожестче, сегодня будет большое представление.
— Сильно нельзя, — ответил с акцентом Hay, — лак возьмет из кожи воду, всю-всю; ты будешь походить на мумию, такой неживой весь.
— Пусть будет так, — заупрямился Энрик, — я начну с «Апокалипсиса».
— Там ангел, красивый, — не сдавался Hay, — а не Смерть.
— Тогда подсуши тело, а лицо оставь как есть. Хотя — мне не хочется потеть.
— Здесь тебя поймут, — Hay сменил баллончик, — здесь твой народ. А на коже капли воды — тоже красиво.
— Доводку буду делать сам, — сказал Энрик, изгибаясь и подставляя то руку, то бедро под распылитель.
