и понятно, среди гвардейцев могли оказаться солдаты, знающие княжеского денщика в лицо. А он хотел остаться не узнанным, дабы сперва понять, что происходит и почему князь отдал приказ о моем аресте. Вот только мне-то на кой все эти интриги? М-да…
Пока Волобуев решал вопрос с карцером, Алексашка незаметно для других подмигивал мне и корчил рожи, вероятно пытаясь сказать, чтобы я не переживал, мол, меня скоро вызволят. Хотелось бы в это верить.
Решено было поместить меня вместе с Евлампием. При этом у дверей выставили двойной караул — из казаков и гвардейцев.
Внутри КПЗ царила кромешная тьма. Помещение было пять шагов на пять. Это я проверил в первую же минуту, пока пробирался наощупь вдоль бревенчатой стены. Понятно, что ни о каком отоплении речи быть не могло. В одном углу была куча соломы, в которой зарылся мой сокамерник.
— Кто таков будешь? — подал он голос из темноты.
— Конь в пальто, — грубо ответил я. Во мне кипела злость из-за случившейся со мной несправедливости, и я был не против, выместить ее на бандите… Ну и потом, как оказалось куча соломы здесь была всего одна. Жаться в ней рядом с этим уродом я не собирался. И замерзнуть к утру в мои планы тоже не входило. А значит придется устроить в нашей камере небольшой переворот.
Услышав мой голос, бандитский генерал долгое время молчал. Затем зашуршал соломой, поднялся и приблизился ко мне. В темноте я различил лишь еще более темный силуэт.
— Нешто ты, балабол? — в голосе Евлампия сквозило искреннее удивление.
Вступать в дискуссию не было никакого желания. Я сжал кулак, дабы скорее определиться с ситуацией хорошим ударом в челюсть. Главное не промахнуться в темноте. Но тут послышались голоса, заскрежетал вынимаемый из петель засов и дверь со скрипом распахнулась. Сперва внутрь просунулась рука с масляной лампой, затем в карцер вошел наряженный в казачье обмундирование Савелий. Старшина с прищуром глянул на стоявшего передо мной Евлампия, после чего перевел взгляд на меня. В его взгляде читался молчаливый вопрос, не угрожает ли мне бандитский главарь. Я лишь презрительно сморщился, показывая свое отношение к этому вопросу.
Следом за Савелием вошли двое казаков. Один нес связанную в тюк солому, в руках у другого ароматно дымилась большая миска с кашей. Солому бросили в противоположный от Евлампия угол. Рядом прямо на землю поставили миску с кашей и еще кувшин.
— Ишь ты… — удивленно произнес Савин. — А меня подчевать будут?
— А ты теперь не наша забота, — буркнул один из казаков, выходя наружу.
— Это как это? — не понял бандит.
Тем временем Савелий отвел меня в мой угол, шепча на ухо:
— Сам вино не пей. Только вид сделай. Поделись снедью с Евлампием. И вино пусть вылакает.
Кроме соломы мне еще занесли огромный овчинный тулуп. Как только посетители вышли, я закутался в него, плюхнулся на распотрошённую солому и с аппетитом принялся поглощать кашу.
— Эй, Дмитрий, — неожиданно по имени обратился ко мне продолжавший стоять Евлампий, — о чем тот казачина гутарил? Чья я теперь забота?
А что я мог ему ответить даже если бы захотел? Это вроде я теперь забота не казаков, а посланных за мной гвардейцев. А может, уже и Евлампия им передали? Да нет, не мог Меньшиков за столь короткий срок поменять решение. Хотя, кто этого бородатого хмыря знает…
Ну ладно, буду продолжать играть амплуа балабола… Несколько раз для вида приложившись к кувшину, я с сожалением отставил ополовиненную миску с кашей и тщательно отер жестким рукавом тулупа смоченные в вине губы. Мало ли, вдруг оно отравлено. Эх, а пить-то после каши захотелось… И что теперь, всю ночь страдать от жажды? Лучше бы вообще ничего не приносили…
— Угощайся, — двинул я в сторону Евлампия миску и поставил рядом с ней кувшин, — и помни мою доброту.
— Дюже часто твоя доброта мне боком выходит, — Савин не стал чиниться, взял миску с кувшином и отправился в свой угол. Из темноты послышались шумные глотки, отчего моя жажда вдвое усилилась. Вылакав не менее половины вина, он снова спросил: — Так поведаешь, о чем речь шла, али нет?
— Да я сам толком ничего не понял. Прискакали какие-то гвардейцы с княжеским указом. Меня схватили и сюда бросили. А про тебя что-то тоже говорили… То ли повесить по утру, то ли еще что, я не расслышал.
Повисла продолжительная тишина. Было бы сейчас лето, наверное, в такой тишине обязана была бы жужжать одинокая ночная муха. Но сейчас даже не скреблась какая-нибудь страдающая бессонницей мышь. Тишину прервали жадные глотки. Похоже на этот раз Евлампий вылакал вино до последней капли. Стукнул о мерзлую землю отброшенный кувшин, но не разбился.
— Брешешь! — прохрипел сокамерник так, будто на его шее уже сжималась петля.
— Может, и брешу, — деланно равнодушно не стал спорить я, завалился на бок и поджал ноги так, чтобы их прикрыли полы тулупа, — утром будет видно.
— Эй, Дмитрий, — минут через пять снова послышалось из противоположного угла, — чуешь, чи не?
Я всхрапнул, показывая, что давно сплю и ничего не чую. Мне со своими бы мыслями разобраться…
Еще минут через пять послышался громкий протяжный зевок.
— Шось дюже в сон клонит, — пробормотал сонный голос. — Ладно, посплю трохи…
Позже я узнал, что напоить Евлампия снотворным была идея Меньшикова, дабы бандит не выдал его присутствие среди казаков. Мало ли кто надумает побеседовать с ним ночью или утром, когда явятся по мою душу. И княжеский денщик даже не подозревал, что таким образом почти приговорил Савина к смерти… А возможно, наоборот спас… Хотя, спас его я в итоге …
А пока я лежал, кутаясь в овчинный тулуп и пытаясь согреться. Мысли путались и не хотели складываться в логическую цепочку. Да и какая тут логика… Я совершенно чужой в этой ненужной мне игре, и логика ее мне недоступна…
Не знаю, как долго я так валялся, но в конце концов, уставший мозг отключился, и я задремал.
Разбудили меня громкие голоса за дверью.
— А неча нам рассвета дожидаться, услышал я голос одного из подручных боярина Залесского. — Нам княжеским указом поспешать доставить татя пред его очи надобно.
Дверь распахнулась. Помещение вновь осветили масляной лампой. Но на этот раз явился не Савелий, а давеча тыкавший княжеской грамотой Мартын Забродский. За ним ввалился и его подельник Прохор.
— Вяжи ему руки, братцы, — последовал кивок в мою сторону и указание явившимся тут же гвардейцам.
Меня вздернули на ноги, вытряхнули из тулупа, заломали
