— Может, источник в катакомбах под замком?
— Да нет под замком никаких катакомб, — барон устало вытер вспотевший лоб. — Есть винный погреб и, конечно, пара тайных тоннелей, на случай побега, но и только. Хотел бы я знать…
Бу-у-у-у-ум! Пульсация, которую почувствовало все тело, удар чего-то большого, мощного, словно где-то глубоко под землей огромный молот упал на наковальню. Огоньки фонариков дрогнули, на мгновение вспыхнули ярко-красным, и, мелко подрагивая на невидимом эфирном ветру, опять засветили ровно.
- Во, видели? — Барон отхлебнул вина и промокнул пухлые губы платком. — В последнее время все чаще. Черт его знает, что это такое. У меня одно время была теория, что “виталис” который я извлек из разбойников ушел куда-то внутрь горы, и открыл там нестабильный разрыв-аномалию. Но потом я понял, что это глупо, потому что если это так, то что тогда вошло в меня? Да и энергии на такой разрыв ушло бы куда больше… Впрочем, не знаю, я в этой области метафизики не силен.
…Выпили еще, и разговор постепенно перетек в другое русло:
— Да почему же “не уважал”, Святый Эфир?! Я нормально относился к старику Мерлину, поверьте. Он был жестким, несгибаемым как арматурный прут, но всегда прощал идиотов… Правда, потом к чему-нибудь значимому их уже не допускал. И вертикаль власти он выстраивал так, чтобы ему приходилось делать минимум объяснений. Приказ — исполнение, все. Провалился по объективно причине — переделывай. Провалился потому что идиот — пошел вон. Мерлин любил не учитывать мнения людей, в которых не был заинтересован, потому-то аристократия и взбунтовалась. Но у старого колдуна оказалось достаточно сил, чтобы погнуть всех недовольных в бараний рог — может, если между нами, оно и к лучшему.
— Мерлин строил автократию одного бессменного лидера.
— Мерлин строил утопию. Автократия была лишь промежуточным этапом. И, заметьте: он победил в Большой войне и сумел нагнуть аристократию лишь потому, что у него была поддержка черни. Жизнь простого человека постоянно улучшалась, а вот тем, кто вчера на нем паразитировал приходилось несладко. Вот представьте себе: жил да был себе какой-нибудь граф Новоструйский. Ездил на охоту, жрал ананасы, пил вино по сто империалов за бутылку, а подкурившись гашишем пописывал стишки в беседке. И была у него фабрика, на которой работало две сотни человек, которые иногда мерли прямо в цеху с голодухи. Оторвало тебе станком руку — сам дурак, пшел вон. Иди на паперть, или сразу ползи на кладбище. И тут появляется какой-то там Мерлин: всем паспорта, муниципальные больницы, а не хотите ли поработать на Белую Башню? Вот вам рабочие места, бараки — зато не на земле спать, пенсии, жалованье в твердом империале, а за выслугу лет вот вам квартиры — даром что будка, зато своя, а вот еще больничные листы, да и лечить вас будут наши алхимики за наши деньги — и что в итоге? Половина народу с фабрики графа Новоструйского ушла, а те кто остался, собаки, требуют всяческих привилегий, а там кто-то вообще о профсоюзах заговорил! Князь только-только закончил микстуры глотать, отошел, понимаешь, от нервического расстройства, а тут из Белой Башни приказ хлоп на стол! Десять процентов годового дохода — в казну! И прибудет к вам на следующей неделе куратор-колдун, которого извольте обеспечивать, жалование ему платить исправно и все рекомендации того колдуна брать на карандашик. А на то, что вы, любезный, граф и предки ваши где-то там отличились, мне, Мерлину, плевать с вершины Белой Башни. Получите, распишитесь. И вот граф Новоструйский, обливаясь горючими слезами, переводит в наличное золото все, что только может, валит куда-нибудь в Лютецию и сидит там, в южных провинциях, пописывая мемуары. “Королевство, которое мы потеряли”. Или, там, “Золотое поколение: растоптанные надежды”.
— О, поверьте, я отлично понимаю, о чем вы.
— Ну вот. Мерлин методично строил утопию. Он хотел построить новый мир при помощи колдовства. Но старый мир этому отчаянно сопротивлялся… Эх, проживи старикашка еще хотя бы лет сто… А так — ушел, оставив великолепную базу и кучу отличных специалистов, которые, как оказалось, сами по себе способны только воровать. Хорошо хоть королевскую династию нам оставил — всех этих Фунтиков с Тузиками…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Но вы же сами колдун.
— Да, да! Я был из “центристов” — принадлежал одновременно к старой аристократии и входил при этом в Малый совет Белой Башни. Как итог: меня не любили ни те, ни эти. Когда восстание провалилось, я умудрился выпросить у Мерлина аудиенцию. Попросил его меня помиловать и обещал не соваться в Столицу. Я ему такой: “Меня тошнит от политики”. А Мерлин: “Меня тоже тошнит. Даже не тошнит — рвет уже. Ты, Оберн, слабак. Вали куда хочешь”. И на этом все, весь разговор.
— Ну, с ума сойти можно! Вы лично видели самого Мерлина Первого!
— Да, господин Гастон, видел. И Моргану тоже.
— А Моргана… — Фигаро прочистил горло, — какая она была? Про нее даже в учебниках не так много…
— Первая Метресса? — Барон пожал плечами. — Повернутая на морали дамочка, которая в какой-то момент разочаровалась в тех, к кому эта мораль должна, по идее, применяться — в людях. Затворница, полностью отдавшая себя науке. Так что если вы в каком-нибудь учебнике читаете что-то типа “…при активном участии Морганы Благой”, то читайте между строк: “…на некоей бумажке стояла подпись Морганы”. И то не факт: за нее потом стал расписываться Мерлин.
— Она правда не была красавицей?
— Нет, не была. Но фигура у метрессы была — закачаешься. Кошек еще любила… А больше, если честно, и рассказать ничего о ней не могу.
…в паре шагов от беседки соткалась из воздуха серая тень, похожая на оленя. Лесной дух постоял, присматриваясь к компании, дернул головой и дымом улетел прочь, шелестя травой. Барон проводил его равнодушным взглядом, и отправил Ашииза за новым кувшином вина.
— … в этих лесах есть где разгуляться. И алхимику, и некроманту, и специалисту по Другим — настоящий нетронутый полигон. А, главное, — тишина и покой.
— Вот здесь не могу с вами не согласиться, барон.
…В лунном луче играли бесформенные полупрозрачные силуэты. Над лесом вдали проплывал странный красный туман. Все вокруг пульсировало колдовством; оно проникало сквозь кожу, играло с воображением: что это там во тьме — дерево или Другой зашел на огонек? Поди разбери…
— А почему вы хотите умереть, барон? Может, мы просто освободим вас? Уберем как-нибудь этот барьер, что держит вас в замке, придумаем что-нибудь с вашей внешностью… У меня в Академии есть знакомые самых широких взглядов, поверьте! Так они вас еще и преподавать пристроят, подтянете только метафизику за последнюю пару сотен лет.
— Эх, господин Фигаро… Спасибо, конечно, за предложение, но если бы вы знали, как я устал. Женщина, которую я любил давно умерла. Детьми мы не обзавелись. Я — артефакт ушедшей эпохи; в вашей современной реальности я буду как человек из каменного века. Да, да, я понимаю, что быстро наверстаю упущенное. Но вы вообще понимаете, что это такое: прожить двести лет? А пятьсот? Ты костенеешь. Все новое начинает казаться тебе либо глупым, либо пошлым, либо просто криво оформленным под новизну старьем. Ты становишься ворчлив, и перестаешь радоваться жизни. Пытаешься забыться в книгах, в науке, в воспоминаниях… Вот Мерлину бессмертие было к лицу; из старика энергия так и перла. Да и не было у него ни одного плана сроком исполнения меньше, чем на пару жизней. Бессмертие — это, прежде всего, совершенно особый характер. А не тогда, когда не знаешь, чем занять вечер выходного дня…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Честно говоря, я не особо люблю убивать людей.
— А вы, для начала, попробуйте, а потом будете хватиться. Думаете, меня так просто убить? Ха! Я вот испробовал все доступные методы, так что попробуйте меня удивить. Можете не стесняться в методах, только, прошу, без пыток и вот этого всего. Я это не люблю.
…ну-с, господа, первый день в замке барона подошел к концу. Давайте расскажем, кто и каких успехов добился, а потом подобьем предварительные итоги. Гастон?
