голоса обсуждали её. Обсуждали и осуждали.
Её кожа вспомнила прикосновения их тонких сухих пальцев в темноте, и выступивший пот источал застарелый запах бальзамирующих составов, словно сама Лоза была уже давно мертва.
Не открывая глаз, она судорожно сжала кинжал и прислушалась. Дверь была заперта – кто сюда мог прийти, кроме Колдуна и молчаливого жреца, прислуживавшего ей?
Хотя для мёртвых ведь не существовало запертых дверей…
Боясь пошевелиться, Лоза всё же сжала свободной ладонью старый фаянсовый амулет, который носила на кожаном шнурке. Этот амулет подарил ей когда-то бальзамировщик-отступник, промышлявший не столько даже сокровищами, сколько тайнами, которые хранили мертвецы. Губы беззвучно зашептали слова заговора, защищавшего от призраков – заговора, которому научил её тот колдун.
Когда-то Лоза не боялась мёртвых и учила храбрости своих более суеверных подельников. Она могла со смехом на спор размозжить булавой безмятежное лицо распелёнутой мумии, или сделать тело давным-давно погребённого ребёнка мишенью для стрельбы. А уж расчленять иссохшие тела в поисках драгоценностей, спрятанных между слоями погребального льна, и вовсе было обыденностью.
Отступник никогда до таких забав не опускался. И он предупреждал, что мёртвые в итоге приходят ко всем своим обидчикам. Лоза не верила.
Пока они не стали приходить и к ней…
Незнакомый мягкий голос прорезал темноту – неживой голос. Точно все шёпотки, вившиеся на задворках сознания, вдруг обрели воплощение:
– Я знаю, что ты совершила.
Повинуясь инстинкту, Лоза метнула кинжал во мрак, на голос. Резко сев, она подхватила второй.
Стало тяжело дышать – жар накрыл её душным маревом, словно она вдруг оказалась в пустыне в знойный полдень. Темнота всколыхнулась, оживая тёплым красноватым свечением – слишком тусклым, чтобы разглядеть достаточно. Не веря себе, женщина смотрела на тёмную псоглавую фигуру, сотканную из теней. В руке воина медленно плавился её кинжал, испуская приглушённый свет. Невозможно!
– Кто ты? – хрипло спросила она.
– Ты так много рассказывала обо мне другим, что должна знать. Что ж, посмотри мне в лицо и повтори свою ложь.
Лоза вжалась спиной в стену. По мышцам разливалась мертвенная слабость. Она боялась смотреть, боялась увидеть мёртвые иссохшие черты там, под шлемом… и всё же не могла отвести взгляд.
А когда псоглавый открыл лицо, она хрипло закричала. Дар речи вернулся к ней не сразу, и с отчаянием Лоза взмолилась:
– Это не я, господин, не я, клянусь… Приказ! У меня был приказ Владычицы! Я не желала тебе зла, перед Богами клянусь!
Жуткий гость взирал на неё равнодушно, плавя её тяжёлым взглядом глаз-углей, а потом сделал к ней шаг. Краем глаза Лоза видела, как темнота в комнате ожила образами всех тех, кого она оскорбила, осквернила в их посмертии. Они тянулись к ней, обличали ложь за каждым её словом.
– Твоя ложь дорого обошлась тем, кого я ценил.
– Нет… нет, клянусь… Позволь мне исправить всё! Я прославлю тебя, буду прославлять до конца жизни!
Мёртвый царевич чуть подался вперёд, потянулся к ней, и ужас захлестнул её. Казалось, в его грядущем касании были заключены прикосновения всех их – тех, других, ждавших её за порогом.
Не в силах позволить этому свершиться, Лоза вогнала кинжал себе в сердце.
* * *
Хэфер вышел молча, не глядя ни на Колдуна, ни на Перкау, ожидавших его. Бальзамировщик хотел было что-то спросить, но холодная отрешённость, застывшая на лице царевича, заставила его молчать. Колдун проследил взглядом за наследником и прошёл в комнату, зажёг светильник.
– Да-а, не зря она боялась мертвецов… – пробормотал маг.
Перкау, шагнув следом, охнул. Гостья храма была мертва – тело завалилось набок, и кровь заливала циновки и светлые полотна. На её лице отпечатался ужас, а руки судорожно сжимали рукоять кинжала, пронзавшего грудь.
– Как же… как же это…
– Не все из нас готовы отвечать за последствия своих действий, – сухо ответил маг. – Поможешь прибраться здесь?
– Да, конечно, – бальзамировщик вздохнул, опускаясь на колени рядом с женщиной, осторожно размыкая её руки.
Как же нужно бояться кары, чтобы попытаться избежать её вот так? Перкау не верил, что Хэфер приказал ей совершить это.
– Нужно позаботиться о теле, – тихо заметил бальзамировщик.
Колдун, невозмутимо собиравший окровавленные полотна и, казалось, совершенно не обеспокоенный смертью бывшей союзницы, поднял на него взгляд.
– Тебе решать, брат. Вроде бы по вашим законам нельзя даровать почётное погребение осквернителям гробниц.
Перкау вздрогнул. Причин сомневаться в этих словах мага у него не было. Но оставить всё так или, тем более, осквернить тело ему не позволяли уже собственные убеждения.
На груди женщины он обнаружил единственный амулет – потёртую фаянсовую фигурку, призванную отгонять злых духов и отводить разгневанные взгляды мёртвых. Простое, но действенное колдовство из той сферы знаний жречества Стража Порога, которой сам он предпочитал не касаться. Амулет лишь подтвердил то, что уже сказал Колдун. А заодно и объяснял, почему эта женщина не выдержала взгляд царевича, которого сама же «прославила» как восставшего мертвеца. Она была повинна в том, что случилось с Перкау и с его общиной. В гневе Владыки… в смерти Лират… в страданиях самого Перкау. Теперь он знал это.
Но мёртвая, она казалась бальзамировщику хрупкой и беззащитной. За всё, что она сделала при жизни, ей отвечать перед Богами. А таким, как он, Страж Порога заповедовал защищать умерших.
Той же ночью Перкау, завернув тело в циновки, отнёс его в пустыню, подальше от храма. Оба кинжала он закопал в песок вместе с женщиной – и целый, и оплавленный. Он не читал ей прославлений и молитв, облегчающих путь души к Стражу Порога – лишь просил Ануи приглядеть и за этой душой, решить всё по справедливости.
Колдун ждал его в развалинах, демонстративно не глядя на разбитый у одной из осыпавшихся каменных галерей шатёр Ануират. Не сговариваясь, они направились в комнату Хэфера, но в итоге нашли царевича не там, а в святилище Сатеха.
Наследник уже снял доспех псоглавого стража. На алтаре горстью лежали амулеты, среди которых Перкау увидел и пектораль Колдуна. Эти амулеты маг передал Хэферу, когда они уходили – они вроде бы помогали удержать Силу.
Царевич смотрел на статую Владыки Каэмит неотрывно, со странной безмятежностью, словно уже сумел принять то, что так терзало его. Колдун и Перкау почтительно остановились в нескольких шагах. Бальзамировщик невольно подумал о том, что они оба составляли единственную свиту наследника, бесконечно одинокого в том, с чем пришлось столкнуться. Была ещё Тэра, с которой его разлучили, и Ануират, сопровождавший его не из верности, а по тяжёлому долгу искупления. Но, по сути, теперь Хэфер мог
