Но моё тело было заблокировано. Столкнувшись с борьбой или бегством, я предпочла замереть. Мои зубы стучали, когда моё тело наполнилось адреналином и этими ощупывающими, царапающими, назойливыми руками.
Он сорвал с меня платье и сорвал с меня нижнее белье. Он раздвинул мои ноги и вошёл в меня. Затем он опустил мои руки, когда я слабо попыталась сопротивляться.
Я задохнулась и попыталась опуститься на колени. Ванн подхватил меня на руки, даже когда я закричала.
Прошло несколько минут, пока я боролась за ясность, пока я отбивалась от демонов и пыталась вернуться в настоящее.
Когда Ванн, наконец, смог забрать у меня ключи и открыть дверь моей квартиры, он усадил меня на диван и поспешил на кухню. Я услышала, как льётся вода, когда подтянула колени к груди и начала раскачиваться взад-вперёд.
— Мне позвонить кому-нибудь? — спросил он, нависая надо мной со стаканом воды в одной руке и одеялом в другой. — Эзре? Твоей маме? Вере?
Я отрицательно покачала головой. Это было достаточно плохо. Я не хотела посвящать кого-либо ещё в свой тайный позор.
— Нет, — произнесла я между всхлипываниями. — Я в порядке.
Он помолчал с минуту, прежде чем сказать.
— Нет, это не так, Диллон. Ты не в порядке. Что-то серьёзно не так.
Я заплакала ещё сильнее. Его слова ударили с такой точностью, как будто они пронзили моё сердце и разорвали его.
Опрокинувшись на диван, я долго рыдала, подтянув колени к груди. Ванн накрыл меня одеялом и сел на другом конце дивана.
— Я с тобой, Диллон. Я буду прямо здесь. Если тебе что-нибудь понадобится, дай мне знать.
Я не могла найти слов, чтобы поблагодарить его, но его присутствия было достаточно. Было успокаивающе знать, что он не собирается уходить.
Его присутствие было как защита от злых мыслей и воспоминаний шестилетней давности. Он тихо и неподвижно сидел на краю дивана, уважая моё желание, чтобы он не прикасался ко мне, и постепенно осколки моей души начали собираться вместе. Мои рыдания стихли, так как слёзы продолжали падать, но моё тело дрожало и тряслось меньше, и моё сердцебиение начало успокаиваться.
У меня не было такого приступа плача уже пару лет. Ни разу с тех пор, как я училась в выпускном классе школы.
Мой психотерапевт назвал бы это рецидивом. И это было именно то, на что это было похоже. Вся тщательная работа, которую я проделала, чтобы сделать маленькие шаги к исцелению, была отменена и стёрта.
Два маленьких шага вперёд, шестьсот шагов назад. Прямо в то воспоминание о той спальне. Прямо в ту затуманенную наркотиками ночь.
В конце концов, не осталось слёз, чтобы плакать. Мои глаза высохли, а душа съёжилась. Я села и повернулась к Ванну, забившись в самый дальний угол дивана.
Он посмотрел на меня покрасневшими и напряжёнными глазами. Там было отчаяние, страх, которого я никогда не видела, кроме как глядя в зеркало.
— Меня изнасиловали, — эти слова сорвались с моих губ как извинение и объяснение. — Накачали наркотиками. А потом изнасиловали.
ГЛАВА 22
Ванн даже не вздрогнул. Я поняла, что моя реакция на Джастина сказала больше, чем могли бы сказать мои слова.
— Это был тот грёбанный мудак? Я вернусь и убью его, если он прикоснётся к тебе, Диллон. Скажи это грёбанное слово.
Он был серьёзен. Правда его угрозы разнеслась по комнате. Ещё одна частичка моей души встала на место. Я ни в коем случае не оправдывала убийство, но готовность Ванна зайти так далеко ради меня помогла восстановить часть моей веры в человечество в каком-то запутанном виде.
— Это был не Джастин, — сказала я ему, борясь с болезненным чувством, скручивающим мой желудок. — Но это случилось на его вечеринке.
— Ты уверена? — спросил Ванн. — Потому что этот самодовольный ублюдок взбесил меня.
Мои губы дрогнули от его напора. В конце концов, прошло шесть лет. Шесть. Я переживала последствия в течение целых шести лет. Я больше не была жертвой. Я была выжившей. Даже если боль от того, что произошло, всё ещё угрожала высосать мою душу и разбить её на миллион непоправимых осколков.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Это был парень, которого я не знала. Я даже не помню его имени. Я не уверена, что когда-либо знала его.
— Что ты тогда сказала копам?
Я сжала губы, стыдясь признать правду. И, может быть, это и убивало меня больше всего, то, что, в конце концов, я оказалась трусихой. Я была чёртовой трусихой, которая даже не смогла постоять за себя.
Эти слова никогда раньше не слетали с моих губ. Не все из них. Мой психотерапевт слышал обрывки этой истории, но никогда всё сразу. Она была единственным человеком, которому я могла рассказать. И только потому, что это было похоже на вопрос жизни и смерти, только потому, что секрет не мог оставаться запертым только во мне. Мне нужен был кто-то другой, чтобы разделить это бремя, понять глубину моей боли.
— Я этого не делала, — прошептала я, чувствуя, что задохнусь от правды.
— Что ты имеешь в виду?
— Я не сказала копам.
Его губы сжались в прямую линию, глаза наполнились печалью, разочарованием и гневом. Так много гнева.
Слова пришли в спешке. Признание в моём личном грехе открыло шлюзы, и мои секреты выплеснулись из моей души.
— Меня накачали наркотиками. Я помню, как брала коктейль у кого-то у Джастина, но не помню у кого. Кто-то передавал их по кругу. Мой был накачан наркотиками. Или, может быть, они все были накачаны наркотиками. Я не уверена...
Я повернула голову, глядя в окно на город. Я не могла смотреть на Ванна. Я не могла вынести его осуждения.
— У меня есть воспоминания о том, что произошло, но они размыты. Туманны. Иногда я задаюсь вопросом, не выдумала ли я их полностью.
Я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, и позволила словам повиснуть в воздухе. Правда, во всей её запутанности, была похожа на то, что её сбросили с моста. Ощущение падения пронзило меня, как пушечный выстрел.
— Я не могу вспомнить, как он выглядел, — прошептала я. — У меня нет имени. Или описания. Или даже ясности в том, что именно произошло той ночью.
Ванн стиснул зубы. Я чувствовала его гнев, его возмущение. Меня затошнило, я слишком боялась спросить, было ли это направлено на меня.
И затем, как будто мне нужно было доказать свою правоту этому человеку, который доверял мне до сих пор, события ночи вывалились из меня.
— Раньше я была дикой, — сказала я ему. — Творила беспредел. Мой отец был болен, потом умирал, а потом умер… Хотя это началось ещё в старших классах. Мы были богатыми придурками, у которых было слишком много денег и недостаточно родительского надзора. Я была на вечеринках каждые выходные, и ничто не было запретным. Алкоголь, секс, наркотики… Когда мой отец умер, я просто… Я просто потеряла способность волноваться о последствиях. Он отсутствовал всю мою жизнь. Даже когда я жила в его доме, его там не было. Даже когда он проводил время со мной, его никогда там не было. Никогда по-настоящему не присутствовал. Я выросла с тем, кто манипулировал моей мамой. Или была компанией для светских вечеринок. Я не была его дочерью. Я была его оружием. К тому времени, когда я поступила в среднюю школу, и он больше не мог меня использовать, я даже не знала, в чём была моя цель. Я имею в виду, насколько это хреново? Вот тогда-то и началась пьянка. А потом наркотики. И я вышла из-под контроля. Когда он умер… Я не знаю, что-то щёлкнуло внутри меня. К тому времени, как я появилась на вечеринке у Джастина, я думала, что мне на всё наплевать. Я думала, что ничто не сможет заставить меня снова чувствовать. Ничто не могло заставить меня волноваться. А потом я приняла напиток, который не должна была пить. Воспоминания в лучшем случае расплывчаты. Я проснулась от того, что меня обхватили руки. Они были грубыми… болезненными. Я помню, как пыталась отмахнуться от них, но я была так чертовски слаба.
Слёзы снова потекли из моих глаз, и я была удивлена, что в моём теле осталась хоть капля влаги. Моя грудь содрогнулась, когда я попыталась дышать сквозь пронзительную боль в грудной клетке.
