Варень хотел было заметить, что у него, в отличие от Жореса, есть кое-какая работа, и вообще планы на день были вполне определённые, но промолчал. Потому что понимал: если сейчас отказаться, то опять две недели пройдёт, пока они о переплётчике вспомнят. «Да, — сказал он, — пойдём сейчас, только быстро». — «Ага, быстро», — кивнул Жорес, и приятели вышли из кабака. Напоследок Варень бросил на стол монету, заведомо более ценную, нежели порция супа.
В то же самое время карета Дорнье уже ехала к Парижу. На сердце у Дорнье было неспокойно. С одной стороны, он предвкушал встречу с сыном, с другой — боялся, что тот не выполнил задание, а герцог уже интересовался, как там идёт работа над книгой. Настроение герцога постепенно приходило в норму, но раздражать его проволочками всё равно не следовало. Дорнье разрывался между разумом и чувствами и потому толком не мог ни на чём сосредоточиться. Он просто смотрел в чёрную стенку кареты и думал: скорее уже, скорее.
Случилось так, что на этот же самый день визит к де Грези был запланирован и у цехового старшины Дюпре. Этот ни о чём и ни о ком не волновался. Он был сыт, хорошо одет, доволен жизнью и обязанности свои выполнял без особого рвения. В принципе он мог бы ещё на недельку отложить поездку к переплётчику, а потом и ещё на недельку, но раз уж запланировал — так и быть, стоит съездить. Если де Грези долго не видно, рассуждал Дюпре, то он, видимо, готовит что-то потрясающее, а значит, стоит разведать и при необходимости поставить качественную работу де Грези себе в заслугу. Как же, думал Дюпре, может рядовой переплётчик справиться с чем-то серьёзным без крепкой руки старшины, без его отеческой поддержки, и так старательно толстяк себя в этом убеждал, что к концу поездки поверил сам.
Был полдень, где-то били часы и звенели колокола, а господа Жорес и Варень нерешительно стояли у двери нового дома де Грези, не решаясь постучать. «Давайте вы», — говорил Вареню Жорес, но тот отнекивался: «Лучше вы». — «Но какая разница! — возмущался Жорес. — Ведь когда де Грези откроет дверь, он увидит за ней нас обоих!» — «Вот именно, — отвечал Варень, — какая разница — вы и стучите». Так они препирались до тех пор, пока за их спинами не остановилась карета с цеховым гербом. Жорес карету не узнал, а вот Варень, принадлежавший к цеху, тут же склонил голову и рукой нагнул товарища. Слуга открыл дверцу, и оттуда с некоторым трудом выполз господин Дюпре. Он узнал одного из мужланов, стоящих у дверей мастерской, но вспомнить его имя не смог и просто вальяжно кивнул, демонстрируя, что относится к своим цеховым с уважением. Варень и Жорес разогнулись. Дюпре постучал в дверь. Никто не отозвался. Старшина постучал настойчивее. И снова тишина.
«Где он?» — спросил Дюпре у Вареня. «Не знаю, господин Дюпре, — пожал плечами тот, — мы вот сами пришли навестить товарища, а он дверь не открывает, может, на рынок пошёл за овощами, или к кузнецу за какими материалами». — «Да, возможно», — задумчиво отозвался старшина. Ему совершенно не хотелось уезжать несолоно хлебавши, но и ожидание было несколько ниже его достоинства. Пока он раздумывал, у мастерской остановилась третья карета — с гербом де Жюсси. Дюпре тотчас её узнал: он был шапочно знаком с герцогом. Варень и Жорес на всякий случай склонили головы.
Из кареты вышел Дорнье. Он узнал Дюпре, они взаимно поклонились. Варень и Жорес стояли, потупив взгляды. «Добрый день, господин Дюпре, — сказал Дорнье, — вы к господину де Грези?» — «Добрый день; да, господин Дорнье, — кивнул Дюпре, — именно так, я к господину де Грези». — «А вы, господа?» — спросил Дорнье у Вареня и Жореса. «И мы тоже, мы его друзья». — «О, у него есть друзья», — протянул Дорнье и решительно постучал в дверь. «Видимо, его нет дома», — прокомментировал Дюпре. «Возможно, его нет в этом доме, но есть в другом», — отозвался Дорнье.
И старшина, и пара «друзей» с недоумением смотрели, как Дорнье идёт к двери соседнего дома и стучит в неё. «Открыто!» — внезапно воскликнул он. «Это тоже его дом?» — спросил старшина. «Да». Дюпре поспешил к Дорнье, за ним направились и Варень с Жоресом. Дорнье вошёл в дом переплётчика первым, следом остальные.
В ноздри вошедшим ударила невыносимая вонь, трупная вонь — Дорнье мог отличить её от любой другой. «Фи, — сказал Дюпре, — как можно…» — «Тс-с!» — Дорнье повернулся и приложил палец к губам. Старшина затих.
Дорнье пошёл вперёд — он чувствовал, что вонь идёт из подвала. «У вас есть фонарь?» — спросил старшина. «Нет». — «У меня в карете есть. Надо принести». Дюпре обратился к Жоресу: «Будьте добры, сбегайте за фонарём в мою карету, кучер вам отдаст». Напуганный Жорес мигом выскочил из дома. Ждали они недолго, не более полуминуты. На этот раз Жорес, наученный горьким опытом, перед входом набрал полные лёгкие чистого воздуха, а затем старался дышать ртом, причём маленькими-маленькими глоточками, чтобы не чувствовать мерзкого запаха.
Дорнье зажёг фонарь огнивом, и они пошли вниз. Дверь в подвал была открыта. Они вошли — один за другим, потом Дорнье сделал ещё шаг вперёд, и они увидели закрытую книгу, лежащую в центре стола. За столом напротив них сидел Шарль Сен-Мартен де Грези, а вокруг его головы вились жирные трупные мухи.
Часть 5
Главная книга
Глава 1
ШАРЛЬ
1
Первым делом Шарль тщательно вымыл кожевенную мастерскую. Выдраил все углы, облазил все щели, навёл такой идеальный порядок, какого не было в подвале с самого начала его использования в качестве рабочего места. Особое внимание он уделил столу. Тот был потёрт, изъеден кислотами и щелочами, покрыт зарубками от инструментов — Шарль не просто вымыл его, но даже выровнял, стесав выступы. Затем переплётчик установил в помещении восемь ламп со свечами: такого яркого света в подвале тоже не было никогда. Когда-то здесь имелось окошко под самым потолком, но Шарль заделал его давным-давно — теперь он в определённой мере пожалел об этом шаге, но выламывать кладку не стал.
Уборка и мытьё заняли почти сутки. Следующий день Шарль посвятил обустройству рабочего места. Он перенёс из верхней, переплётной мастерской всё оборудование, все пуансоны, иглы и стеки, даже массивный пресс, который пришлось разбирать, чтобы справиться с ним в одиночку. Художественную часть работы Шарль предпочитал выполнять наверху, в светлой комнате, но теперь ему требовалось, чтобы кожевенная и переплётная мастерские находились максимально близко друг от друга. Помимо оборудования, он перетащил в подвал небольшую кушетку, на которой можно было сидеть или полулежать.
На третий день Шарль занимался последними приготовлениями. Сначала он отправился на рынок и накупил провизии чуть ли не на полтора месяца вперёд, в том числе вяленого мяса, сухарей и прочих продуктов, не подверженных скорой порче. Всё это он спустил в подвал и аккуратно разложил на открытых полках у стены — раньше там лежали подготовленные шкуры, но теперь Шарль без всяких церемоний отправил материал в дальний угол и занял его место едой. Помимо еды, Шарль обзавёлся огромным количеством простынь, бинтов и повязок, а также тремя десятками бутылок с крепчайшим жжёным вином[109], от которого глотка горела, точно нероновский Рим.
Наконец, всё было готово к работе. Подвал изменился. Он стал чище, светлее, казалось, даже просторнее. В ином настроении Шарль испытал бы удовольствие при виде дела рук своих, но не в этот раз. Он осмотрел рабочее место, затем поднялся наверх и некоторое время стоял у окна, глядя на улицу. Выходы из дома он надёжно запер. Наконец, он спустился вниз.
Действо, которое развернулось далее в подвале дома Шарля Сен-Мартена де Грези, ужаснуло бы любого из живущих людей, будь то матёрый убийца или опытный хирург. Шарль медленно разделся почти догола, оставшись в одной нижней рубахе. Он сел на кушетку, предварительно поставив рядом чан с водой для отмоки. Затем он вытянул левую ногу и провёл шкурным ножом линию от колена до пятки, оставляя на голени густую кровавую линию. Вторую он провёл справа, напротив первой. Затем он окольцевал надрезы над стопой и под коленом. Кровь он не промокал.
Наконец, наступил самый сложный момент. Шарль полил нож жжёным вином и начал поддевать кожу; через полминуты она была готова к снятию — и он сделал это двумя резкими движениями, сначала содрав левый лоскут, затем — правый. Он не издал ни звука, хотя лицо его побелело, а на лбу вздулись вены. Оба лоскута тут же отправились в ведро с водой, Шарль взял свежую простыню и тщательно обвязал ногу много раз. Кровь текла, пропитывая ткань, но он обматывал ещё и ещё, пока не закрепил её окончательно.
Второй ступенью было снятие кожи с бедра. Шарль отступил несколько дюймов от паха; главное было — не повредить артерию. Он поступил точно как и с голенью: сделал два продольных надреза, затем соединил их кольцеобразными, затем быстрыми движениями снял лоскуты и поместил их в воду. Сидеть он теперь мог только на краю кушетки, держа ногу согнутой. Перебинтовывание на этот раз заняло значительно больше времени и сил, чем первое. Вторую ногу пока трогать было нельзя: она должна была оставаться опорной, пока левая не перестанет обильно кровоточить.
