25 марта
Вылезли на аэродроме в Хатанге. Мороз обжигает лицо. Температура минус 42°. Велят надеть унты. (Я все время хожу в сапогах Раневской, которые она на меня надела перед отлетом.)
Хатанга. Малюсенький городок. Тундра. От бесконечного снега все похоже одно на другое.
Здесь впервые встречаемся с белыми медведями. В гостинице. Они прилетели с острова Среднего (Северная Земля). Их привез летчик Р. — двух маленьких белых медвежат. Один злой, все время рычит, другой — меланхоличный, позволяет себя погладить.
26 марта
Сегодня было три концерта. Пролетели уже шесть тысяч километров. О температуре говорить не приходится. Тем более странно выглядят апельсины в буфете. Завтра вылетаем в Тикси.
27–30 марта
Бухта Тикси — центр Арктики. Городок расположен на высоком берегу бухты. В бухте, на отстое, вмерзшие, стоят мелкие суда, барки, лихтера. После однообразия тундры взгляд ласкают мягкие очертания невысоких гор. Весь городок построен на холмах. Это тоже делает пейзаж живописным. Снег под ногами 4–7 метров. Там, внизу — пустоты, каждый шаг звучит иначе. Как ксилофон.
Не устаешь восхищаться душевной силой и упорством советского человека, который здесь повсюду сражается с суровой природой крайних широт и выходит из этой борьбы победителем.
Мы живем в квартире товарища Л. — пионера и патриота Севера. Две его дочери сейчас на Кавказе, у бабушки. Между девочками и родителями расстояние в семь тысяч километров и 49 градусов разницы в температуре, которая складывается из плюс 21° в Гантиади и минус 28° — в Тикси.
Я читала письмо этих «полярных» девочек. Они пишут, что никак не могут дождаться своего возвращения домой, в Арктику, «хотя на Кавказе тоже хорошо», — добавляют они, чтобы не обидеть бабушку.
Сегодня пошли к бухте, хотели сделать несколько снимков.
По заливу часто проносятся упряжки собак. Вот наконец из-за сугробов показалась упряжка! А вот и каюр, очень высокого роста, в малице, в капюшоне, почти закрывающем его загорелое лицо. Он увидел нас и позволил сфотографировать себя, картинно развернув упряжку веером.
После того как он убедился, что снимок сделан, он встал на колени на нарты и погнал собак. Обернувшись в последнюю минуту и кивнув на аппарат, крикнул:
— «Киев»? Хороший аппарат.
— Вот это да! — воскликнули мы.
— Этого я не ожидал! — сказал фотограф Миша.
Вечером, на концерте, мы увидели нашего каюра. Он сидел в пятом ряду, в синем костюме, элегантный, выбритый, рядом со своей женой. Это был начальник экспедиции, профессор С. из Ленинграда.
Вечером в гости к нашим хозяевам приехал работник рыбного комбината, расположенного на побережье океана, довольно далеко от Тикси.
— У нас Арктика как коммунальная квартира — все знают, что сегодня в Тикси ваши концерты. Вот я и выехал в Тикси.
Обычно сюда на собаках доходят за сутки, за двое. Он шел шесть суток, «пурговал», как говорят здесь.
Выезжая в далекий путь, здесь нужно быть готовым ко всему. Только что было ясно и тихо, как вдруг завыл ветер, завилась метель, все смешалось — и земля, и небо. Не видишь собственной вытянутой руки. Дальше ехать нельзя, а то унесет в бухту. Нужно остановиться, лечь среди собак, положить сверху нарты, закрыться и ждать столько, сколько захочет природа — день, два, неделю. Потом все так же внезапно станет снова спокойно и ясно. Можно продолжать путь.
Гость с рыбного комбината рассказал, что от рыбозавода до города, чтобы обозначить дорогу, расставлены вешки. Так как леса здесь не найдешь, то на дорогах ставят вешки из крупной рыбы, вмороженной в лед. Нельма годится для этого, осетр, чир — огромные рыбины метра по три; их издалека видно: «Чего-чего, а рыбы тут хватает».
31 марта
Перелет Тикси — Кресты Колымские. Вылетаем ночью. Перелет предстоит очень продолжительный. Может быть, за один день и не долетим.
Опять переставляю часы. После концерта сегодня не ложились. Вылетаем ночью. Как хочется спать!
Но вот фары в окошко. Пришли машины. Едем на аэродром, идем к самолету. Снег под ногами звенит.
Северное сияние кружится над головой. На востоке уже неширокая, розово-зеленая полоса зари — предвестница вечного дня. Опять грузят наши проклятые вещи в самолет. Самое ужасное в перелетах — это наши вещи. Каждый день в новом месте их вытаскивают из самолета, грузят на машины (ведь это все вещи, нужные для концертов). Каждый раз их нужно упаковать, собрать, ничего в самолете не забыть, повезти на концерт, там разложить, выгладить, увезти с концерта, уложить в общежитии, где ночуем, не забыть, отвезти опять на аэродром, погрузить на самолет. И так все дни и все ночи!
Летим. Все сидят на своих местах. Быт настолько устоялся, что все у каждого, вплоть до рукавиц, лежит на своем месте, иначе — беда, если что-нибудь потеряется, ну, например, шапка!
Каждый раз, когда мы возвращаемся в самолет, он настолько промерзает на этом лютом морозе, пока ждет нас, что проходит некоторое время, пока он прогревается. Вот гасят свет. 3 часа ночи. Все, приудобившись, засыпают. Я одна сижу, читаю при свете «персональной» лампочки. (Спать в самолете никак не могу научиться за столько лет полетов.) Все, все спят! Посапывают сладко, в самых смешных, трогательных, беспомощных позах. Можно спать спокойно: самолет ведет Герой Советского Союза К. Михаленко.
Проходит четыре томительных часа. Самолет снижается, хотя остановки не предполагалось. Оказывается, берем бензин в Чокурдаке. Летим дальше. Еще четыре часа лететь.
— По левому борту Скалы-Пальцы, — сообщает бортмеханик.
Надо посмотреть скалы. Расчищаю свое стекло. Внизу, правда, на круглых холмах, по гребню, как циклопический частокол, стоят огромные, будто поставленные людьми, одинаковые камни. Если бы не моя необразованность, я бы утверждала, что это дольмены или кромлехи, или, как их там называют, — первые произведения искусства доисторических людей. Это плато между рекой Аланзеей и Индигиркой (записываю на всякий случай, вдруг кто-нибудь из друзей захочет слетать сюда — посмотреть).
Под крылом — необъятная Колыма! Это устье. Здесь река впадает в море Лаптевых. Здесь якутский казак Семен Дежнев, выйдя из устья реки Колымы, летом 1648 года прошел через Берингов пролив на дощанике, с парусом из звериных шкур, обошел Чукотский полуостров, доказав, что Азия на востоке не соединяется с Америкой.
Здесь родина редчайшей птицы — розовой чайки. Те, кто видел их, рассказывают, как необыкновенно это зрелище — чайки, летящие точно нежные, легкие, кружащиеся лепестки роз. Все это я вычитала в книжке, которую мне дал бортмеханик. Я этих чаек не видала.
