На концерт пришли все. Мы выступали в унтах, в брюках. Трудно себе представить, сколько было восторга и радости! Чукчи смеялись, хлопали в ладоши, веселились, как маленькие дети. Но самое удивительное было, когда они в ответ на наш концерт стали выступать для нас. На сцену поднялись несколько пожилых и старых людей. Одетые в шкуры, обутые в меха, в каких-то мохнатых капюшонах, эти люди вдруг преобразились. Они кричали что-то дикими голосами, ударяя в бубны. Один, самый старый из них, у которого половина лица была обезображена, видно, болезнью, раздувшей глаз, щеку и половину рта, стал танцевать. Он изображал охоту на моржа, танец полярного ворона-кайра, танец «собаки бегут вперед». Пот градом лился по его лицу, единственный глаз горел невообразимым огнем, движения были подчинены какому-то своеобразному, четкому ритму. Мы сидели как завороженные, не переводя дыхания, следя за тем, как неуклюжий, некрасивый человек вдруг чудом первобытного искусства преображался, становился пластичным, совершенным.
Нам подарили клык моржа, расписанный сценами из охотничьего быта для передачи Дому работников искусства.
6 апреля
Бухта Провидения! Я никогда тебя не забуду, если мне когда-нибудь придется еще вернуться домой. Среди самых незабываемых событий моей жизни я буду помнить тебя. Я буду вспоминать с благодарностью, как на концерт явилась группа геологов.
Они шли 40 километров. Вышли в четыре часа утра, а после концерта пошли обратно.
Мы не забудем букет роз — его подали на сцену. Он состоял из нескольких слабеньких, бледных роз, выращенных, видно, с невероятным трудом. И человек срезал свой розовый сад для нас.
Мы улетаем, и вот сейчас снова проходим эти торжественные ворота, которые выпускают нас в океан.
Уже никто, кроме меня, не смотрит в окно. Действительно, сколько можно удивляться, даже если летишь над океаном!
В самолете. Я вообще ничего не пишу о нашем быте, о концертах. Ну что записывать? Каждый день, через день — перелет, более или менее огромный. Проклятые вещи выгружают из самолета. Временные пристанища на аэродроме или в поселке. Приготовления к концерту, который будет очень далеко от места, где мы остановились. Мы едем куда-то на грузовике, на «козле» (газик). Неудобно, холодно, а главное — при отчаянных толчках здорово ударяешься головой о верх. Зимние дороги здесь сделаны из одних ухабов.
Несмотря на это, концерты идут безукоризненно, без всякой скидки на усталость.
И наконец, как цыплята возле наседки, мы стоим под крылом самолета Н-559. Это наш дом. Единственный дом, где можно сесть на свое место, отдохнуть, почитать, подумать — кто ты есть и как сюда попал? Здесь шьют, раскладывают пасьянс, штопают доспехи, пишут.
7 апреля
Бухта Угольная. Вчера с аэродрома до шахтерского поселка нас волокли на тракторе. Долго-долго, по морозу. Конечно, такой транспорт, наверное, интересно будет вспоминать. Но это очень плохой способ езды: к трактору прицепляют огромное железное четырехугольное корыто, поставленное на толстые бревна — полозья. В этом сооружении возят самые тяжелые тяжести по ужасной дороге, когда уже ни одна, никакая машина пройти не может.
Нас туда погрузили навалом. Так еще не было ни разу. Конечно, из-за проклятых чемоданов некуда вытянуть ноги. Сидели на корточках, на коленях. Сюда же погрузили мешки с почтой. Так мы ехали бесконечно, более двух часов. Говорят, внизу было положено сено, но оно, по-моему, было под чемоданами. Я сидела на бумажном мешке с почтой. На ухабах толчки и рывки резкие, как удар, ибо ничто не амортизирует. Путешествие на грузовике возникало как сладкое воспоминание.
Приехали живыми. Скорее отогрелись, поели и опять поехали на концерт в самый дальний шахтерский поселок, еще за 20 километров. Ехали на совершенно открытом газике. Очень замерзли. В обратную дорогу дали одеяла.
Ночевали. Утром, после концерта в поселке, были такие рыданья: весь поселок восстал, все бегали, как во время землетрясения, и ругали нас, что мы уже улетаем. Несчастные, мы, рискуя, что самолет не выпустят на мыс Шмидта из-за портившейся сводки, дали все-таки еще концерт.
Не долетели, сели в Анадыре. На мыс Шмидта нас не пустили, потому что было уже поздно, не принимал аэродром.
До сих пор нет ответа относительно полюса. Другого аэродрома еще не нашли. Все грузы, направленные туда, ждут на мысе Шмидта.
8 апреля
Утром подняли нас пинками. Никак мы не могли проснуться, а нужно скорее вылетать из Анадыря, а то закроется какой-то Дионисий (это гора), закроется туманом и мы застрянем тут, уже навсегда.
В самолете. Летим над горами, над морем, на большой высоте (3600 м). Перелет через горы очень сложный в этих условиях. После вчерашнего трактора все чихают, кашляют. У меня сделался бас. Решила в самолете поставить горчичник.
Пишу и страдаю, что ничего не могу записать более значительного: мы еще не замерзли во льдах, никто из нас не сломал себе ногу, и, когда мы благополучно садимся на землю, нас тревожит все самое будничное, низменное: успеем ли поесть, можно ли будет пойти в баню, какова высота сцены (иначе акробаты Михаил Птицын и Раиса Калачева не смогут работать).
Еще тревожит нас вопрос: может ли доехать до места концерта арфа? Ее везут на тюфяках, на руках. Дороги от аэродрома всегда неожиданные, через моря, заливы, через горы, реки и протоки.
Люди в нашей бригаде подобрались какие-то очень удачные, выдержанные. Ни воплей, ни жалоб, ни дурацких ссор. Смех и юмор поддерживают нас. Обстановка труда всех роднит. И день и ночь мы вместе. Делимся друг с другом всем, особенно кипятком. Осталось всего три термоса. Другие уже разбиты или оставлены где-нибудь в пути.
Кажется, могу записать что-то значительное! Мы так привыкли к нашему самолету, знали уже звук его моторов, поднимались с ним высоко над облаками, пробивая их. Мы шли в лоб штормовому ветру, нас качало в пургу и швыряло из стороны в сторону. Однажды мы даже падали немного, всего на 100 метров, потому что отказал автопилот. Но сегодня было что-то новое. Все ощущения стали вдруг не такими, как всегда. Самолет шел толчками, будто по сугробам. Мы лезли через облака, а белое молоко все не рассеивалось. Вдруг моторы стали как-то завывать, ритм полета сделался неровным. Все сидели спокойно, изредка только взглядывая друг на друга.
Я слышала и раньше, что бывает обледенение, но не представляла себе, что это бывает именно так. Переохлажденные капли воды, которые могут спокойно долетать до земли, едва столкнувшись с чем-нибудь, немедленно превращаются в лед. В данном случае им попался по дороге в облаках наш самолет. И вот они стали превращаться в льдинки. Они заклинивали винты моторов. Самолет тяжелел. Пилоты, механик сделали все, что можно. Но мы из-за тяжести не могли никак пробиться и переменить высоту. Кончилось все хорошо. Мы все-таки дотянули до аэродрома. Ходила смотреть, как скалывают этот лед. Штурман сказал, что он крепче стали.
