– И я, и я! – обрадовалась Гретхен.
– Кроме того – вы про лунную дорожку знаете?
– Я знаю, я по ней даже до каменных амбаров дохожу, – тут же похвасталась Гретхен.
– Не надо ничего этого, – хмуро сказал гусар. – Вы по доброте своей говорите, а нужна ли мне доброта? Мне назначено искупление. Может, даже… впрочем, нет, это я так…
– А доброе дело совершить – это в зачет разве не пойдет?
– Почем мне знать… Послушайте, я вам очень благодарен, мусью Боннар, но оставьте меня в покое. Поверьте, я буду с душевной теплотой вспоминать эту нашу беседу! – вдруг выкрикнул гусар. – Вы единственный, у кого достало духу!.. Но предоставьте меня моей судьбе!
– Отчего вы так упрямы?
– Оттого, что… Да оставьте вы меня наконец в покое! – ротмистр Скавронский вскочил на лошадь. – Прощайте!
Далее все было как обычно: посреди моста лошадь вздыбилась, перенеслась через перила и вместе со всадником беззвучно ушла на глубину.
– Сумасшедший, – сказал Адам. – Хотя, если двести лет вот этак кувыркаться, и спятить недолго…
– Нет, кавалер, – внезапно переменившись в лице, возразила Гретхен. – Он про искупление сказал, а я поняла… Мне ведь всяких кавалеров довелось принимать, еще когда в веселом доме служила, я ваши кавалерские затеи знаю… Иной чудила… ох, простите, кавалер… Иной с несчастной любовью к нам притащится, думает – так он ее под корень изведет, в грязи изваляется – и каменную стенку меж собой и своей красоткой поставит. Иной еще чего сочинит – чего на трезвую голову ни за что не понять… А этот – он чей-то грех искупает, точно вам говорю! Кабы свой – он бы так не упрямился! Свои-то грехи – они детским баловством кажутся. А когда кого полюбишь и на смерть за него пойдешь… Я-то ведь, дурочка, нож в сердце приняла оттого, что от любви отказаться не пожелала. Ну что ты так глядишь?! Может, и всей-то любви было – на одну ночку, а за нее, за нее…
Гретхен разрыдалась.
– Надо же, и среди нашей братии страсти кипят… – пробормотал Адам. – А я вот как-то так жил, что только ремесло всей душой любил… вот оно мне покоя и не дает…
Делать все равно было нечего, и он подождал, пока Гретхен успокоится.
– Летняя ночь коротка, – сказал он девице, – пока время есть и лунная дорожка лежит, давайте посмотрим, откуда наш красавец на кобыле выскакивает. Я не заметил – из переулка, что ли?
Пошли смотреть и обнаружили заднюю стенку дома при соборе Святого Гервасия, где с давних времен жил причт.
– Нет, тут ничего такого быть не могло. Такого, чтобы опрометью на мост скакать и в воду кидаться, – уверенно заявила Гретхен. – То есть и среди святых отцов попадались кавалеры, но военного человека они бы в дом не впустили…
– А тут что было? – спросил Адам, показывая на здание, построенное в нынешние нелепые времена, какую-то пародию на стародавний стиль, похожую на театральный задник в пряничном средневековом вкусе.
– А тут был винный погребок, над ним сапожник жил с семьей…
– Погребок, значит… Любопытно, что от него сохранилось… Где окошко?
Про окошки здешних погребов Адам знал от брата Альбрехта. Земля в старом городе была дорогая, никто бы не стал ставить во дворе дровяной сарай, занимающий прорву места, и дрова хранили в погребах, прикупая по мере надобности. Спускали их вниз через особые окошки, под которыми были откосы, довольно крутые, но удобные для скольжения и вязанок, и досок, и даже бревнышек.
Окошко должно было глядеть на улицу – потому что пробраться с груженной дровами телегой во двор можно было только сверху, из-под облаков. Вскоре его обнаружили, и Адам закинул вовнутрь через решетку одну из выигранных монет. Потом они с Гретхен прошли сквозь стену и действительно – обнаружили среди всякого хлама мокрого гусара.
– Вы, сударь, этак ревматизм или еще какую подагру схлопочете, – сказал Адам. – А в нашем состоянии это уж навеки. Где лошадка?
– Там, – гусар махнул рукой в сторону кирпичной стены. – Как время настает – тут она и появляется. Прощайте, сударь, и вы, мадмуазель. Сейчас я, очевидно, засну. И буду спать до того самого часа…
– Значит, только в полнолуние? – спросил Адам. – В иные ночи выходить не пробовали?
– Нет, мне так приказано.
– А если рискнуть? Ведь пуговка-то, имущество ваше, в щель на набережной закатилась, и вы можете ее навещать.
– Нет. Прощайте.
Адам пожал плечами и ушел сквозь стену. Гретхен – за ним.
– И в самом деле, утро скоро, – сказала она. – Но он и следующей ночью в воду прыгать должен. Эта была третья, а он, бывает, и пять ночей подряд прыгает. А ты, кавалер, приходи еще… развеселю… я ведь веселая, бойкая, меня за это все любили…
Голосок был жалобный.
– Приду, конечно, – ответил Адам и помчался в особняк.
Столешников, как всегда, грустил о несбывшемся. Несбывшегося было много.
– Теперь ты слушай, чадушко, – сердито сказал брат Альбрехт. – Я уж взмок, утешаючи. Вот так подумаешь – да и поймешь, что своим убийцам он должен бочку испанского вина выкатить. Жил он скучно, служба была унылая, использовали его на побегушках, денег не заработал, своего сосуда соблазнов не завел, деток не родил – и еще хнычет, что его от такой горестной жизни избавили! Все, ухожу. Надоело! И пиво забираю!
– Нет, пиво не уноси. Я бы выпил малость. Всю ночь пробегал, из-за гусара этого дурного чуть не рехнулся…
– Испугал он тебя, что ли?
– Да можно сказать, что и испугал…
Адам рассказал о всех ночных событиях, а также об искуплении неведомых грехов и страстях.
– Вот оно что… – проворчал брат Альбрехт. – А погребок я помню…
– Вот и думаю – неспроста же мне в голову втемяшилось непременно найти убийц и грабителей! Неспроста ведь? Может, и я какой-то грех искупаю?
– Дурак ты, чадо. Суетишься, суетишься…
Голос уже шел из-за стены.
Адам прошел следом за братом Альбрехтом во двор особняка.
– Ну вот подумай сам. Убийство стряслось в доме богатого человека, пропали драгоценности. Да здешние сыщики из шкуры вон вылезут, чтобы все раскрыть. И без тебя справятся. Выпей лучше пива, – предложил брат Альбрехт. – Без тебя, разумеешь?
– Не справятся. Их люди боятся. Вон та старуха не пожелала рассказать господину Воронину, что у одного из убийц любовница – ее соседка. Побоялась! А я узнал.
– Узнал, да, это похвально. Да только знаешь что? Если это заведение, где железные ящики мастерят, вдруг закрыли, а работнички разбежались, – это к чему?
– К тому, что полиция у них на хвосте сидит?
– Может, и так. А ты бы, чадушко бестолковое, сумел узнать, случились ли в городе еще подобные злодеяния? А? Может статься, они несколько таких железных ящиков взяли – да и сбежали от греха подальше, пока за ними не погнались. И даже – не так ли они все затеяли, что подготовились к злодеяниям и тогда только, закрыв свою мастерскую, сразу три или четыре ящика взяли? А? – Брат Альбрехт, предположив это, выглядел очень довольным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
