Он сказал: – В таком случае, я думаю, нам не о чем больше говорить. Вы понимаете, что мне не остается ничего другого, как вернуть вам вашу свободу.
– Благодарю вас, – ответила Риппл.
Про себя она подумала: – «Как ужасно мы разговариваем друг с другом. Это очень похоже на то, как разговаривают самые скучные взрослые люди в книгах. Может быть, люди в реальной жизни говорят так, когда им нечего больше сказать. Видимо, книги не так уж далеки от правды и воспроизводят то, что говорят люди? Или люди подражают книгам? Люди в книгах тоже так поступают».
Она сняла с пальца и протянула ему обручальное кольцо с сапфиром.
– Благодарю вас, – сухо сказал он, сунув кольцо в жилетный карман. Риппл вспомнила, что именно оттуда вынимает кольцо жених на свадьбе. Не будет теперь свадьбы у Риппл! Она почувствовала, что какая-то тяжесть свалилась с ее плеч. – Прощайте, – сказала Риппл, и ее раздражение исчезло. Ей хотелось бы, чтобы они остались друзьями.
У большинства девушек есть это странное, тщетное желание. Мужчины его не разделяют. – Прощайте, – сказал Виктор сквозь зубы, совершенно так же, как если бы Риппл была одной из танцовщиц, которых он встречал у артистического подъезда в те дни, когда как тень следовал за Риппл из города в город во время ее турне.
Не протянув ей руки и не взглянув на нее, он направился к двери. Затем она услышала его твердые шаги по лестнице, услышала, как он удалялся от дома.
– Он ушел из моей жизни, – громко сказала Риппл, ибо была еще слишком молода, чтобы понять и оценить трагизм повседневной жизни.
Она была удивлена, увидев теперь, что плачет.
– Это, вероятно, потому, что я хочу есть, – сказала себе Риппл, быстро вытирая глаза и направляясь к звонку. – Все, что я теряю, – это его мать. Мне жаль лишиться миссис Барр. Я знаю, ей придется пережить ужасные минуты с ним, и он заставит ее признать, что я самая отвратительная девушка в мире. По крайней мере, он оставил здесь газеты.
Как обиженный ребенок, который утешается игрушками, она принялась читать воскресные утренние газеты, отчеты о новой балерине Риппл и о ее триумфе.
ГЛАВА IX
ГОДОВЩИНА ПЕРЕМИРИЯ
I
Шесть месяцев спустя прима-балерина Риппл вновь посетила то дорогое ей место, где не показывалась со времени своего первого успеха. Она пришла взглянуть на свою бывшую балетную школу, расположенную в саду близ канала.
Снова прошла она по выложенной плитами дорожке, на которой желтели опавшие листья. Снова вошла в уборную, где грудами лежала верхняя одежда танцовщиц и стояло множество чемоданчиков и корзинок, наполненных самыми разнообразными вещами – фруктами, бутербродами, вязаньем, альбомами с автографами, пуховками для пудры и книжками. Сколько раз Риппл упаковывала такие корзинки с завтраком для себя во время своей учебы! В те дни она мечтала об успехе, который увенчает ее тяжелую работу.
Благодаря счастливой случайности, при поддержке знаменитости, она быстро выдвинулась. Разве не блестяще закончила она сезон в театре Мадам? Разве не получила приглашение танцевать одна в «Павильоне» в течение трех недель, начиная с декабря? Разве не репетируется уже «Саркофаг», где египетская царевна будет медленно сбрасывать с себя одежды мумии? И разве не готовилась Риппл подписать контракт на гастроли в Соединенных Штатах в начале нового года – контракт, условия которого поразили даже Мадам?
Да, Риппл, прима-балерина русского балета, превратилась в кумир публики. Все, к чему она стремилась в былые дни, и даже больше того, осуществилось. Так почему же, почему в то утро она так жадно вспоминала о прошлом?
Не следует думать, что Риппл не наслаждалась успехом в течение последних шести месяцев, когда весь Лондон был у ее ног. Конечно же, она наслаждалась этим. Любые мелочи повседневной жизни знаменитости ее занимали. Ее забавляло давать интервью и затем находить в газетах приписываемые ей странные заявления, которые только интервьюеры, кажется, способны придумать. Сначала Риппл нравилось позировать перед модными фотографами, потом это стало надоедать. По утрам балерину ожидало большое развлечение: к ней являлись представители парфюмерных фирм, подносившие ей изящные шкатулки с духами, мылом и пудрой. Взамен они умоляли разрешить им опубликовать хоть одно ее слово.
Груды писем, одни с наивными, робкими просьбами автографов, другие откровенно любовные – от мужчин всех положений и возрастов.
– Они ведь видели меня только, когда я танцевала! – восклицала Риппл, вызывая улыбку Мадам, – они даже не знают, как я говорю, не знают меня совсем.
Развлекали ее также газетные статьи, содержащие лирические восторги по поводу ее выступлений. Еще больше привлекали внимание девушки заметки не о Риппл на сцене, а о Риппл, появлявшейся где-нибудь в обществе: в Херлингеме, на театральном пикнике, на каком-нибудь особом утреннем концерте. Но наибольшее удовольствие доставляла ей возможность помогать своей семье, посылать подарки и всячески поддерживать родной дом.
Однако по временам эти новые права и обязанности так тяготили Риппл, что она чувствовала себя более усталой, чем в первые дни учебы, когда ныли все ее еще непривычные мускулы. Работа в такие дни казалась тяжелее; она чувствовала себя страшно утомленной в этом огромном мире, среди всех этих людей, которые звонили ей, писали, расспрашивали, приглашали, хвалили и были готовы сделать для новой знаменитости, Риппл, абсолютно все, кроме одного: позволить ей спокойно провести воскресенье наедине с самой собой.
Порой Риппл испытывала кошмарный ужас, думая, что слишком много должна сделать, что слишком многого от нее ждут как от балерины; что она не обладает таким творческим даром, как Мадам, а свойственных ей, Риппл, способности к подражанию, грации и непосредственности может оказаться недостаточно.
Иногда страх нашептывал ей ужасные мысли об этих на вид благосклонных театральных импресарио, которые были так льстивы и любезны. Возможно, под их любезностью скрывается жестокость притаившихся хищников, чьей добычей становятся доходы от тысячных толп, посещающих театры, а их приманкой и ловушкой – молодость и талант тех, кто, подобно Риппл, избрал нелегкий путь в искусстве. Они будут устраивать ее спектакли, оплачивать ее туалеты, пока смогут выжать хоть пенни из ее имени, и только когда она станет ни на что не годной, они отпустят ее, усталую, издерганную и преждевременно состарившуюся.
Кошмар! Прочь эти мысли! Именно теперь они стали смущать приму-балерину Риппл. Она отмахнулась от них и представила себе предстоящие триумфы. Год в Соединенных Штатах. Какое удовольствие увидеть новых людей, новые места! Но Риппл, прирожденной балерине, наибольшее удовольствие доставляли ее танцы. Не слава, восторг публики, аплодисменты и шикарные туалеты, но работа, постоянное совершенствование техники, непрестанное стремление к новым достижениям. Истинное наслаждение получала она только от самой работы – это в ней осталось. «И это у меня было, пока я была здесь», – немного растерянно говорила себе прима-балерина, оглядывая уборную балетной школы.
