почве, – вилась по дну узкой долины. Слой снега вокруг был ещё очень тонок, из него выступали мелкие камни, пучки травы, и вместо ровной снежной белизны склоны холмов казались пёстрыми. Черная щебенка со снегом давала чистый серый тон на откосах, а торчавшая из-под него трава окрашивала обочины бледной желтизной. На скалах поотдаль сидели орлы и хмурый вид хищников гармонировал с угрюмыми низкими тучами.
Всё ниже ползли эти суровые тучи, всё сильнее свистел ледяной ветер, врываясь в салон, и Элари как-то вдруг понял, что зимой в пустынных равнинах Темраук негде укрыться от холода...
Потом они вышли в маленьком пустом селении и автобус тут же укатил вниз. Их никто не встречал. Элари осмотрелся. Вся долина Лангпари лежала у его ног, серая, туманная, безвидная. Серые тучи скрывали вершины гор. Он попытался разглядеть постройки Золотых Садов, потом махнул рукой и обернулся.
Дорога кончалась, дальше по заснеженным склонам вилась тропа, поднимаясь к последнему посту на недалеком уже перевале. Низко нависшие тучи скрывали его и тропа, казалось, уходила за край мира. Юноша ощутил уже привычную радость, – сейчас он увидит новые земли, где будет пусть не лучше, но интереснее, чем здесь.
– Ну что, пошли? – он повернулся к Иккину и поправил лямку рюкзака.
Селение скоро осталось позади. Медленно поднимаясь, они вскоре окунулись в холодный туман облаков. Весь мир исчез, осталось лишь несколько метров земли под ногами. Идти в гору с тяжелым грузом за плечами, да ещё по неровной, заснеженной тропе, было нелегко, и Элари скоро начал уставать. Но он не жаловался, не просил остановиться. Он просто шел, шаг за шагом, ровно дыша, и усталость незаметно отступила. Он не заметил, как прошло несколько часов, как воздух заледенел и начал резать легкие, – он шел, охваченный предчувствием новых впечатлений.
Перевал открылся неожиданно. Клубящиеся вокруг тучи разогнал яростный ледяной ветер, и они замерли на самой седловине. Здесь было несколько метров относительно ровной скалы и дом для охраны, скрытый меж утесов. Из него вышло несколько солдат, но с ними говорил Иккин, и Элари их почти не замечал. Он смотрел вперед, не обращая внимания на бьющую в глаза снежную пыль.
Солнце уже зашло. Был вечер, ясный, – тучи кончались сразу за перевалом. Облитая пронзительной синевой Ируланы, перед ним лежала бескрайняя равнина, покрытая снегом, проткнутая скалами, бугристая, неровная. Она исполинским скатом уходила у них из-под ног, потом выравнивалась и тянулась в наползающий мрак, видимая на несколько дней пути. Где они будут сегодня спать? Элари не знал этого. Дальше не было тропы, только девственный снег, – но это его не пугало. Перед ним был открытый путь – и этого хватало.
– Всё. Пошли, – подошедший сзади Иккин сдвинул промерзший шлагбаум и ступил на нетоптаный снег. Внезапно он обернулся. Их большие глаза, темные и таинственные в темноте, встретились на несколько секунд. Потом Элари тоже посмотрел назад.
По обе стороны седловины высились заснеженные скальные кручи, такие огромные, что глаз уже не мог их охватить. За ними безмолвно и жутко клубились облака, отходя назад, – словно во вратах иного мира. Элари смотрел на них, пока не понял, что эта картина навсегда отложилась в его памяти. Затем он повернулся к другу.
– Пошли.
Через два шага под его ногами заскрипел нетронутый снег. Идти вниз было легко, они почти летели, и Элари хотелось смеяться от радости. Вслед им никто не смотрел. Они шли быстро и уверенно в надвигавшиеся сумерки.
Глава 9. Алчность пустыни
1.
Они шли точно на север, к полярному морю, скрытому ото всех за горами Безумия. В одиночку Элари не смог бы пройти и пяти миль в день по россыпям камня и обледенелым высоким барханам, а ещё вернее – немедля бы погиб.
Огромные песчаные дюны, покрытые смесью снега и пыли, были коварны, – их крутая подветренная поверхность оползала даже от слабого сотрясения шагов. В первый же день Иккин предупредил его, швырнув камень в склон громадной дюны, под которым Элари хотел пройти. Весь тридцатиметровой высоты откос плавно потёк вниз, – лишь беззвучно покачнулась земля и серый склон стал на десять шагов ближе. Окажись юноша под ним, он бы просто исчез, без малейшего следа.
Оглянувшись, он увидел, как повсюду вокруг дюны оплывали, надвигались, точно в жутком сне, – ни пыли, ни звука, лишь мягко колыхалась земля, а когда всё кончилось, он не узнал равнины, изменившейся, как по волшебству.
Путь их не был извилист, и ветер, пронзительно-ледяной, всё время дул навстречу. Иккин не отворачивался, он только наклонял голову, и длинная бахрома меха, окаймлявшего капюшон, падала на его широкое тёмное лицо. Лицо Элари тоже потемнело, – но не от солнца, а от холода. Они шли по ночам, потому что он не мог идти днем.
Днем здесь было страшно. Небо неизменно оставалось ясным, но от солнца исходило лишь какое-то мутное, мрачное свечение, которое даже не отражалось в снегу. Никто не знал причины, но именно поэтому пустыню назвали Темной. Ещё хуже были миражи. Едва занимался день, на горизонте начинали маячить смутные силуэты черных пирамид, какие-то тени, которые двигались, словно живые, наводя ужас своими беззвучными, до жути осмысленными движениями.
Иногда перед ними целыми днями маячили горы Безумия, ещё отдаленные от них на тысячу миль, – голые, серые массивы камня, изломанные и нагроможденные чьей-то больной волей. В них не было ничего от обычных гор, – ни ровных вершин, ни морщин эрозии, просто неестественные изломы и вздутия скал, один вид которых вызывал у Элари ужас. А иногда перед ними возникали силуэты города, – громадные жилистые башни, соединенные изогнутыми трубами, словно сплетением окаменевших внутренностей. Юноша думал, что этот город лежит за горами Безумия и радовался, что никто не может их пересечь. Когда он вспоминал, что миражи не иллюзии, а лишь отражение скрытого за горизонтом, ему становилось страшно. В этих мертвенных нагромождениях, жутко шевелящихся в текучем воздухе, не было ничего, близкого любому двуногому существу.
Но он бы вытерпел всё это, если бы не смерчи, что появлялись только днем, хотя сильный ветер бушевал над пустыней и ночью. Они туманными столбами шествовали по равнине, кружа в себе камни величиною с голову и оставляя за собой полосы взрытой, обнаженной земли.
Естественно, они двигались по ветру, но почему-то
