В крупных агентствах я не смог найти никого, кто видел бы все в таком свете. В те времена в Лос-Анджелесе безраздельно господствовали агентство Уильяма Морриса и «Интернешнл криэйтив менеджмент», и именно с ними мне хотелось сотрудничать, потому что именно они в первую очередь знакомились со всеми новыми кинопроектами, именно они представляли интересы всех ведущих режиссеров и общались с главными людьми на киностудиях. Представители обоих агентств согласились встретиться со мной, поскольку я только что снялся в картине Боба Рейфелсона.
Оба сказали одно и то же: слишком много препятствий. «Послушайте, у вас акцент, от которого становится страшно, – заявил человек из ИКМ. – Ваше тело чересчур большое для киноэкрана. У вас фамилия, которую нельзя писать на афишах. В вас все слишком необычное». Он был настроен ко мне дружелюбно и предложил помочь в чем-нибудь другом. «А почему бы вам не остаться в спорте, и мы смогли бы создать сеть тренажерных залов. Или мы можем помочь вам проводить семинары и показательные занятия. Может быть, вы хотите написать книгу?»
Сейчас я-то уже понимаю, что в мире полно талантливых людей, и у крупных агентств просто нет ни времени, ни желания взращивать с нуля какого-то никому не известного парня, прокладывая ему путь на вершину. Это не их бизнес. Добивайся всего сам, ну а если этого не случится, значит, не судьба. Однако тогда я был оскорблен подобным подходом. Я понимал, что у меня необычное тело. Я знал, что мою фамилию трудно выговорить – но то же самое можно было сказать и про Джину Лоллобриджиду! Неужели я должен был отказаться от своей цели только потому, что меня отвергли каких-то двое голливудских агентов?
В вопросе с акцентом я мог кое-что предпринять. В то лето к курсам актерского мастерства, учебе в колледже, своему бизнесу и подготовке к первенству Мистер Олимпия я добавил занятия по исправлению произношения. Моим преподавателем стал Роберт Истон, известный на весь мир специалист по диалектам, в шутку прозванный в Голливуде Генри Хиггинсом[10]. Это был настоящий великан шести футов трех или четырех дюймов роста, с окладистой бородой и громогласным голосом. И у него было безукоризненное произношение. При первой встрече Истон поразил меня, поговорив по-английски сначала с верхненемецким, а затем с нижненемецким акцентом. Далее он перешел на австрийский, а потом на швейцарский акцент. Истон мог изобразить британское произношение, южное произношение и все акценты от Бруклина до Бостона. Он снимался в вестернах. Его дикция была настолько безупречной, что я сначала боялся раскрыть рот. У него дома, где мы занимались, были тысячи книг о языке, и Роберт прочитал их все до одной. Бывало, он говорил: «Арнольд, четвертая полка снизу, третья книга справа, будь добр, достань ее, хорошо? Она про ирландский язык».
Истон заставлял меня по тысяче раз произносить различные скороговорки. Особенно трудно мне давалось чередование согласных звуков «ф», «в» и полугласного «у краткое», которого нет в немецком языке. По-немецки мы пишем wein и произносим «вайн». А в английском языке слова wine – «вино» и vine – «виноградник» произносятся по-разному. И я повторял эти слова, чередуя согласные и добиваясь их правильного произношения. Кроме того, в немецком языке буква z произносится как «ц». Боб Рейфелсон объяснил, что зрителей пугает резкость моего акцента, поэтому мне достаточно было лишь смягчить его, а не избавляться от него полностью.
Тем временем Джордж Батлер словно одержимый взялся за съемки «Качая железо». Он произвел большое впечатление на культуристов, занимающихся в клубе Голда, закрыв шторами окна в крыше, поскольку для кинокамер освещение было чересчур сильным. Также съемочная группа выходила на пляж Вениса. Джордж сопровождал Франко во время его поездки на Сардинию, где снимал убогую деревушку в горах, в которой тот родился и вырос. Съемочная группа ездила со мной в тюрьму на острове Терминал-Айленд, где я устраивал показательные выступления для заключенных. Джордж нанял в Нью-Йорке балетмейстера и запечатлел на пленку, как она занимается со мной и Франко, помогая нам отрабатывать позы в нью-йоркской студии Джоанны Вудворд, актрисы, обладательницы премии киноакадемии, жены Пола Ньюмена.
В каждом фильме должен быть элемент конфликта, и Джордж решил, что основой «Качая железо» должно стать противостояние между мною и Лу Ферриньо на состязаниях за титул Мистер Олимпия 1975 года и напряженная интрига того, удастся ли Лу свергнуть меня с пьедестала. На Джорджа произвели впечатление отношения Лу с его отцом, а также то, что оба мы были сыновьями полицейских. Мы прекрасно оттеняли друг друга. Джордж отправился снимать тренировки Лу в маленьком полутемном зале в Бруклине, полной противоположности клуба Голда. Лу от природы был угрюмым и задумчивым, в то время как я излучал солнечное веселье. Обычно Лу перед крупными соревнованиями приезжал в Калифорнию, позаниматься и приобрести загар, однако Джордж уговорил его остаться в Бруклине, чтобы контраст стал еще более разительным. Мне это было только на руку, поскольку Лу в этом случае еще больше выделялся бы на фоне остальных участников, что упрощало бы мою победу.
Естественно, моя задача заключалась в том, чтобы сыграть самого себя. Я чувствовал, что для того, чтобы выделиться, мало просто говорить о культуризме, поскольку такой подход был бы односторонним. Я должен был раскрыться как личность. Моим образцом для подражания стал Мохаммед Али. От других боксеров-тяжеловесов его отличал не только гениальный дар – умение порхать по рингу, как бабочка и жалить, как пчела, – но и то, что он пошел своим путем, принял ислам, сменил свое имя, пожертвовал своим чемпионским титулом, отказавшись служить в армии. Али был постоянно готов говорить и делать из ряда вон выходящие, запоминающиеся вещи. Но сама по себе нестандартность еще ничего не значит, если человек неудачник. Однако Али, помимо этого, был еще и чемпионом, что в корне меняло дело. Моя ситуация была несколько иной, потому что культуризм оставался гораздо менее популярным видом спорта. Однако правила того, как привлекать к себе внимание, были абсолютно такими же.
У меня не было никаких проблем с тем, чтобы говорить из ряда вон выходящие вещи, поскольку в мыслях я постоянно прокручивал все это, чтобы развлечь себя. К тому же, Джордж вечно меня подначивал. Во время одного интервью я представил культуризм сексуальным, сравнив накачку мышц кислородом и кровью с оргазмом. Я заявил, что пропустил похороны отца, так как это помешало бы моим тренировкам. Я пустился в философские рассуждения о том, что лишь немногие рождены, чтобы вести за собой, в то время как удел остальных – следовать за лидером, и далее заговорил о великих диктаторах и завоевателях. У Джорджа хватило ума вырезать весь этот бред из фильма, особенно мое замечание о том, что я восхищаюсь ораторским искусством Гитлера, но не тем, как он его употребил. Я все еще не понимал разницу между вызывающим и оскорбительным.
