Для меня было большой психологической нагрузкой постоянно находиться под прицелом камер, и не только когда я занимался, но и когда бывал дома, ходил в гости к друзьям, посещал занятия в колледже или на курсах актерского мастерства, осматривал объекты недвижимости и читал сценарии. И снова я был признателен трансцендентальной медитации, особенно за то, что она мешала камерам заглянуть внутрь.
Оказание психологического давления на Лу и его отца было частью драматической завязки сюжета. Осенью я стал все чаще встречаться с ними, притворяясь, будто мне страшно.
– Надеюсь, вы неправильно составите график тренировок, – говорил я отцу Лу. – В противном случае на предстоящем первенстве Лу будет для меня очень грозным соперником.
– О, никаких ошибок у нас быть не должно.
Пошатнуть самого Лу было так же просто, как и Серхио Оливу, Денниса Тинерино и остальных культуристов, которые были слишком завернуты на себя самих и не замечали, что творится вокруг. Я как бы мимоходом замечал Лу:
– Что это у тебя с мышцами брюшного пресса?
– С ними все в порядке, – отвечал он. – А что? Мне кажется, они у меня хороши как никогда.
– Ну, все дело в… Нет-нет, не бери в голову, все в порядке, они выглядят замечательно.
После таких слов Лу растерянно глядел на свой пресс, а затем, по мере того как сомнение пускало корни, начинал подолгу рассматривать себя в зеркало.
В «Качая железо» можно увидеть, как я подначивал Лу и его отца вплоть до самого начала состязаний. Взять, к примеру, тот момент, когда я говорю Лу: «Я уже позвонил матери и сказал, что одержал победу, хотя соревнования начинаются только завтра». Или, утром в день состязаний, Лу и его родители приглашают меня позавтракать вместе в гостинице, и я говорю: «Не могу в это поверить! Вы старательно не замечали меня всю неделю, а сейчас, в день соревнований, приглашаете меня позавтракать вместе. Вы хотите сломить меня психологически!» При этом я притворялся, что мне очень страшно: кусок омлета дрожал у меня на вилке. Все это была в основном игра, чтобы зритель, выходя из зала после просмотра «Качая железо», говорил: «Не могу поверить! Этот парень буквально уговорил своего соперника проиграть». Но в первую очередь мои усилия оказали воздействие на Лу, который стал только третьим, в то время как я в шестой раз подряд завоевал титул Мистер Олимпия, установив тем самым новый рекорд.
Глава 11
«Качая железо»
Фильм «Качая железо» был закончен лишь наполовину, когда у Джорджа Батлера закончились деньги. Но вместо того чтобы отказаться от своего проекта, он решил провести выставку поз в одном из художественных музеев Нью-Йорка и попытаться привлечь состоятельных спонсоров. Мы не могли решить, то ли его идея бредовая, то ли она воистину блестящая. За предложение ухватился музей американского искусства Уитни, известный своим стремлением ко всему нетрадиционному.
Событие было преподано как «Проработанная мускулатура: мужское тело в искусстве», музей специально остался открыт вечером в пятницу в начале февраля 1976 года. Идея заключалась в том, чтобы Фрэнк Зейн, Эд Корни и я принимали позы вживую рядом со слайдами с изображением древнегреческих статуй и великих работ Микеланджело, Леонардо да Винчи и Родена. При этом искусствоведы и художники должны были комментировать происходящее. Впервые устраивалось серьезное публичное обсуждение культуризма.
Джордж рассчитывал на несколько сот посетителей, однако, несмотря на сильный буран, в музей пришло больше двух с половиной тысяч человек, и очередь растянулась на целый квартал. Галерея четвертого этажа была битком забита людьми, сидевшими и стоявшими на каждом квадратном дюйме пространства пола. В середине установили вращающийся подиум, на котором мы поочередно принимали позы.
Вероятно, двум третям посетителей никогда прежде не доводилось видеть живого культуриста. В основном это были представители средств массовой информации, а также нью-йоркского мира искусства: критики, коллекционеры, меценаты и художники-авангардисты вроде Энди Уорхола и Роберта Мэпплторпа. Своих корреспондентов прислали журналы «Пипл», «Нью-Йоркер» и «Дейли ньюс»; актриса Кэндис Берген фотографировала для передачи «Сегодня». Она отлично знала свое дело и при том была очень красивая. Внезапно культуризм стал писком моды. Мы перевели его из мира спорта и мира развлечений в международную поп-культуру.
Фрэнк, Эд и я гордились честью выступать в настоящем музее. Мы собирались сделать свое выступление артистичным, исключив самые откровенные позы, демонстрирующие голую мускулатуру. Нам хотелось, чтобы каждая поза напоминала скульптуру, в первую очередь благодаря тому, что мы находились на вращающемся помосте. Когда подошла моя очередь, Чарльз Гейнс стал комментировать, как я принимаю свои излюбленные позы, такие как спина в три четверти. «Эта поза безраздельно принадлежит Арнольду, – объявил Гейнс. – В ней вы видите все мышцы спины, а также икроножные мышцы и мышцы бедер». Закончил я свое десятиминутное выступление безукоризненным подражанием «Мыслителю» Родена и был удостоен бурными аплодисментами.
Закончив выступление, мы оделись и вернулись в зал, чтобы присоединится к дискуссии с участием искусствоведов. Я зачарованно слушал выступления ораторов. Во-первых, они показывали, что дебаты можно устроить хоть на голом месте. Один ученый муж заявил, что сегодняшняя встреча знаменует собой «вхождение абсолютно совершенного, прекрасного мужского тела в сферу официальной культуры». Следующий высказал мнение, что после Вьетнама Америка должна найти новое определение мужественности, и мы предлагаем ответ. Но затем он связал культуризм с арийским расизмом в Европе двадцатых годов и подъемом нацизма и предостерег, как бы мы не стали символом потенциального роста фашизма в Америке. Еще один профессор сравнил наши позы с худшими кривляньями Викторианской эпохи. Его освистали.
Разумеется, в основном это была пустая шумиха. Однако мне пришлась по душе мысль сравнивать человеческое тело со скульптурой. То же самое говорил мой герой Джо Санто из «Оставайся голодным». Искусство привлекало меня, и если сравнение со скульптурой привлечет посторонних и поможет им понять культуризм, будет просто замечательно! Все будет лучше стереотипа культуриста как недалекого гомосексуалиста, влюбленного в себя и думающего только о своих мышцах.
К сожалению, в отличие от Нью-Йорка, в Голливуде почти ничего не происходило. Фильм «Оставайся голодным» явился для меня первым опытом неправильной рекламной политики. После выхода на экраны в апреле фильм получил хорошие отзывы, однако демонстрировался он при пустых залах и через десять-двенадцать недель был снят с проката. Вся беда заключалась в том, что специалисты по рекламе киностудии «Юнайтед артистс» просто не знали, как его продвигать. Перед выходом фильма в прокат Боб Рейфелсон брал меня с собой на совещания, на которых шли разговоры о том, чтобы расклеивать афиши в тренажерных залах. Затем, когда фильм уже вышел на экраны, нас с Салли Филд пригласили на передачу «Шоу Майка Дугласа», где мы показывали пятидесятилетнему ведущему, как нужно правильно делать упражнения. Каждый раз после таких случаев я думал, что мы движемся в ошибочном направлении. «Оставайся голодным» следовало представлять в первую очередь как фильм Боба Рейфелсона – «новый фильм режиссера «Пяти легких пьес!», – а спортивная составляющая должна была стать для зрителя неожиданностью. И тогда киноманы выходили бы из зала, говоря: «Вот это Рейфелсон! Он всегда открывает в своих фильмах какой-нибудь новый незнакомый мир».
