имеет социальную ценность, и проблема состоит только в том, что она несправедливо делится. Целью налогообложения высококвалифицированных работников метрополиса должно быть не ограничение их деятельности, а перераспределение достающейся им ренты. Рента же, которую извлекают биржевые маклеры и юристы, не имеет такой ценности, и следует сокращать сами эти виды деятельности. Таким образом, смотреть нужно не на место осуществления деятельности, а на ее цель.
Предлагалось много вариантов налогообложения финансовых сделок. Любые такие налоги должны быть правильно структурированы, чтобы их объектом были именно те операции, которые они призваны ограничивать, — например, торговлю акциями следовало бы ограничивать гораздо сильнее, чем торговлю валютой. Сегодня акции типичной крупной компании передаются из рук в руки в среднем семь раз в год, и это нельзя даже близко считать чем-то отвечающим интересам общества.
Налоги на рассмотрение споров частных лиц в судах также можно было бы выстроить так, чтобы это приводило к сокращению и числа самих споров, и крупных рентных доходов, которые извлекают сегодня юристы, отнюдь не свободные от простой человеческой корысти. Когда контракты оплачивались пословно, юристы доказывали, почему они должны быть очень пространными; как только им стали платить не пословно, а за каждый подготовленный контракт, они очень быстро стали заметно короче.
Юридические издержки растут, поскольку юристы стремятся уловить рентный элемент предмета спора. Примером может служить недавний спор, о котором многие британцы еще помнят. Вспомним, что произошло, когда политик Эндрю Митчелл подал на одну из газет в суд за клевету. Дело касалось конкретных слов, которые он употребил в конфликте с полицейским, не позволившим ему пройти через ворота с велосипедом. Поскольку явных свидетелей не было, спор решался судьей, которому необходимо было определить, чьей версии событий — Митчелла или полицейского — следует доверять. Издержки сторон на оплату услуг адвокатов в этом тривиальном деле составили 3 миллиона фунтов стерлингов, и их вынуждена была оплатить проигравшая сторона. Иными словами, на решение тривиальной юридической проблемы ушла сумма, равная среднему пожизненному доходу трех британских семей. Облагая такие суммы налогом, мы можем побудить стороны разрешать их по более простой процедуре, а также передавать часть ренты, входящей сегодня в состав непомерно раздутых судебных издержек обществу. Юристы, конечно, объяснят нам, почему такое предложение является оскорблением правосудия[181].
Есть и другой подход: заставить людей стыдиться. Подобно тому, как моральные граждане должны напоминать частным компаниям, что их поведение должно иметь какой-то общественный смысл, общественное порицание может лишать профессии, основанные на поиске рентных ниш, их внешнего лоска. Способным молодым людям нужно ясно показывать социальные последствия выбора профессии, объясняя, как на самом деле возникают все эти колоссальные доходы.
Как остановить рост социального расслоения?
До 1958 года в Букингемском дворце ежегодно проводился бал дебютантов, на котором знакомились друг с другом отпрыски семей из высших слоев британского общества. Бал перестали устраивать тогда, когда достаточно много людей поняли, что содействие сохранению классовых барьеров в подобных формах скорее опасно, нежели благотворно для общества. Символом возросшей «проницаемости» старого высшего света стал брак принца Уильяма с Кейт Миддлтон, дочерью бывшей стюардессы. Кейт никогда не оказалась бы на балу дебютантов. Но ассортативность при образовании брачных союзов в старом высшем свете стала еще более выраженной при образовании пар, составляющих новую элиту[182]. Принц Уильям и Кейт познакомились во время учебы в элитном университете Сент-Эндрюс. Подбор брачных пар по сходному социальному положению — мощный фактор социального неравенства. Такая «ассортативность», упрочивая браки, углубляет и классовые барьеры, но с этим мало что можно поделать.
Однако некоторые явления могут приобретать нездоровый характер, и их, возможно, следовало бы ограничивать. В Америке с 1981 по 1996 год наблюдался невероятно резкий рост учебной нагрузки в начальной школе: он составил 146%[183]. В Великобритании число самоубийств среди студентов университетов за последние десять лет выросло на 50%. Поскольку успех, на котором зациклены родители, жестко требующие от своих детей высокой успеваемости, во многом напоминает игру с нулевой суммой, их стресс передается не только их собственным детям, но и детям других родителей. В какой-то мере эту проблему можно было бы решать силами школы. Директора и учителя школ, естественно, пытаются соответствовать господствующим культурным нормам и в основном заботятся об обеспечении минимального уровня учебной нагрузки, но, возможно, следовало бы устанавливать и ее верхний предел. Хотя мы не можем позволить себе отставать от остального мира, жизнь подростков не стоит превращать в мини-версию свирепой конкуренции инвестиционных банков.
Примером может служить история, попавшая в заголовки газет в 2013 году, когда юноша, проходивший летнюю стажировку в инвестиционном банке, так старался произвести хорошее впечатление на организацию, что работал по двадцать часов в сутки, пока однажды не упал замертво. Это экстремальный случай той гонки на выживание, в результате которой массы людей становятся безнадежными трудоголиками. Если бы люди работали немного меньше, от этого выиграло бы все общество, но отдельный человек не осмеливается нарушать общий порядок: он боится проиграть в гонке за карьерное повышение и лишиться уважения других в результате нарушения принятых норм. Это классическая проблема координации, и у нее есть простое решение: государственное регулирование. Мерами борьбы против чрезмерной продолжительности рабочего дня могут быть налоги или соответствующие нормы законодательства. Когда французское правительство сократило максимальную рабочую неделю до тридцати пяти часов, многие смеялись над этой мерой. Я же вспоминаю одного совершенно загнанного менеджера частной компании, все сотрудники которой буквально «горели» на работе. Он с грустью говорил о том, что их руководитель безуспешно пытается заставить свой персонал работать не более 35 часов в неделю. Постепенное сокращение рабочего дня и соответствующее удлинение отпусков — это правильный и необходимый способ добиться того, чтобы рост производительности труда всей нации приводил к повышению качества жизни. Без этих и описанных выше мер общество будет и далее раскалываться на класс профессионалов-трудоголиков, у которых много денег и совсем нет времени, и класс недостаточно занятых и малоквалифицированных людей, у которых куча времени, но мало денег.
Заключение: социальный матернализм с внутренним стержнем
Работа должна делать жизнь человека осмысленной в главные годы его жизни. Сегодня это можно сказать о многих, кому повезло больше, но далеко не обо всех. Многие люди вынуждены заниматься видами деятельности, дающими слишком мало поводов для самоуважения: их работа либо не требует профессионального мастерства, которое делало бы ее предметом гордости, либо не дает удовлетворения от ощущения того, что они делают что-то полезное для других. Именно это, а не просто различия в зарплате, составляют суть этого чувства несостоятельности, через которое
