золотодобывающая компания, работающая в Танзании, умудрилась изобразить себя убыточной в своей отчетности налоговым органам страны, но при этом выплатила огромные дивиденды акционерам.
Еще более уродливое явление, сопровождающее глобализацию деятельности корпораций, — рост числа подставных компаний и зон, в которых данные об операциях компаний охраняются законами о банковской тайне. Подставная компания — это «почтовый ящик», создаваемый очень грамотными юристами, работающими в каком-нибудь международном центре, чаще всего в Лондоне или Нью-Йорке, позволяющий скрыть сведения о реальных владельцах капитала. Если такая компания также открывает счет в юрисдикции c эффективным законодательством о банковской тайне, вложенные в нее средства будут спрятаны от пытливых глаз двумя слоями маскировки. Такие схемы стали одним из главных способов укрытия денег, получаемых от коррупционных сделок и преступной деятельности. Недавно к этим способам также добавился биткойн.
Как и в случае торговли, для реализации положительных последствий корпоративной глобализации необходимо публичное регулирование. На деле глобализация регулирования отставала от глобализации корпораций. Права в области налогообложения и регулирования по-прежнему прочно удерживаются национальными государствами. Как я уже писал в главе 6, наши наднациональные механизмы координации: ОЭСР, МВФ, ЕС, G7 и G20 — потеряли способность связывать наши страны прочными взаимными обязательствами, основанными на разумном эгоизме. В этой гонке на выживание страны предпочитают конкурировать друг с другом поодиночке. Это банкротство регулирования — самый печальный аспект современной глобализации. Великобритания, один из главных моторов глобализации, в период своего председательства в G8 в 2013 году начала задавать тон в попытках ее регулирования[186]. Так, Великобритания первой приняла меры против подставных компаний, c помощью которых юристы прячут реальных собственников активов; сегодня в стране ведется государственный реестр, в котором отражены в обязательном порядке реальные собственники всех британских компаний. Это позволило закрыть важную лазейку для укрывания денег, получаемых коррупционным путем.
Миграционные процессы
В наши дни корпоративные интересы оказывают огромное влияние на формирование экономической политики, и одной из важных проблем является отношение к иммиграции. Почему иммиграция выгодна бизнесу, вполне понятно: она увеличивает объем доступных для предприятий трудовых ресурсов. Но интересы бизнеса и граждан не идентичны. Хотя определенный уровень иммиграции выгоден и предприятиям, и гражданам, бизнес продолжает быть заинтересован в ней даже тогда, когда она влияет на благосостояние граждан отрицательно.
В результате глобализации процессы торговли и миграции рабочей силы очень сильно переплелись друг с другом, но между ними следует проводить принципиальное различие: если движущей силой торговли являются сравнительные преимущества, то движущей силой трудовой миграции являются абсолютные преимущества. Поэтому, хотя согласно стандартным положениям учебников по экономике миграция эффективна в глобальном масштабе, нет никаких оснований полагать, что она взаимовыгодна: и для принимающих стран, и для стран происхождения мигрантов. В случае миграции мы имеем третью группу бенефициаров: самих мигрантов, и только их выгода абсолютно бесспорна (если бы они не выигрывали от миграции, ее бы просто не было). Их выигрыш — абсолютная разница в доходности труда, которая и служит стимулом к трудовой миграции. Миграция эффективна в глобальном масштабе, и в принципе передача мигрантами части своего дохода принимающим странам и своим близким в странах их происхождения может приводить к тому, что в выигрыше оказываются все. Но если такой передачи не происходит, миграция может быть потерей для обеих сторон. Она оправданна для самих мигрантов как индивидуумов, но это не обязательно оборачивается коллективной выгодой для общества. Если, например, суданский врач эмигрирует в Великобританию и работает там водителем такси, глобальный ВВП возрастает, даже если при этом имеет место явно неоптимальное употребление труда человека, обладающего дефицитной профессией.
Как только мы начинаем рассматривать иммиграцию с точки зрения рентного дохода метрополисов, о котором шла речь в главе 7, возможность ее негативных последствий для граждан становится очевидной. В метрополисе образуется «агломерационная рента», которая отчасти присваивается квартировладельцами, но в основном достается лицам с высокой профессиональной квалификацией и низкими запросами в отношении жилья. Если нация открывает границы для мигрантов, ее потенциальные трудовые ресурсы возрастают. Для страны среднего масштаба объем мировых трудовых ресурсов превышает объем национальных примерно в сто раз, поэтому полное открытие границ может иметь огромные последствия. Квалификация многих иностранцев окажется выше, а спрос на жилье — ниже, чем у граждан страны.
Поскольку у мигрантов есть стимул бороться за доходные рабочие места, они будут вытеснять с них местных граждан.
В глобальном масштабе этот процесс эффективен: экономика метрополиса будет расти, а с ней и агломерационная рента. Но кому она теперь достанется? Если работники предъявляют меньший спрос на жилье и имеют при этом более высокую квалификацию, произойдет перераспределение рентного дохода от владельцев недвижимости в пользу таких работников и облагать их налогом станет сложнее. В группе квалифицированных специалистов выиграют те местные жители метрополиса, которым удастся сохранить работу, требующую высокой квалификации; рядом с людьми более высокой квалификации они также будут работать более продуктивно. Но те горожане, которые будут вытеснены на менее доходные позиции в провинциальных городах, потеряют вместе со своими рабочими местами в метрополисе, требующими высокой профессиональной подготовки, и свой рентный доход. Произойдет перераспределение ренты между местными жителями и мигрантами. Если предполагать, что политические взгляды горожан как-то отражают их частные интересы, можно будет ожидать, что в результате двух этих явлений профессионалы метрополиса будут выступать за иммиграцию, а жители провинции — против нее.
Нечто подобное, судя по всему, и произошло в Великобритании. Хотя численность населения Лондона сегодня такая же, как и в 1950 году, его состав существенно изменился. Если в 1950 году доля иммигрантов в первом поколении в составе его населения была, по-видимому, незначительной, в 2011 году она составляла 37%. Без иммиграции численность населения Лондона вряд ли сократилась бы на 37%: ни с одной из столиц такого не случалось. В результате иммиграции в Лондон, скорее всего, пришли люди с более низким спросом на жилье и более высокой профессиональной квалификацией, чем у многих его прежних жителей, сумевшие перехватить у них столичные рабочие места. Голосование по Брекcиту выявило на общенациональном уровне различие идентичностей, о котором шла речь в главе 3, где мы ввели понятие рациональной социальной женщины. Но различие позиций между Лондоном и остальной частью страны может отражать и разные экономические последствия иммиграции для двух новых классов жителей столицы. И действительно, анализ результатов голосования по Брекситу позволяет проверить два несколько парадоксальных прогноза[187]. Теория позволяет сделать прогноз, что благодаря притоку квалифицированных иммигрантов труд тех представителей образованного класса, которые не были вытеснены с лондонского рынка, должен был стать более производительным и доходным, и поэтому они были
