— Д-да…
— Так вот, мой ядовитый друг, я и подумал, не отпустить ли мне тебя? Взамен оставишь мне одну полезную бумагу, только и всего.
— К-какую б-бумагу? — опасливо спросил Андрей.
— Ты смеешь возражать мне, Терситу дерзостью подобный?
Корнелий поманил пальцем Ясалу.
— Я напишу все, что угодно, — торопливо простонал делегат, — только пощадите меня!
— Да будет так, — кивнул сенатор. — Бумагу и стило для гражданина делегата!
Откуда-то появились лист бумаги и стило. Китаянка Вэй наконец выпустила изо рта мужскую принадлежность Андрея, влезла на колени к делегату и устроилась так, чтобы послужить ему подставкой для письма.
— Будешь писать, что я скажу, — предупредил Корнелий, — иначе, клянусь водами Стикса, ты тотчас же умрешь!
Андрей, трепещущий от ужаса, взял стило. Оно выскользнула из потных пальцев, но гибкая Вэй умудрилась подхватить его и вернуть Андрею.
— Итак, начнем, пожалуй, — повторил свою зловещую присказку Корнелий. — Пиши, предваряя каждое слово этой фразы прописными буквами: «Во Имя Бога Единого и Всемогущего…». Э-э, милый мой, так дело не пойдет! Рука твоя дрожит, а это нам не нужно. Скажу тебе по секрету, Сулла не переносит трусов. Верно, Сулла?
Амазонка изобразила страшную гримасу и выразительно провела ножом у своей шеи, а потом нацелила нож на Андрея, показывая, что шея может быть и его.
Корнелий передал Андрею другой лист и заставил написать фразу заново. До смущенного сознания бедняги еще не дошло, какую плату придется заплатить за жизнь, запамятовал он, кто, на беду свою, признавал «Единого Бога»…
— Написал? Молодец. Полезно грамотой владеть, иначе бы у нас не вышло ничего, к вящей радости бедняги Гуллаха… Пиши дальше: «Во Имя Бога Единого и Всемогущего, я, Андрей Интелик, пью эту девственную кровь…».
Плебей замычал и поднял взгляд на мучителя. Так встретились его глаза с глазами Корнелия: Андрей увидел красные буркалы демона, и силы вновь оставили его…
— Какой ты слабонервный, юноша, — посетовал сенатор, когда Улуру с Вэй привычными уже способами привели делегата в чувство. — Не думай убегать от нас в спасительный мир безмолвия. Будь умницей, не испытывай наше терпение. Обещаю, когда оно закончится, ты будешь умирать в непредставимых муках: Гуллах, наш общий друг, любит забавляться с живой едой… Итак, пиши: «Во Имя Бога Единого и Всемогущего, я, Андрей Интелик, пью эту девственную кровь за Марка Ульпина и Януария Ульпина…».
В этот момент бездна зловещего замысла Корнелия разверзлась перед Андреем; ужаснув его до самых потаенных уголков души, эта бездна придала злосчастному силы воскликнуть:
— Нет, я не стану признаваться в ереси! Лучше убейте! — и он порвал свое письмо…
Корнелий сокрушенно покачал головой, и Андрей снова услышал из его уст слова непонятного языка. «Он блефует, он меня пугает… только пугает! — подумалось Андрею. — Конечно, он не станет убивать меня. Я должен держаться, как титан Прометей, и тогда…».
Он не успел додумать до конца героическую мысль, поскольку амазонка Ясала метнулась к нему и вонзила нож в его грудь.
Боли он не почувствовал — так, чуть кольнуло в области сердца. Наклонив голову, новоявленный титан увидел, как по тунике вокруг ножа расползается алое пятно. «Неужели это моя кровь?», — подумалось ему.
Ясала извлекла нож из раны и с удовольствием облизала его.
Гуллах что-то проревел и требовательно указал на Андрея.
Корнелий кивнул, и Гуллах сделал широкий шаг к своей жертве.
— Вы убили меня, ваша светлость, — прошептал делегат — и вновь ускользнул в объятия беспамятства…
***
Час спустя из-под его руки вышло письмо следующего содержания:
«Во Имя Бога Единого и Всемогущего, я, Андрей Интелик, пью эту девственную кровь за Марка Ульпина и Януария Ульпина, моих единственных владык в этом и в потустороннем мирах. Да здравствуют и да живут они, да свергнут власть нечистых аватаров, да выведут народы Ойкумены на путь свободы, равенства и счастья.
Братья и сестры!
На этом черепе замученного нами белого младенца клянусь блюсти учению Марка Ульпина до последних мгновений моей жизни, использовать все мои знания, умения и связи ради торжества Свободной Веры; все, что будет добыто из моих уст против этих слов, под пыткой или иным способом, заранее объявляю недействительным.
Братья и сестры!
Вы говорили о грехах земных властей, о том, как истязают нас приспешники зловещей аватарианской веры. Скажу и я, скажу об императоре.
Братья и сестры, зачем нам нужен Виктор Фортунат? Зачем нам нужен этот бестолковый старец? Какую роль играет в государстве он, кроме обмана трудовых людей? Истинно изречено великим Марком, зачинателем Свободной Веры: не бог земной суть этот называющийся богом, он заурядный смертный, как мы, только на троне из отнятого у народа хрусталя, а не как мы, в трущобах!
А родичи его? Они живут в Сапфировом дворце, где каждый камень стоит сотен состояний! И в то же время трудовой народ влачит существование презренного раба!
Я предлагаю отобрать у пресловутых Фортунатов их богатство и разделить все поровну, между людьми, а самих так называемых потомков мифического Основателя заставить трудиться, как простых людей: если будут вкалывать на народ, сохранить им жизнь, а если нет — казнить мучителей народа!
Писано 13 числа Месяца Черной Собаки в Год Третий от Зарождения Свободной Веры[105], мной, Андреем, сыном Кимона Интелика, собственноручно, вне всякого насилия, по доброй моей воле и разумению небес».
***
Затем, когда упавший духом делегат поставил точку в своем зловещем признании, амазонка Сулла-Ясала по велению князя Корнелия окропила стило в крови Андрея, вытекавшей из символической раны, — и Андрей расписался. Для вящей верности его заставили приложиться к бумаге всей окровавленной пятерней…
Князь Корнелий надел перчатки, взял в руки кровавую эпистолу, внимательно перечитал ее и, оставшись довольным, изрек с улыбкой:
— Macte animo, generose puer, sic itur ad astra — Хвала тебе, благородный отрок, так идут к звездам! Теперь ты можешь быть свободен. Сказать точнее, ты для других свободен, павший друг, но для меня ты — раб! Это твое добровольное признание, — Корнелий выразительно помахал кровавым листком, — тянет на тысячу смертных приговоров. Само собой разумеется, написать его мог только закоренелый еретик, который не боится вверять бумаге сокровенное. А как ты ловко нас дурачил! Мы думали, ты трус, предатель, мелкий негодяй, вития, грозный криком, не более того.
Мы обманулись: ты мужеством подобен Прометею, имя не лжет твое![106]
Увы, — князь тягостно вздохнул, — ты не бессмертен, как титан, а святые власти наши не обладают зевсовым терпением. Поэтому прими, мой юный Прометей, такой совет: прежде чем замыслишь сделать что-нибудь ради угнетенного народа, убить кого-нибудь, кто тебя выше, или иной подобный подвиг совершить, — припомни эту полезную бумагу! И учти, — здесь голос Корнелия зазвенел, как сталь, — если с княгиней Софией что-нибудь случится, немедля жди милисов в белых ризах! И не надейся оправдаться на суде: ты до него не доживешь, как твой владыка Марк Ульпин, этих признаний хватит, чтобы тебя подвергли лютым пыткам с целью получения дополнительных свидетельств, например, о твоих сообщниках-еретиках. Не думай также убивать меня, — ухмыльнулся князь. — Как только я умру, надежный человек доставит документ в Курию, и скоро ты последуешь за мною в ад, дружок. Так что молись о нас с Софией! Ты понял все, плебей?
Андрей, находившийся к тому моменту в полувменяемом состоянии, механически кивнул.
— Ну вот и славно, — осклабился Корнелий. — Одно дело сделано, можно и покормить беднягу Гуллаха. Итак, начнем, пожалуй…
Интерлюдия четвертая,
в которой делегат становится рабом не одного, а двух хозяев
148-й Год Симплициссимуса (1787), 13 января, Темиси.
Читателям слабонервным и благонравным, пропустившим предыдущую главу, автор сообщает ее краткое содержание: делегат Андрей Интелик явился к князю Корнелию Марцеллину с предложением убить княгиню Софию Юстину и таким простым способом разрешить все порожденные ею проблемы; в ответ Корнелий, пылающий страстью к Софии, с помощью четверки своих рабов-экзотиков принудил злополучного делегата написать признание в причастности его, то есть Андрея, к ереси Ульпинов, каковое признание и пообещал пустить в ход, если с Софией или с ним, Корнелием, случится какая-либо неприятность. …А несколько часов спустя окровавленный труп Андрея Интелика нашли в Эридовом лесу, что начинался сразу за северной окраиной Темисии.
