Эти мысли отрезвляют, напоминая, что не время для меланхолии. Нужно сконцентрироваться, взять свои эмоции под контроль и направить силы в дело. Словно в подтверждение мне звонит Гридасик.
– Ну, что, перехватили? – спрашиваю нетерпеливо в надежде, что успели, но Гридас тут же убивает ее на корню.
– Нет, Серег. Она уехала.
– Куда, бл*дь, уехала? – мгновенно теряю едва обретенное самообладание. Внутри все холодеет, и я едва держусь, чтобы не пуститься на поиски самому. Твою мать, что же я так тупанул-то, почему не отправил за ней сразу охрану?
Дебил! Тупоголовый дебил! – крою себя на чем свет, Гридасик меж тем дает отчет.
– Мы взяли парня. Он говорит, что по ее просьбе отвез ее на вокзал. Однако на какой автобус или поезд она села, он не в курсе. Она попросила его не следить за ней, так как очень боялась, что ее обнаружат…
– Что? Какой еще, нахрен, вокзал? Какой автобус? Ну-ка дай мне этого кудрявого, -распоряжаюсь, пытаясь сообразить, что к чему.
Учитывая, сколько Настька противилась переезду, такой прыти я от нее не ожидал. Впрочем, после столь лютого позора вряд ли стоит чему-то удивляться.
Перепугалась девчонка. Знает ведь, что дома ничего хорошего не ждет и на меня в свете расставания надежды никакой, вот и драпанула. И вроде бы логично все, но что-то мне подсказывает не в этом суть. Не похоже это на Настьку. Совсем не похоже.
– Значит так, рассказывай: что говорила, как себя вела, о чем просила, – требую, как только слышу сопение додика в трубке. Он, к счастью, не телится и четко рапортует:
– Ничего она особо не говорила. Сначала плакала, а потом как заведенная испуганно повторяла, что ей надо уехать. Попросила меня отвезти ее на вокзал, но на входе сказала, чтобы не ходил за ней.
– И ты вот так взял и не пошел. Отпустил девку в состоянии аффекта, даже ничего не спросив? – уточняю, не скрывая скептиза, и не в силах сдерживаться, угрожающе рычу. – Ты меня, бл*дь, за идиота держишь? Может, с тобой на другом языке поговорить?
– Я вас ни за кого не держу! – цедит пацан сквозь зубы. – Настя именно этого и боялась: что я расколюсь на допросе. Извинившись, она сказала, что, если бы дело было только в ней, она бы не поставила меня в такое положение, но теперь она так рисковать не может. Я не знаю, что это все значит. Объясняться было некогда, она очень спешила. Судя по всему, побег она планировала давно, так как по дороге позвонила кому-то и сказала, что скоро подъедет и заберет сумку. Телефон, естественно, удалила. Это все, что я знаю. Знал бы больше, сказал, так как понимаю, что вы смогли бы обеспечить ей безопасность…
Он еще что-то тараторит, а у меня шестеренки в голове крутятся с бешеной скоростью в попытке сложить пазлы в единую картинку.
Что значит «давно планировала побег»? И почему теперь не может так рисковать? Не в Настькином характере подставлять кого-то под удар ради собственной шкуры. Что, блин, это все значит? Чем ее запугала мамаша?
Впрочем, сейчас самое главное – найти Настьку, а потом уже разбираться, что к чему.
– Передай трубку моему человеку, – устало потираю лоб, поняв, что пацан с большей вероятностью сказал правду.
– Слушаю, Серег, какие дальше телодвижения? – спрашивает Гридасик.
– Дуйте на вокзал, спрашивайте, какие за последний час отбыли рейсы, и догоняйте. Опросите кассирш, охранников… Ну, ты понял, короче.
– Понял.
– И за пацаном пусть кто-нибудь следит, мало ли что…
– Хорошо.
– Давай, держи меня в курсе.
Гридасик ничего не отвечая, сбрасывает звонок, я же не успеваю перевести дух, как слышу позади Ларкин голос:
– Боже мой, у тебя дочь в таком состоянии, а ты – скотина поганая, о шалаве своей печешься. У тебя стыд вообще есть? У тебя хоть что-то, бл*дь, человеческое есть, сволочь ты проклятая?!
Что сказать?
Стыда у меня может и нет, а вот предел, за которым я перестаю себя контролировать, наступает в эту самую минуту. В груди начинает клокотать от бешенства, подстегивая разнести тут все к чертям собачьим.
Все-таки Ларка – бестолковая баба! Это же надо быть настолько дебильной, чтоб лезть мне под руку, когда я в таком состоянии! Впрочем, она никогда не соображала, в какие моменты лучше промолчать, а в какие – открывать свой рот.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Дура дурой! Ничему жизнь не учит.
– Пошла вон отсюда! Лучше не выводи меня! – угрожающе цежу сквозь зубы, продолжая стоять, повернувшись спиной, а то ведь окончательно слечу с катушек при виде вечно- перекошенной от злости мины.
Однако, женушка, как и всегда, сводит на «нет» все мои усилия.
– А то что? Что еще ты не сделал мне и моим детям? – кричит в ответ, доводя меня до точки кипения.
Не навались все разом, я бы, конечно, понял ее материнские чувства, да и вообще… Но не то она выбрала время для разборок, совершенно не то.
– Заткнись! Просто, бл*дь, закрой свой рот! – повернувшись, со всей дури припечатываю кулаком по столу, отчего посуда дребезжит на весь шатер. Ларка вздрагивает, но сразу же берет себя в руки и озлобленно выплевывает:
– Да что ты?! Смотрите-ка, как нам не нравится правда.
– Пошла ты на хрен со своей правдой!
– А она теперь не только моя, Долгов. Все слышали, как ты свою шлюшку трахаешь. И твои дети в том числе! Их тоже на хрен пошлешь?
– Я тебе еще раз повторяю, закрой свой поганый рот, не нарывайся! Что ты, мать твою, за идиотка такая? Вообще что ли ни черта не понимаешь?
– Да, не понимаю! Смотрю на тебя и не понимаю! Как, сука, можно быть таким скотом?! Господи, я думала, у тебя хотя бы дети – святое, а ты…
– А что я? Что я? – взорвавшись, ору не своим голосом. – Один – единственный раз допустил ошибку и сразу х*евым отцом стал? Так что ли?
– Да ты всегда был х*евым! – кричит Ларка в ответ. – Отец, который любит своих детей – уважает их мать.
– Пошла ты в жопу! Эту заезженную по*бень своим подругам -дурам втирай, а мне не надо! То у меня дети – святое, то уже отцом «всегда был х*евым». Определилась бы. И, если на то пошло, то из тебя так-то мать тоже херовая получается. Добрая бы разве терпела рядом с детьми х*евого отца или подавала бы дочери пример, как сломать хребет своей личности ради мужика?
– Что? – задохнувшись от негодования, смотрит Ларка на меня во все глаза, багровея от бешенства. -Ты… ты совсем что ли охерел, сволочь?!
– А что такое? Не нравится правда? – язвлю, возвращаю ей ее же слова.
– Какая правда?! Какая еще правда, скотина! -истерично орет она, срываясь на визг. – Да я всю жизнь ради детей… Ты как вообще можешь такое говорить?!
– Ну, ты же можешь, прекрасно зная, что я жопу рвал, чтоб у них было все самое лучшее. Или что, я мало дал своим детям? Или может, не уделял внимания? Бил, издевался, ломал психику? Что я до сегодняшнего дня сделал не так, чтобы ты меня мордой тыкала в моё «х*евое» отцовство?
У Ларки вырывается шокированный смешок.
– Что молчишь? Отвечай! – бросаю зло.
– А что толку отвечать, Долгов? Ты все равно любую ситуацию вывернешь под себя.
– Да неужели?! – смеюсь, хотя вообще ни разу не смешно. Трясет, как припадочного от бешенства. – Я ее выворачиваю, чтоб ты понимала, что все, что угодно можно извратить и переиначить, как вздумается. Я себя не оправдываю, но и говорить мне, что я не люблю своих детей или х*вый отец, никому не позволю! Поэтому еще раз повторяю – лучше заткнись! Все, что ты делаешь – все ни к месту, не вовремя. Сейчас надо с дочерью быть, а ты прибежала сцеживать яд. Правдой какой-то дрищешь. Че ты раньше то молчала, глотала эту самую правду?
Ларка тяжело сглатывает и, поджав дрожащие губенки, молча, прожигает меня взглядом, полным ненависти.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Нечего сказать, да? – уточняю с кривой ухмылкой и, устало вздохнув, резюмирую. – Иди уже, подписывай брачный договор и заявление о разводе, хватит этого цирка.
– Всерьез думаешь, что после всего произошедшего, я тебе его так просто дам? – вздернув бровь, бросает она вызов, который вызывает у меня приступ какого-то злобного веселья.
